Мурзабай. Вы нас, сравнивая с капиталистами, стараетесь ликвидировать. А если уничтожите мурзабаев, Медведевых, тогда как будете жить? Понадеетесь на чахрунов — все с голоду помрете.
Тагам. Давай рассуждать по порядку! Вас никто не уничтожает. Живите мирно. Не бунтуйте против Советской власти, не подстрекайте народ. Тогда и вас не тронут.
Мурзабай. Об этом мне Симун говорил еще в позапрошлом году. Он оказался частично прав. Я не борюсь против Советов, народ не подстрекаю. Сижу, наблюдаю и жду, как пойдет дальше. И вы меня в тюрьму не сажаете. Однако хлеб вам давай, без денег давай. И деньги еще с нас же сдираете. Сегодня отдам зерно, завтра отдам, а на третий день и я останусь таким же, как Чахрун. Что тогда? Мы, крестьяне, как-нибудь проживем. Что будут есть в городе?
Тагам. Мы не хотим вас грабить, хлеб нужен для спасения Родины от капиталистов, от иностранного гнета…
Мурзабай. Вы смотрите на сто лет вперед. Я попробую хотя бы на несколько лет заглянуть… Скажем, вы окончательно победили. Семенной хлеб в некоторых закромах есть, в некоторых и не осталось. Новая власть не любит богатых. И они, допустим, больше не хотят богатеть, если даже есть зерно, все равно больше чем две десятины не засевают. Каждый — только для себя. Крестьянин, он только излишки вывозит на базар и продает. Лишнего — нет. В мелком хозяйстве что может быть лишним? Посмотрим вперед…
Тагам. Давай посмотрим. Крупные хозяйства еще будут. Временно, может быть, будут те же Медведевы, останутся и «крепкие середняки», как ты. В дальнейшем отъединятся бедные и средние крестьяне. Про коммуну ты слышал? В Ключевке двадцать дворов хотят выселиться из села, хотят работать совместно, коммуной. Их хозяйство тогда будет крупным. Вот мы и поможем этим коммунам развиваться.
Мурзабай. Вы хотите пойти по пути Столыпина, но не по-столыпински, по-своему хотите поступать, хотите объединить крестьян для общей работы. Скажу прямо: дело у вас не выйдет. Только и получится, что напугаете крестьянина словом «коммуна».
Тагам. Умный ты человек, Мурзабай, и книг много читал, однако не то, что надо. Хватит сидеть за книгой «Столыпин». Теперь в доме Мельгуша каждый вечер открыта библиотека. Там — сочинения Ленина…
Днем в доме Мельгуша — школа, вечером там библиотека. Учительница навезла из города книг. Даже свой книжный шкаф перетащила в школу.
Тарас частенько туда забегал. Помогал учительнице проверять тетради. Иногда, если по делам приходилось отлучаться, Антонина Павловна просила Тараса провести несложный урок.
…А теперь каждый вечер с наступлением темноты Тарас как хозяин входил в переднюю комнату мельгушинского дома, зажигал лампу, открывал шкаф, раскладывал книги по столу, по партам. Сначала в библиотеку заглядывала только детвора. Из взрослых захаживали члены Совета.
И вот пришел Мурзабай. Потрогал, посмотрел книги.
— Молодец, — похвалил оп Тараса.
— Парнишка-то молодец, только не все названия русских книг умеет перевести, — вмешался Ахтем-Магар. — Вот, папример, как объяснить заглавие этой книги?
Мурзабай прочитал: «Гигантский кризис».
— Это не только парнишка, но и поп запнется, — сказал он, улыбаясь. — Гигантский — это значит большой, огромный. А кризис, как сказать… недостаток, что ли, или сложность? Вернее, так: «Большие затруднениям.
— Ты, Павел мучи, каждый вечер приходи сюда, тогда все тоже начнут ходить, — предложил Тарас.
— Хочешь, чтобы я стал твоим помощником? — Мурзабай засмеялся. — Сколько платить будешь? А сам-то сколько получаешь? Половину мне будешь отдавать?
— Для народа работаем бесплатно, — ответил Тарас. — Надо просвещать народ, — добавил он солидно.
Слова Тараса слегка обескуражили Мурзабая.
«Просвещать надо».
Ведь раньше он сам такие слова произносил сотни раз. Произносил, а за дело, как это ни удивительно, взялся недоучившийся мальчишка!
— Есть у тебя книги Ленина, Тарас Захарыч? — как бы между прочим спросил Мурзабай.
Тарас подал Мурзабаю три брошюры: две на русском языке, одну — на чувашском.
— И эти посмотрите, — предложил он. — Обе на чувашском.
— «Карл Маркс и Фридрих Энгельс», «Август Бебель», — прочитал Мурзабай. — Эти потом, — он их отложил, а первые три книги унес с собой.
Ахтем-Магар и Шатра Микки переглянулись.
— Если все были бы как Мурзабай, нам было бы легче работать, — проговорил Шатра Микки, — Сколько хлеба ни требуют, не ругается. В прошлый раз приехавших к нему за излишками даже блинами угостил.
— Удивляет он меня, — покачал головой Магар. — Еще книжки Ленина читать собрался. Уж не думает ли он занять твое место в Совете?
— Пускай, если хочет, — не то шутя, не то всерьез ответил Микки. — Бывший старшина лучше меня сумеет работать. Он человек грамотный, не то что я. Меня и расписываться недавно научили…
— Поп еще грамотнее, — съязвил Магар. — Может, тогда и его надо избрать в Совет?
— Чего смеешься? Пусть отрежет космы — и выберем, — сказал Микки, словно шутить и не собирался. — Его сын — коммунист. Сын дьякона — красный командир. Племянник Мурзабая был у нас членом ревкома.
— Если слушать тебя, то во всем мире окажутся одни только коммунисты. Рассказывая сказки, ты сочинять научился. Айда, пойдем лучше спать. Нам завтра с утра надо идти в Заречье напомнить Медведеву, что он еще целиком не рассчитался…
Оставшись один, Тарас вынул из шкафа тетрадку. На ее обложке Антонина Павловна вывела: «Список абонентов». До сих пор туда еще ни одного имени внесено не было — люди просматривали книги только здесь. Мурзабай оказался первым абонентом.
«Этого слова и Мурзабай перевести на чувашский не смог бы», — с некоторым удовлетворением подумал мальчик.
А он, Тарас, может: абонентом называют человека, который книги для чтения берет на дом.
Мурзабай и сам того не знал, что он стал абонентом…
«Кажется, что это борьба только за хлеб, на самом деле — это борьба за социализм».
Так сказал Ленин о борьбе с кулаками. Кто же перевел ленинские слова на чувашский? Конечно, те же чувашские парни, которые окончили школу Ивана Якльча. Так подумал Мурзабай. Вспомнил, что на Библии видел заметки Ятросова, и теперь некоторые фразы из брошюр сам стал выписывать на бумагу. В русской книжке интересных для него мыслей он обнаружил больше. Говоря по правде, здесь и сам смысл был ему понятнее.
О том, почему чехи не где-нибудь, а именно в Самарской губернии и Сибири подняли мятеж, Ленин, оказывается, говорил так:
«…чтобы отрезать от России хлебные местности… как раз в хлебородных окраинах найти себе социальную опору, найти себе местности с преобладанием кулаков, богатых крестьян».
Вот как! А мы вместо того, чтобы быть опорой России, выходит, помогали иностранным государствам ее уничтожить. Захары, симуны, хрулкки, поняв ленинские слова, добровольно сами сражаются за Россию… Что они? Без чужой подсказки до всего сами дошли?
Почему тогда другие не понимают? На селе не только такие «кулаки», как я, но и крестьяне победней сомневались. Я, скажем, не очень-то одобряю Советскую власть, однако и белочехи-комвучи меня не устраивают. И будто зная это, Ленин говорил:
«…Крестьянство, как и всякая мелкая буржуазия вообще, занимает и при диктатуре пролетариата среднее, промежуточное положение: с одной стороны, это — довольно значительная (а в отсталой России громадная) масса трудящихся… с другой стороны, это — обособленные мелкие хозяева, собственники и торговцы. Такое экономическое положение неизбежно вызывает колебания между пролетариатом и буржуазией…»
Мурзабай все больше удивлялся. Старался вспомнить, где и что слышал о Ленине.
Ведь все насквозь видит! Словно сам жил среди крестьян. Пролетариату верит. Говорит, за социализм боремся. Однако о том, каким должно быть хозяйство крестьянина в этой новой жизни, здесь не оказано. Скорее всего, можно отыскать в другой книге Ленина. Вот это — голова. Такой человек на весь мир один за сто лет рождается.
Так думал Мурзабай, прочитав три брошюры. И все же он хотел еще поспорить с воображаемым Тагамом.
4
Перед тем как выехать из села, Захар Тайманов внимательно присматривался к сельчанам. И тогда он наметил предложить на пост председателя сельского Совета Шатра Микки, а председателем комитета бедноты — Ахтем-Магара. Магар, как и Микки, — человек прямой, честный. Характером малость тверже, правда, грубоват, зато грамотный. Захар немало наблюдал и за Пашкой Васьлеем, и он вроде мужик подходящий.
Эти три человека, не без помощи Захара, собрали вокруг себя довольно большой актив.
И в Заречье Захар для работы в Совете и в комитете бедноты наметил людей стоящих.
