Она жадно ощупывает мою фигуру взглядом. Улыбаюсь ей, как Монна Лиза или Сфинкс. Пусть сломает голову. А лучше — мозги. А ещё лучше — язык на три километра. Интересно, кто это поговаривает? Песочные Часики, что объявляла нас мужем и женой?
— Спасибо, Ада, что беспокоишься о здоровье моей жены, — мужчины пожимают друг другу руки, обмениваются парой фраз.
А дальше — колесо. Лица. Разговоры. Улыбки. Драгоценности. Фальшь на каждом шагу. От вспышек фотоаппаратов болят глаза. Наверное, я тоже улыбаюсь, как Барби: приклеено и неестественно. Не чувствую я здесь тепла и уюта. Но мы и не затем пришли сюда, чтобы найти что-то настоящее.
В какой-то момент нас разделяет людское море: благотворительный бал не просто мероприятие, но и время для деловых разговоров. Мужчинам не нужно блистать. У них — другие задачи. Я бы спряталась, наверное, если бы не зацепилась взглядом за знакомое лицо. Я с трудом признала её. Ульяна Грановская. Что она делает здесь? Кажется, Эльза говорила, что она журналист. Но на балу она, судя по всему, просто жена, как и я.
— Тая? — берёт она меня за локоть и выводит из толчеи. — Ты тоже потеряла своего мужа? — улыбается тепло, и я вдруг понимаю: не всё здесь чужое. Её открытость и мягкость действуют успокаивающе. Уверенная, сильная женщина. — Ну-ка, держите шампанское, — подсовывает она мне бокал. — И вот так, отойдём к стеночке.
— И ваш муж здесь для деловой встречи? — кажется, я проболталась. Закусываю губу, чтобы сдержать досаду. Но Ульяна не встаёт в боевую стойку, не настораживает слух. Кивает плавно, продолжая улыбаться, пробегаясь взглядом по залу.
— Да, конечно. Им только дай повод, — кивает она в сторону, где собрались в кружок четверо мужчин. — Мой вон тот, высокий и темноволосый.
Он выделяется. Выгодно. В нём — скрытая властность. Резкие черты лица. Немного тяжеловатый подбородок. Не красавец, но взгляды останавливает.
— Владимир Лапин. Вряд ли вам говорит о чём-то его фамилия. Вы чистая, Тая, не запачканная этим великолепным бомондом, — в голосе её — сарказм. — Поэтому не слышали эту историю. Я думала, что не переживу, когда узнала, что его нет, — тихо, будто сама с собой разговаривает Ульяна. — Когда сказали, что он погиб, стало всё безразлично. Мир отторгнул меня. А я спряталась от мира. В монастыре. Три года. Готовилась стать монахиней. Володя нашёл меня. Забрал оттуда. И тогда я решилась. С его помощью. Стала помогать людям. Думаю, вам нашептала Эльза о моём даре. Не знаю, что это. Но оно есть во мне. Всегда было. Кто-то верит, кто-то — нет. Я уверена лишь в одном: то, что я делаю — правильно. Этого достаточно. И муж поддерживает меня во всём. Он… замечательный. Точно как и Эдгар для вас.
Она смотрит на меня. Её тёмные мятежные глаза проникают слишком глубоко.
— Я это увидела в вас, когда вы приезжали к Эльзе. Я увидела это в нём, когда он пришёл к матери. Быть счастливым легко. Нужно лишь вовремя оставить сомнения. Понимаете?
Кажется, я её понимала. Но не хотела ничего говорить вслух.
— Подумайте хорошо. И не делайте поспешных шагов.
Я сжимаюсь под её пристальным взглядом. Нет, она не может знать. Или может?..
Она оставляет меня на некоторое время — кто-то окликнул её. И я успеваю улизнуть. Ищу Эдгара. Не хочу быть вдали от него.
Кажется, я пробороздила весь зал, но так и не нашла мужа. А потом отправилась в туалет — хорошенькая официантка охотно показала, куда идти. А когда вышла, прошлась коридором и заплутала. Шла, пока не услышала голоса. Это Эдгар. Хотела выйти, но притормозила.
— Сева, какого чёрта? — вычитывал мой невидимый муж своему помощнику.
— Ну, не думал же ты, что я буду сидеть в стороне? Вот, видишь, я журналист. Только их сюда пускают без пары. Остальным — ни-ни.
— Идиот. Варшавин узнает тебя хотя бы по росту и фигуре. Даже если ты три пары очков напялишь и десять кепок наденешь.
— Ой, да брось, Эд, я не первый раз на подобных мероприятиях инкогнито.
— Сева, ты пьян! — Эдгар злится. И я его понимаю.
— Слегка. Да. На голодный желудок. На халяву. Почему бы и нет? Я знаешь что подумал? Это всё из-за неё, твоей жены.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Сева, — Эдгар слишком холоден, но Мелехова не так просто остановить.
— Все эти подозрительные аварии, перерезанные тормозные шланги, слив информации.
Я похолодела. Авария? Тормоза?.. Он ничего не говорил мне.
— Сева, пойди проспись! — у Эдгара, кажется, лопается терпение.
— А ты раскрой глаза пошире, влюблённый дурак! — огрызается Мелехов. — И подумай: как только она появилась рядом с тобой, так и закрутилась вся эта чехарда. Тьфу! — сплёвывает он в сердцах, а я по стенке скольжу от этого места. Сердце бьётся в горле.
Я выныриваю на свет. В ушах стоит Севин голос. Эдгару угрожает опасность, а я ничего не знаю. И всё началось, когда я появилась рядом. Может, он прав?
— Тая Гинц, нравится ли вам наш праздник? — не знаю, откуда появляется Варшавин, но это он. Крутой лоб. Внимательные ореховые глаза. Волосы волнами. Не по канону причёски, но живописно. Слегка длинновато, но ему идёт. Он среднего роста, но гибкий. Фигура у него отличная. Может, лишь руки чуть коротковаты да пальцы.
— Да. Всё очень… красиво.
— Помпезно, вы хотели сказать, — смеётся он открыто, показывая хорошие зубы. — Не стесняйтесь. На таких мероприятиях многое можно обозначить отличным словом «чересчур». Но для того они и создаются. Вы ничего не хотите мне сказать? — спрашивает он резко. Я моргаю — так всё меняется в одно мгновение. Вот он — хищник, что проглядывает сквозь маску цивилизованного человека.
— А должна? — осторожно спрашиваю, пытаясь понять, куда он клонит.
— Попросить, например, не хотите? Походатайствовать за мужа?
Острый взгляд препарирует меня, как лягушку. В нём больше нет ни тепла, ни радушия.
— Нет, — я смотрю прямо, и мне не страшно. — Эдгар сам прекрасно справится, без моей помощи. А я поддержу его и утешу, если всё пойдёт не так. Порадуюсь и буду гордиться, если у него всё получится.
Варшавин приподнимает бровь. Она у него изящная, по-женски красивая.
— Знаете почему? — продолжаю я, хотя, наверное, не стоит этого делать. — Потому что я ему верю и доверяю.
— Кхм, — откашливается Варшавин. — Философский факультет, говорите?
Я ничего не говорила. И вряд ли Эдгар. Судя по всему, здесь очень легко добывают информацию.
— Студентка третьего курса к вашим услугам.
— А вы мне нравитесь, Таисия Гинц. Нравитесь. Да, — говорит этот непонятный мне человек и уходит. Я смотрю ему вслед. Он умеет интриговать. Человек-магнит.
— Вот ты где, — хватает меня за руку Сева, и я чуть не вскрикиваю от неожиданности. — Спряталась или заблудилась? — обдаёт он меня винными парами. Дышит тяжело в ухо.
— Ни то ни другое, — вырываюсь из его лап и делаю шаг назад. Видимо, брезгливость на моём лице написана.
— Ой, ой, ой, Нежная Таисия. Невинный ангел во плоти, — куражится он пьяно. — У меня к тебе деловое предложение, — тяжелеет взглядом, теряя всю свою глумливость. Я молчу. Мне не интересно, что он скажет. Просто деться отсюда некуда. Не бежать же. — Когда Гинц тебя бросит, а он бросит, я знаю, рано или поздно это случится, я подберу тебя. Так уж и быть. Вытру слёзы. Обогрею. Мне не первый раз такое делать. Почти все его бабы через меня прошли.
Я задыхаюсь. Эмоции меня душат. Не задумываясь, я леплю Севе пощёчину. Тяжёлую и звонкую. Он чуть покачивается, но явной боли, наверное, не чувствует. Слишком много «анестезии» в нём.
— Ну, ты даёшь, Тая Гинц. Больно, да? Только моей болью свою не выбить, учти. И подумай, подумай над моим предложением.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Он уходит, держась за щёку. Видимо, дошло по нервным окончаниям наконец. Ругается сквозь зубы.
Всё, что я делаю потом, происходит автоматически. Спонтанно. Хотя часть мыслей давно продуманы. Ещё вчера. Но сегодня к моим личным мотивам добавляются и другие аргументы.
Прости меня, Эдгар. Прости и пойми. Если сможешь.
