– Да, спасибо, – ответил Хатч.
Найдельман повернулся к Рэнкину.
– Нечем заняться?
– Я просто помогал Сен-Джону с трёхмерной моделью, – ответил геолог.
Хатч перевёл взгляд с одного на другого. Беспечный геолог неожиданно стал формальным, напряжённым. Они что, не поладили? – подумал было Малин, но затем понял, что дело в том, как Найдельман на них посмотрел. Хатч и сам почувствовал еле преодолимое желание, запинаясь, пробормотать что-нибудь в своё оправдание и объяснить, чем они заняты.
– Ясно, – сказал Найдельман. – В таком случае, у меня для тебя хорошие новости. Последняя часть замеров уже в сети.
– Замечательно, – произнёс Рэнкин и нажал ещё несколько кнопок. – Получено. Сейчас сведу воедино.
На экране Хатч увидел, как появляются небольшие сегменты конструкции. Они дорисовывались с неимоверной скоростью. Ещё пара секунд – и рисунок завершён. Изображение, казалось, осталось тем же самым, стало лишь чуточку запутаннее.
За спиной у геолога Сен-Джон глубоко вдохнул. Рэнкин отстучал по клавиатуре, и модель снова принялась вращаться вокруг вертикальной оси.
– Убери все структуры, кроме самых ранних, – предложил Сен-Джон.
Щёлканье клавиш – и бесчисленные тонкие линии исчезли. Теперь Хатч увидел лишь изображение самого центрального Колодца.
– Значит, гидравлические ловушки добавили ближе к концу, – произнёс Найдельман. – Ничего нового – мы и так это знали.
– Ну что, видно что-нибудь общее с другими творениями Макаллана? – спросил Рэнкин. – Или что-нибудь, похожее на ловушку?
Сен-Джон медленно покачал головой.
– Убери всё, кроме деревянных балок, будь добр.
Очередное постукивание по клавиатуре – и на чёрном экране возникло изображение каркаса.
Внезапно историк с шумом вдохнул.
– Что? – резко спросил Найдельман.
Помолчав, Сен-Джон покачал головой.
– Не знаю, – ответил он. Затем указал на две точки на экране, в которых пересекалось несколько линий. – В этих соединениях что-то знакомое, но не знаю, что.
Они в молчании постояли полукругом ещё несколько мгновений, вперившись взглядом в экран.
– Наверное, это бессмысленное занятие, – продолжил Сен-Джон. – То есть, я хочу сказать, какого рода исторические параллели мы надеемся отыскать с другими строениями Макаллана? Что за здание имеет десять футов в поперечнике и сто с лишним футов в высоту?
– Падающая Пизанская башня? – предположил Хатч.
– Минутку! – резко перебил Сен-Джон. Он ещё пристальнее вгляделся в экран. – Взгляните-ка на симметричные линии слева – здесь и здесь. А теперь обратите внимание на эти изгибы, один под другим. Если что, я бы сказал, это поперечные арки.
Он бросил взгляд на Найдельмана.
– Вы знали, что на половинной глубине Колодец сужается?
Капитан кивнул.
– С двенадцати футов в поперечнике до, примерно, девяти – на глубине в семьдесят пять футов.
Историк принялся водить пальцем по изображению, пытаясь соединить между собой различные точки.
– Да, – прошептал он. – Это, должно быть, вершина перевёрнутой колонны. А это, скорее всего, основание внутренней подпорки. А вот на этой арке, здесь, должно быть, концентрируется центр масс. В отличие от обычной арки.
– Может быть, поведаете нам, о чём вы вообще говорите? – спросил Найдельман.
Его голос был спокоен, но Хатч безошибочно распознал в глазах неподдельный интерес.
Сен-Джон отступил от монитора на шаг, его голос был предельно задумчив.
– Да, это имеет смысл. Глубокий и узкий, вроде… И, в конце концов, Макаллан создавал религиозные сооружения…
Его голос умолк.
– Да в чём дело?! – прошипел Найдельман.
Сен-Джон уставился на Рэнкина большими грустными глазами.
– Поверни структуру вокруг оси Y на сто восемьдесят градусов.
Рэнкин подчинился, и диаграмма на экране перевернулась вверх ногами. Теперь очертания Водяного Колодца устремились ввысь и замерли светящимся красным скелетом из линий.
Внезапно капитан резко выдохнул.
– Господи Боже, – произнёс он. – Это же кафедрал!
Триумфально улыбнувшись, историк кивнул.
– Макаллан создал то, что знал назубок. Водяной Колодец – ни что иное, как шпиль. Чёртов перевёрнутый шпиль кафедрального собора.
33
Чердак оказался более-менее таким, каким Хатч его запомнил: забитый доверху всякой всячиной, десятилетия копившейся в семье. Через крохотное окошко сюда проник дневной свет и моментально потускнел среди кучи мрачной тёмной мебели, старых шкафов и остовов кроватей, вешалок и коробок для шляп, штабелей стульев. Когда Малин ступил на последнюю ступеньку, ведущую наверх, духота, пыль и запах нафталина вызвали к жизни острое, как бритва, воспоминание – как они с братом играли в прятки под крышей дома, а снаружи громко барабанил дождь.
Хатч глубоко вдохнул и осторожно продвинулся вперёд, не желая на что-нибудь наступить или издать громкий шум. По какой-то причине этот склад воспоминаний показался ему святым местом, и он едва ли не физически ощутил, что вторгается, вламывается в храм.
Теперь, когда предварительное исследование Колодца завершилось, а агент страховой компании должен был прибыть на остров лишь после полудня, Найдельману не оставалось ничего другого, кроме как остановить работы на весь остаток дня. Малин воспользовался удобным моментом, чтобы вернуться домой перекусить и, может быть, провести небольшое исследование. Он вспомнил огромное иллюстрирование издание «Величайших кафедралов Европы», что некогда принадлежало двоюродной бабушке. Если повезёт, оно может найтись среди коробок книг, которые его мать бережно сложила на чердаке. Малину хотелось лично разобраться, хоть чуть-чуть, что означает открытие Сен-Джона.
Хатч продвинулся среди беспорядка, едва не ободрав кожу о потрёпанный бильярдный стол и чуть ли не перевернув старинную «Виктролу», что ненадёжно балансировала на коробках с записями 70-х. Осторожно поставил проигрыватель вниз, а затем глянул на эти коробки, потёртые и выцветшие настолько, что еле можно было разобрать названия: «Puttin' On the Ritz», «The Varsity Drag», «Let's Misbehave», совместная работа Бинга Кросби и «Эндрюс Систерс» – «Is You Is Or Is You Ain't My Baby». Он вспомнил, как отец настаивал на том, чтобы эта древность играла летними вечерами, и сиплые звуки музыки диссонансом разносились по двору и улетали к усыпанному галькой пляжу.
В тусклом свете чердака ему бросилась в глаза большая изогнутая кленовая спинка семейной кровати, притулившаяся в дальнем углу, которую его пра-прадедушка в своё время подарил пра-прабабушке в день свадьбы. Забавный подарок, – подумал Хатч.
