Но этого мало. Сердце проталкивает кровь через оба лёгких. А одно из них не функционирует, оно не снабжает кровь кислородом. Следовательно, через него она проходит впустую, и сердце половину своей работы производит напрасно. Можете себе представить, сколько бесполезного труда оно совершает!
Сосуды лёгкого находятся у него под сердцем. Чтобы к ним подобраться, надо рукой смещать его вправо. А разве оно, такое слабое, выдержит столь сильное давление рукой?!
– А что же делать, Фёдор Григорьевич?
– Мы и должны сейчас решить, что делать. Такой продолжительный срок болезни приводит к резким изменениям стенок сосудов. При перевязке, если не рассчитать силы, такой сосуд можно ниткой перерезать, как бритвой. А там – неудержимое кровотечение!..
– А вы скажите своим помощникам, чтобы они не очень крепко затягивали, чтобы не перерезать сосуд.
– А если не очень крепко затянуть, лигатура может соскользнуть, и те же последствия, если не хуже…
Долго она сидела задумавшись, а затем сказала:
– Всё равно надо рисковать. У него сейчас единственная надежда на операцию.
– Скажу вам по совести, Елена Аркадьевна, что если двадцать лет назад я сам настаивал на операции, то сейчас, отлично понимая её необходимость и даже неизбежность, не хотел бы я за неё браться. Может быть, вы пойдёте к другому хирургу?
– Что вы, Фёдор Григорьевич! – взмолилась она. – Об этом не может быть и речи. Он вам верит. Только вам. Уж не откажите по старой дружбе.
– А если случится самое плохое?
Елена Аркадьевна долго молчала, а потом тихо сказала:
– Что бы ни случилось, упрёка не услышите. Вы же советовали делать её раньше…
– Ладно, бог даст, обойдется. А как считает Анюта?
– Я думаю так же, как Елена Аркадьевна.
Саше мы не стали излагать всю опасность операции. Мы, как правило, больных стараемся не пугать, но родственникам всегда говорим всю правду.
На операцию я шёл с волнением.
То, что я встретил, превзошло мои ожидания. Грудная полость была вся в рубцовых спайках. Чтобы войти в неё, надо было каждый сантиметр пути отвоевывать. Сосуды в спайках мелкие, захватить их и перевязать трудно, вся поверхность кровоточит. Мы потратили много времени, чтобы раскрыть рану грудной клетки и подойти к легкому. А тут предстояло самое трудное: высвободить лёгкое из спаек и подойти к его сосудам и бронхам.
Как я и предвидел, рубцово-сморщенное лёгкое перетянуло сердце в больную сторону, и оно прикрывало собою все сосуды лёгкого и бронхи. Когда мы, рассекая рубцы, подошли к тому месту, где должны быть сосуды, оказалось, что сердце «лежит» на них и к ним не подойдешь, пока резко не оттянешь сердце вправо. Между тем сердце «не любит», когда его трогают. На каждое прикосновение оно отвечает аритмией. А тут мы вынуждены его смещать в сторону, и довольно сильно. Как только в первый раз ассистент попытался отодвинуть сердце вправо, оно дало такие перебои, что наркотизатор с тревогой попросил приостановить операцию. Он опасался, что может наступить остановка сердца.
После перерыва в операции ассистировавший мне опытный хирург, который, правда, редко мне помогал, ещё осторожнее обхватил рукой сердце, стал отодвигать его вправо. Пока он двигал лишь слегка, сердце как-то терпело. Однако до сосудов было ещё далеко. Чтобы к ним подобраться, надо было отодвинуть сердце много правее. Но для значительного смещения сердца на него надо было давить сильнее, а при этом перегибались крупные сосуды, что сразу же сказывалось перебоями. С трудом подойдя к лёгочной артерии, я обвел её ствол лигатурой и, так как мои руки были заняты тем, что я отодвигал окружающие ткани, попросил ассистента завязать узлы. «Смотрите не перетяните ниткой сосуд. Силы-то у вас много», – говорю ему.
Наложили одну лигатуру, вторую. Пересекли сосуд. Все спокойно. Кровотечения нет.
Стали перевязывать другие крупные сосуды. Так, постепенно, шаг за шагом, всё время сдвигая сердце вправо, мы перевязали и пересекли сосуды, прошили и пересекли бронх…
Отделив лёгкое от спаек с грудной стенкой, мы его удалили. Все это заняло почти четыре часа. Больной потерял немало крови. Мы усиленно переливали ему кровь, но больной лежал бледный, с давлением на невысоких цифрах.
Сделали небольшой перерыв, и снова за работу. Наконец стали закрывать грудную клетку: сшили ребра, мышцы, заканчивали швы на коже. Я уже собрался снимать перчатки, как наркотизатор с тревогой сообщил:
– У больного исчез пульс!..
Я взглянул на лицо. Оно было мертвенно-бледно!..
– Внутреннее кровотечение! Срочно раскрывать грудную клетку!
Несколькими движениями скальпеля пересекли все нитки. Раскрыли плевральную полость. Она вся была полна крови!.. Сердце было неподвижно.
Какой же сосуд кровоточит? С какого сосуда соскользнула лигатура?
У меня всё время где-то подсознательно держалась тревога за легочную артерию, которую не сам перевязал.
Нередко, когда мои руки заняты, ассистент завязывает первый узел. Но я тут же беру концы и, дополнительно их натянув, проверяю прочность наложенного узла. Только в исключительных случаях, проверенному ассистенту, я доверял завязывать все узлы, не проверяя их. Здесь же мне ассистировал опытный хирург. Я положился на него, а кроме того, по техническим причинам проверить его узел я не смог. На всякий случай предупредил, чтобы он не перерезал сосуд, то есть чтобы он не очень крепко пережимал его. И меня не покидала тревога: достаточно ли прочно он затянул узел?.. Я сразу же направил руку к тому месту, где должна быть культя лёгочной артерии, и, обхватив весь этот участок сердца, крепко сжал рукой. Ассистенты вычерпали кровь. Кровотечения не было. Значит, я пережал то, что надо. Второй рукой в очень неудобных условиях начал массировать сердце. После нескольких массажных движений работа сердца восстановилась. Теперь необходимо заменить мою руку зажимом. Это непросто. Может опять начаться кровотечение, и второй раз его не остановить. Держу сосуд. Спрашиваю:
– Как больной?
– Пульс появился, но нитевидный.
– Налаживайте переливание крови и во вторую вену! Лейте кровь струйно!..
Постепенно давление стало подниматься, у меня же онемела рука, не было сил сжимать кровоточащий сосуд…
Убедившись, что кровь подают в две вены, что давление стало получше, место, где располагалась культя лёгочной артерии, я сжимал пальцами. Взяв в другую руку зажим, я подвёл его бранши под пальцы, сжимающие культю сосуда, и зажал замок зажима. Кровотечение остановилось. Теперь можно спокойно продолжать оживление, ибо прошло то, что было с больным, – клиническая смерть.
Когда увидели, что никаких признаков кровотечения нет, мы зашили грудную клетку.
Саша был молодой, он осилил сложную операцию, перенёс тяжёлый послеоперационный период и через месяц выписался домой. К концу пребывания в клинике Саша сказал, что он никогда не чувствовал такой легкости в дыхании, такой бодрости и такого прилива сил, как сейчас. И этому нетрудно найти объяснение: удалив лёгкое, мы не только убрали очаг интоксикации, но и освободили сердце от половинной бесполезной работы.
Прошло несколько лет. Как-то на днях приехала в Ленинград Елена Аркадьевна и зашла в клинику. Она рассказала, что у Саши с женой всё хорошо. У них двое детей, живут они дружно и счастливо.
«Да, – подумал я, – нелегко мне далась операция, но привела-то его ко мне Анюта. А ведь могла это же самое сделать и его первая жена. Ну пусть не было у них любви, но должно же быть чувство семейного долга, наконец, простое человеческое участие!..»
Жизнь нередко показывает, что хорошая, дружная семья, основанная на взаимной любви и уважении, на честном, правдивом поведении супругов и на заботе друг о друге, – такая семья не только приносит радость и счастье, но и способствует сохранению здоровья каждого из них.
Мне не раз приходилось отмечать, что человек, у которого на службе нервозная, травмирующая психику обстановка, скорее заболевает сердечным недугом, если у него в семье не все благополучно.
В здоровой любящей семье он быстро отвлечётся, его покинут мрачные мысли и спазм сосудов сердца сменится расслаблением. При плохой же семейной обстановке служебная нервозность дополнится новыми раздражителями и приведёт к инфаркту или гипертонии.
На примере Василия Васильевича мы видели, что отсутствие любви и внимания со стороны жены, неустройство быта способствуют тому, что болезнь оказывается запущенной. В семье, где царят любовь и забота, один из супругов скорее, чем сам больной, заметит: с его другом что-то неладно, появилась какая-то нездоровая бледность или быстрая утомляемость. Обеспокоенный, он немедленно отправит его к врачу, и заболевание будет выявлено заранее. Где же нет любви и взаимного уважения, там лучше не иметь семьи.
3
У некоторых людей в наше время существует превратное понятие о морали. Они строго осудят человека, если он разошелся с женой или с мужем. Но мягче отнесутся к мужчине, который имеет любовницу, а то и двух. Мне же кажется, куда честнее разойтись, чем изменять другу, предавать его тайно и постоянно.
