и надеть более нарядное платье – брусничной шерсти с шелковой отделкой – и золоченые нагрудные застежки. Гости выглядели скромнее – на них были обычные дорожные кожухи, а под ними шерстяные некрашеные рубахи. Однако мечи на перевязи у обоих были дорогие, рейнской работы, и госпожа Рагнвёр умела это оценить.
– Вот сыновья Альмунда, госпожа, – представил их ей Карл. – Это Годред, старший, а это Свенельд, младший… то есть средний, у них есть еще третий брат, но он остался дома. Они вдвоем возглавляли северное войско на пути от Хазарского моря домой и сумели провести своих людей без больших потерь через такие преграды и опасности, что…
– Что мы как будто сходили в Ётунхейм! – подхватил младший из братьев. – Хуже всего было то, что мы не знали, куда идти, через те края, сдается мне, никогда еще живые люди не проходили. Отыскать дорогу от донской переволоки до Меренской реки нам удалось только благодаря особой милости богов и силе нашей удачи.
– У меня вам будет легче найти дорогу! – Рагнвёр улыбнулась и указала на стол. – Вот здесь для вас уже готовы места, самые лучшие, какие я могу предложить таким выдающимся людям.
– Дорогу к еде мы сейчас найдем и с закрытыми глазами! – оживленно заверил Свенельд. – Мы, госпожа, весь день не слезали с седел, надеясь успеть сюда до ночи.
Поднося рог сперва одному, потом другому, Рагнвёр вдохнула исходящий от них запах: снега, промерзших ремней, лошадей – свежий здоровый запах молодых мужчин после долгой дороги, привлекающий даже раньше, чем рассмотришь их внешность, и невольно ощутила волнение. Оба брата были еще довольно молоды, но имели уверенный вид бывалых людей. Чертами они были похожи – продолговатые варяжские лица, глубоко посаженные глаза цвета желудя, ровные русые брови, высокие скулы, у младшего – горбинка на носу от перелома. Но различное выражение скрадывало это сходство: старший казался более замкнутым и надменным, с оттенком скрытой свирепости, младший – более открытым и приветливым, но взгляд у него оставался сосредоточенным. Рагнвёр, большую часть жизни проведшая среди воинов, умела подмечать такие вещи. Она должна была видеть сыновей Альмунда три лета назад, когда войско из Хольмгарда проходило на юг, на встречу с войском Хельги Хитрого, но тогда она обращала больше внимания на юного Грима конунга, а эти двое ей не запомнились. Теперь же Грима не было в живых, а эти братья своей удачей доказали, что именно их стоило запомнить.
– Но где же Улав конунг? – Годред, более рослый, оглядел гридницу.
Три заметных красных шрама у него на лице – на лбу, на скуле и на щеке – без слов рассказывали о недавних жарких схватках. Это придавало ему устрашающий вид, но и притягивало, и Рагнвёр невольно смотрела на него с более острым любопытством, чем на младшего брата, хотя внешне тот был приятнее.
– По твоему лицу я вижу – ты не из тех, кто уклоняется при встрече с врагом, – выразительно заметила Рагнвёр, желая ему польстить в знак особой милости. – У моего отца, Харальда конунга, по прозвищу Прекрасноволосый, такие люди всегда были в чести.
– Если бы ты видела, госпожа, – с шутливой ревностью воскликнул Свенельд, – то, что может видеть моя жена, ты знала бы, что и я не поворачиваюсь к врагу спиной!
– Что ты хочешь сказать? – Рагнвёр приподняла брови.
– У меня есть такая же отметина вот здесь, – Свенельд указал на свою грудь ниже левой ключицы. – Я получил ее за морем, в Табаристане, когда тамошний хёвдинг…
– Постой! – Рагнвёр подняла руку. – Я охотно выслушала бы тебя, но не могу допустить, чтобы про меня рассказывали, госпожа Рагнвёр-де мучает гостей разговорами, не накормив. Мы встретили бы вас еще лучше, если бы знали заранее и если бы мой муж, Улав конунг, был дома. Уж поверь – дочь Харальда конунга знает обычай гостеприимства!
– Так его нет? Олав конунг и дроттнинг Сванхейд передали Улаву поклоны и дары. Ты ведь знаешь, госпожа, что твой муж – троюродный брат нашей госпожи Сванхейд, через Бьёрна конунга, ее деда, который приходится братом Колльбьёрну, деду твоего мужа… или приходился? Старый Бьёрн еще жив, как говорят наши свеи, а вот про его братьев я ничего не знаю.
– Дед моего мужа умер давным-давно, еще совсем молодым. Тогда был жив их отец, Альрик конунг. Ингмунд, отец моего мужа, тоже умер молодым. А Бьёрн все живет и не подает надежд, что его владения когда-нибудь станут наследством, – Рагнвёр усмехнулась. – Говорят, он знает способ продлевать свою жизнь, присваивая года тех родичей, что гибнут рано… – Она многозначительно расширила глаза, намекая, что здесь замешано опасное колдовство. – Садитесь же за стол.
– А куда отправился отважный Улав конунг? – спросил Свенельд, когда их усадили перед блюдами с хлебом, вяленой рыбой, салом и луком в ожидании более основательной пищи. – Собирает дань?
– Нет, у него другое дело, – Рагнвёр не спешила выкладывать свои новости, хотя понимала, что они для гостей очень важны. – Но сначала я хотела бы послушать вас. Когда Карл осенью ехал из Киева в Хольмгард, было известно только то, что из-за моря вернулся Амунд конунг по прозвищу Ётун. О вашей судьбе не было вестей, и в Киеве предполагали худшее. Я рада видеть, что дурные предсказания не оправдались, что вы вернулись живыми, с добычей и славой. До нас доходили вести, что у вас вышел раздор с хазарами на обратном пути – хотелось бы узнать точнее, как это произошло.
Братья быстро переглянулись. Беседовать с женой Улава оказалось весьма занятно – не сказать, приятно, но общение с ней затягивало и настораживало, будоражило, как поединок. Хоть она и была лет на восемь или десять старше Годо, и лицо ее уже покрылось сетью тонких морщин, но черты сохранили ясность, глаза – блеск и выразительность, и ее все еще можно было назвать красивой женщиной. А держалась она с такой гордой, спокойной уверенностью, которая лучше слов свидетельствовала о ее королевской крови. Говорила Рагнвёр смело и свободно, ничуть не смущенная тем, что без мужа вынуждена принимать в доме чужих мужчин, прославленных вождей немалого войска. И взгляд, и голос, и повадки ее были дружелюбны, но в глазах не было тепла, поэтому сама эта уверенность и одновременно бойкость внушали опасения – как будто она может нанести внезапный удар, в любой миг, когда захочет. Держится она вроде бы открыто, но только глупец стал бы ей доверять, подумал Свен. Он не знал, что госпожа Сюрнеса воспитывалась в далеком финском святилище, но что-то в ее
