Посему ныне повелеваем маньчжурским генералам, наместникам и губернаторам всех провинций найти способных врачей, невзирая на их официальные ранги, и поскорее направить в Пекин для оказания нам медицинской помощи. Если кто-либо из врачей окажется полезным и его лечение даст результаты, он получит чрезвычайно щедрое вознаграждение, а маньчжурские генералы, наместники и губернаторы, рекомендовавшие такого врача, будут удостоены особой милости. Да будет обнародован этот указ».
По сообщению иностранных врачей, Гуансюй страдал от хронического воспаления почек и неврастении, от диабета и ишиаса.
Осенью 1907 г. здоровье Гуансюя резко ухудшилось, и он вынужден был отказаться от исполнения некоторых ритуалов, требовавших от него большого физического напряжения, — жертвоприношения предкам посредством коленопреклонения и неоднократного челобитья. Во дворце утвердилось мнение, что он проживет недолго.
Разгром реформаторского движения, заточение и изоляция от внешнего мира, расправа с его любимой наложницей Чжэнь Фэй, измена Юань Шикая, бегство из Пекина, жестокость и властолюбие Цыси — все это подорвало физически и морально Гуансюя: он напоминал правителя, не имевшего никаких прав и приговоренного к медленному угасанию.
В своем заточении, лишенный элементарных условий для жизни, император медленно умирал от неизлечимого недуга.
В июне 1908 г. Цыси вызвала нескольких китайских врачей, получивших образование за границей, с тем, чтобы они осмотрели Гуансюя, который к этому времени был крайне истощен. Диагноз его болезни был поверхностным, так как этикет не позволял врачам осмотреть больного надлежащим образом. И тем не менее было точно установлено, что его сердце слабо пульсировало. Некоторые считали, что подобное медицинское освидетельствование явилось всего лишь фарсом, всё были убеждены в скорой кончине итератора.
10 ноября 1908 г. доктор Чжоу, освидетельствовав состояние здоровья Гуансюя в его заточении, был удивлен увиденным: императорские апартаменты оказались в крайне запущенном состоянии и отапливались обычными крестьянскими глиняными печами. При топке таких печей древесным углем помещение наполнялось дымом, перемешанным с вредным газом. Его спальное ложе выглядело просто и грубо, словно жилище простолюдина. Желтая скатерть на столе была грязной и, очевидно, не сменялась уже в течение долгого времени.
Если будить по различным источникам, Гуансюй с первых дней своей жизни обладал очень слабым здоровьем и постоянно болел. По словам некоторых врачей, он умер от туберкулеза и общего малокровия. Длительное время у него сильно болели голова и почки; он жаловался на чрезвычайную слабость. В последние дни своей жизни он не мог держаться на ногах.
Угасание Гуансюя шло одновременно с медленным увяданием Цыси. Всю зиму 1907 г. и весну 1908 г. вдовствующая императрица чувствовала себя вполне здоровой.
В апреле 1908 г. она, как обычно, отправилась в Летний дворец, где проводила наиболее жаркий сезон пекинского лета. Но с наступлением жары стала страдать от дизентерии и перенесенного лёгкого паралича.
Последним наиболее важным событием в жизни Цыси была встреча с живым воплощением будды, главой ламаистской церкви 33-летним Далай-ламой, прибывшим в сентябре 1908 г. из Тибета в Пекин.
Как известно, одной из разновидностей буддизма является ламаизм (или тибетский буддизм). Между ламаизмом и буддизмом существенной разницы нет: вся теория и философия буддизма является теорией и философией ламаизма; весь пантеон будд, бодисатв, святых и священных стражей в равной мере относится как к буддизму, так и к ламаизму. Различие между ними не в содержании, а в форме. Ламаизм в Китае стал религией императоров и высших сановников. Вот почему Цыси проявляла горячую приверженность к этой религии.
Среди многочисленных святых буддийского пантеона особое место занимает божество Гуаньинь. Его изображали по-разному. По утверждению индийских буддистов, это божество считалось мужского пола. В Китае вплоть до династии Тан (618–906) его рисовали в образе мужчины и в таком виде выставляли в буддийских монастырях. Затем, однако, оно было отнесено к женскому Полу. Богиня Гуаньинь, изображенная с распущенными волосами и с ребенком на руках, считалась покровительницей матерей и детей. Ее называли также «цзю-ку, цзю-нань», что означало «Спасительница от страданий, спасительница от несчастий».
По традиционным верованиям, тот, у кого случилось горе, должен всем сердцем взывать к Гуаньинь, и, если божество услышит голос несчастного, на него снизойдет утешение. Божеству Гуаньинь приписывалась чудесная способность к перевоплощению. В облике женщины она могла появляться повсюду, чтобы приносить утешение, избавление от мук, чтобы прощать и любить. Ей молились женщины, мечтавшие иметь дочь или сына: они верили, что если Гуаньинь услышит их, то родится добродетельный и мудрый сын, а если родится дочь, то и она будет полна достоинства и целомудрия.
Цыси любила сравнивать себя с богиней милосердия. Она внушала себе мысль и убеждала других, что является земным воплощением этого божества. Часто на дворцовых маскарадах она исполняла роль Гуаньинь.
Резкая и азартная по натуре и чрезвычайно суеверная, вдовствующая императрица цинично относилась к буддизму. Считая себя буддисткой, она не разделяла буддийской проповеди о самоотвержении — это противоречило ее эгоистической натуре, поглощенной мыслями о земных наслаждениях и обогащении.
Цыси верила в различные приметы. Особое благоговение она питала к иероглифу «шоу» (долголетие). Везде, где только можно, в ее апартаментах вешали изображение этого иероглифа или писали его красками на стенах и потолке. На ее халатах, кофточках и туфлях также красовался золотом вышитый иероглиф долголетия.
Дурным предзнаменованием повелительница Китая считала пожары, возникшие в Пекине в марте 1908 г. Астрономическая обсерватория при дворе объяснила причину этих пожаров тем, что дух огня спустился с неба на землю, где будет находиться в течение 100 дней, и пожары прекратятся только тогда, когда он покинет землю и вернется на небо.
Главный евнух Ли Ляньин уговаривал свою повелительницу отменить визит Далай-ламы по той причине, что одновременное нахождение в Пекине «живого будды» и Сына неба будет дурным предзнаменованием. На это. она отвечала, что болезнь молодого императора неизлечима, поэтому нет причин отменять этот визит. Будучи крайне суеверной, она проявляла большой интерес к встрече с главой ламаистской церкви.
Приезд Далай-ламы был совершен неспроста. Его популярность среди верующих поддерживалась изоляцией Тибета от внешнего мира. В связи с его приездом в Пекин «Китайский благовестник» писал: «Ежегодно сотни тысяч паломников бредут в Тибет со всех концов буддийского мира, переходят неизвестными путями громадные пространства, испытывают невероятные лишения, своими костями устилают дороги, сотнями гибнут от голода и усталости и всюду разносят славу „живому богу“, а он таинственно, в недосягаемой европейцам глуши, сидит, окруженный несметной толпой лам, живущих эксплуатацией его имени».
Эксплуатируя религиозные чувства верующих, Далай-лама считал свои владения независимыми от других стран. Но вот возникла непредвиденная беда: англичане задумали построить железную дорогу до самой границы Тибета. Ламы поняли, что свисток паровоза разбудит мирный сон степей, а с ним рассеется вся поэзия жизни кочевников. Это означало, что все богатство животного мира Тибета — шерсть, пушнина, мясо — потечет в чужеземные страны. Стада диких яков, аргалей, верблюдов и антилоп будут обогащать не лам, а чужеземцев. Так могла быть подорвана единоличная власть «живого бога».
Пытаясь найти благоприятный выход из столь затруднительного положения, Далай-лама решил искать защиту от англичан в Пекине. Маньчжурское правительство, со своей стороны, рассчитывало через Далай-ламу укрепить свое влияние в Тибете среди других последователей ламаизма.
Далай-лама прибыл в Пекин по железной дороге в специально отведенном для него железнодорожном составе. Его сопровождали 14 высших сановников, 27 чиновников, 99 лам, 119 слуг и 80 человек конвоя. Вместе с ним в вагонах находились 45 лошадей, 13 повозок и багаж весом до 350 пудов.
На железнодорожной станции Баодинфу, недалеко от Пекина, для его встречи построили нарядные павильоны. Их сделали из соломенных циновок, разрисованных цветами и драконами, а вход, окна и карнизы украсили жгутами из красной, желтой и зеленой материи.
Далай-лама прибыл в парадной жреческой шапке и одежде из желтого шелка, затканного золотыми нитями с изображениями восьми драконов. Ему было немногим более 30 лет; лицо смуглое, худощавое, прыщеватое, с выдающимися скулами; с выступающей вперед челюстью, взор проницательный и строгий; вид воинственный. Как только он вошел в павильон для отдыха, его встретили знатные пекинские ламы и приветствовали коленопреклонением. Они кланялись поочередно, а он рукой прикасался к их головам. Затем все вышли из павильона и направились к паланкинам. Для Далай-ламы приготовили императорский паланкин, обтянутый желтой материей, но он пожелал ехать верхом на лошади: так его могли увидеть многие пекинцы, стлопившиеся на улицах. Когда весь кортеж двинулся, впереди шли китайские и тибетские музыканты, а сзади следовали чиновники и солдаты.
