Пользуясь расстройством наших войск и своей многочисленностью, французы перешли в наступление. На площадке, известной под именем Чертовой, стояла главная масса неприятельских стрелков, поражавших продольно все узкие проходы в середину укрепления. Вдруг с правого боку и в тылу наших послышались голоса – то были французы, занявшие часть прилегавшей к Малахову кургану батареи Жерве. С криком полезли они на вал правой половины кургана, совершенно еще не занятый. Засыпаемые пулями с фронта, тыла и правого фланга, солдаты наши должны были отступить, и тогда французы окончательно завладели всем укреплением Малахова кургана, они тотчас же стали заделывать все входы, набрасывая в них туры, вырванные из амбразур, и трупы убитых.
Несмотря на то, французов все-таки нельзя было назвать хозяевами кургана: посреди его в башне держалась еще горсть храбрецов, засевших с поручиком Юни. Расставив у дверей матросов с абордажными пиками и стрелков против отверстий в башне, он сыпал в неприятеля пулю за пулей. Сначала, в пылу жаркого боя, французы не замечали, откуда сыпятся пули. Они смело ходили возле башни, не подозревая об опасности, и платились за это жизнью или раной. Когда же жаркие схватки с нашими войсками перенеслись на заднюю часть кургана, тогда только они заметили в башне присутствие неприятеля. Пятеро зуавов бросились было к дверям башни, но были остановлены пиками матросов; пытались было стрелять в двери, но защитники заложили их тюфяками и подушками. Тогда они решились выкурить их дымом. Набросав перед дверьми туров, фашин и хворосту, французы подожгли костер, но скоро сами потушили его из боязни, чтобы огонь не сообщился пороховым погребкам.
Храбрые защитники держались до тех пор, пока не расстреляли всех своих патронов, пока французы не подвезли к входным дверям мортиры и не стали бросать в башню гранаты. Когда большая часть засевших в ней были переранены и, наконец, потеряна всякая надежда на выручку, тогда только поручик Юни и его товарищи решились сдаться. Кондуктор Венецкий был назначен парламентером. «Он выставил в двери ружье с навязанной на штык своей же рубашкой, которой часть пошла на перевязку раны: французы прекратили огонь». Венецкий вышел из башни.
– Мы ваши пленные! – сказал он, обращаясь к французскому офицеру.
– Велите вашим солдатам положить ружья, – отвечал офицер.
Смелых защитников башни повели на Камчатский люнет, где французские офицеры встретили их с большим уважением.
В это время к кургану прибыл генерал-лейтенант Мартинау, посланный главнокомандующим с Азовским и Одесским полками с приказанием принять общее начальство над всеми войсками Корабельной стороны. Не успев сделать никаких распоряжений, генерал Мартинау был тяжело ранен, и войска остались опять без начальника.
После генерала Мартинау прибежали к кургану две роты 4-го и 6-го саперного батальонов с инженер-полковником Геннерихом, который, присоединив к себе ратников дружины № 49 под начальством полковника Черемисинова и команду матросов с капитан-лейтенантом Ильинским, два раза бросался в атаку, но был отбит[31].
Это были последние попытки к овладению курганом. Войска наши, перемешавшись в одну общую кучу, толпились в беспорядке сзади укрепления, а охотники, залегши за развалинами домов и в ямах, вели учащенную перестрелку. Не было начальника, который мог бы сплотить их в одно целое и дружно ударить на врага, а между тем наши солдаты горели желанием отбить потерянное укрепление, но не знали, как взяться за это дело.
– Ведите нас в бой! – кричали одни, отыскивая глазами предводителей.
– Давайте нам патронов! – кричали другие.
Но вести в бой было некому, потому что все начальники были перебиты или переранены.
Пользуясь временем нашего бездействия, французы с каждым часов усиливались: они успели установить на кургане несколько небольших орудий и открыли частый огонь по нашим войскам, несшим большие потери. Так, в легкой 4-й батарее 17-й артиллерийской бригады, стоявшей вправо от кургана, во второй линии укреплений, был убит командир батареи капитан Глазенап, все офицеры и большая часть людей. Раненые целыми толпами брели на перевязочный пункт и собирались у подножия Малахова кургана, где четыре матроски под убийственным штуцерным огнем неприятеля, так и лившимся с кургана, разносили воду и квас стоявшим здесь войскам и подавали помощь раненым.
«Не знаю, уцелели ли они, – говорит очевидец. – Об этих бесстрашных женщинах было доведено до сведения Государя Императора».
Во втором часу пополудни главнокомандующий послал генерал-лейтенанта Шепелева с поручением принять общее начальство над войсками Корабельной слободы. Вместе с тем, считая необходимым оставить город при первом удобном случае и получая сведения, что французы все прочнее и прочнее утверждаются на Малаховом кургане, князь Горчаков решился воспользоваться отбитием штурма на всех прочих пунктах и утомлением неприятеля, чтобы беспрепятственно совершить это в высшей степени трудное предприятие.
Главнокомандующий тотчас же отдал приказание князю Васильчикову составить расписание и распорядиться отступлением, а сам поскакал на Малахов курган, чтобы собственными глазами взглянуть на положение дел.
Еще до приезда главнокомандующего генерал Шепелев устроил полки, расставил их на более выгодных местах, отвел резервы в Корабельную слободу и приготовился к встрече неприятеля, если бы он вздумал, выйдя из кургана, наступать внутрь Корабельной слободы.
Остановившись под сильным ружейным огнем неприятеля, князь Горчаков долго всматривался в положение наших и неприятельских сил и убедился лично в невозможности отбить Малахов курган. Он видел, что курган занят большими массами французов, за которыми находились сильные резервы, и потому овладение вновь укреплением потребовало бы огромных жертв.
Генерал-лейтенант Шепелев получил приказание не возобновлять атак, но во что бы то ни стало удержаться на занятой позиции и не дозволить французам двинуться вперед.
Бой был прекращен и, можно сказать, доставил новую славу русскому оружию. Из 12 атак, произведенных многочисленным неприятелем в различных пунктах, 11 было отбито, и только одна, на Малаховом кургане, была удачна для союзников. Самое занятие Малахова кургана было следствием огромного превосходства сил неприятеля, направившего на него до 30 тысяч человек.
Из этого видно, что кровавый день 27 августа не может считаться днем победы для неприятеля – она принадлежит скорее русскому оружию как по числу приобретенных успехов, так и по тому, что на всех пунктах атакующий был в несколько раз сильнее защищающегося. Несмотря на то, успех неприятеля был так незначителен, а утомление так велико, что он не решался тревожить славного гарнизона и дозволил ему свободно отступить по единственному мосту, протянувшемуся почти на версту расстояния.
Обе стороны дрались с отличной храбростью и лишились многих и многих храбрых товарищей. Наша потеря в этот день простиралась до 12 913 человек убитыми, ранеными и без вести пропавшими. Из этого числа мы потеряли до начала штурма более 2 тысяч человек от бомбардирования, так что, собственно, при отражении штурма наша потеря простиралась до 10 тысяч человек.
Союзники, по их собственному показанию, потеряли при штурме 10 067 человек, но надо полагать, что гораздо больше. Кроме того, как мы, так и они лишились многих достойных генералов, штаб– и обер-офицеров. Госпитали и перевязочные пункты были переполнены ранеными, посреди которых слышались радостные крики победы, указывавшие на уверенность каждого, что штурм отбит, что славный гарнизон проявил нечеловеческие силы и что пролитая, еще теплая кровь современников будет священна для потомков.
Государь император, получив донесение об отбитии штурма на всей линии, кроме Малахова кургана, достойно оценил заслуги богатырей севастопольских и, удостоив их своим высоким вниманием, увековечил заслуги гарнизона следующим приказом российским армиям и флоту.
«Долговременная, едва ли не беспримерная в военных летописях оборона Севастополя обратила на себя внимание не только России, но и всей Европы. Она с самого почти начала поставила его защитников наряду с героями, наиболее прославившими наше отечество. В течение одиннадцати месяцев гарнизон севастопольский оспаривал у сильных неприятелей каждый шаг родной, окружавшей город земли, и каждое из действий его было ознаменовано подвигами блистательнейшей храбрости. Четырехкратно возобновляемое жестокое бомбардирование, коего огонь был справедливо именуем адским, колебало стены наших твердынь, но не могло потрясти и умалить постоянного усердия защитников их. С неодолимым мужеством, с самоотвержением, достойным воинов-христиан, они поражали врагов или гибли, не помышляя о сдаче. Но есть невозможное и для героев. 27 сего месяца, после отбития шести отчаянных приступов, неприятель успел овладеть важным Корниловским бастионом, и главнокомандующий крымской армией, щадя драгоценную своих сподвижников кровь, которая в сем положении была бы уже без пользы проливаема, решился перейти на Северную сторону города, оставив осаждающему неприятелю одни окровавленные развалины.
