«…Каролина Ивановская, молодая девушка католического вероисповедания и благородного происхождения, достигнув возраста семнадцати лет, была подвергнута запугиванию и воздействию серьезных угроз со стороны ее отца, что было доказано с помощью свидетелей, принимавших участие 26 апреля 1836 года в церемонии ее бракосочетания с князем Николаем Витгенштейном, адептом секты Кальвина, и поклявшихся в правдивости своих показаний. После смерти своего отца, не опасаясь больше, что он может лишить ее наследства, она подала в 1848 году запрос в Ординариат Львова для того, чтобы получить постановление о признании недействительным вышеупомянутый брачный союз по причинам совершения его путем насилия и угроз. <…> Князь Николай Витгенштейн, последователь секты Кальвина, женился вторично в 1857 году на девушке, принадлежащей к Греко-Российской церкви. На основании этих доводов вышеназванный брачный союз Каролины Ивановской единогласно признан аннулированным и недействительным»[545]. Церковное постановление, подписанное лично архиепископом Могилёвским и митрополитом всех римско-католических церквей Российской империи Вацлавом Жилиньским, датировано 7 марта (24 февраля) 1860 года.
Фактически на основании этого документа Каролина получала возможность заключения нового брака в лоне Католической церкви. Вот только ее и Листа радость вновь оказалась преждевременной. Епископ Фульдский Кристоф Флорентиус Кётт (Kött; 1801–1873), в диоцез (епархию) которого входил Веймар, усомнился в подлинности представленных доказательств и отказался признать законным решение о расторжении брака четы Витгенштейн, а тем более обвенчать Листа и Каролину. Ей после нескольких безрезультатных переговоров ничего другого не оставалось, как ехать в Рим, чтобы получить разрешение на брак с Листом у Священной конгрегации обрядов[546] или даже у самого папы.
Семнадцатого мая Каролина покинула Веймар и через неделю прибыла в Вечный город. Первым человеком, к помощи которого она прибегла в Риме, был епископ Эдессы, Великий элемозинарий (официальный раздатчик папской милостыни) Густав Адольф цу Гогенлоэ-Шиллингсфюрст (1823–1896). (В большинстве биографий Листа этот человек фигурирует как «кардинал Гогенлоэ», однако так титуловать его можно лишь после 22 июня 1866 года, когда он был возведен в кардинальское достоинство.)
Сначала Каролине казалось, что само Небо послало ей монсеньора Гогенлоэ. Она была уверена в помощи родственника (старшего брата ее зятя, князя Константина), чья компетентность в каноническом праве была общеизвестна. Густав радушно встретил Каролину, пригласил ее принять участие в утренней мессе в его часовне в Ватикане, провел в личные покои, показал свою обширнейшую библиотеку. Каролина встречалась с ним практически ежедневно, выслушивала его наставления перед аудиенцией у папы; они даже выезжали вместе в Тиволи, где Каролина любовалась знаменитыми фонтанами виллы д’Эсте.
Каролина не догадывалась, что чуть ли не каждый ее разговор с монсеньором Гогенлоэ в подробностях передавался в Вену князю Константину и Марии. В бракоразводном процессе Густав цу Гогенлоэ-Шиллингсфюрст был полон решимости отстаивать в первую очередь интересы брата, опасавшегося, что признание недействительным брака родителей его жены автоматически повлечет за собой объявление ее незаконнорожденной и расторжение его собственного брачного контракта.
Одновременно монсеньор Гогенлоэ вступил в переписку с Листом, остававшимся в Веймаре. Он настойчиво приглашал композитора приехать в Рим. Идея реформы церковной музыки, вынашиваемая Листом, нашла в лице папского элемозинария горячего сторонника. Возможно, как раз под влиянием рисуемых им перспектив Лист серьезно задумался о смене места жительства. Рим всё больше привлекал его. К середине лета ему уже казалось, что не более чем через год он сможет представить папе всеобъемлющий проект музыкальной реформы.
Так кем же был монсеньор Гогенлоэ для Листа и Каролины — тщательно замаскированным врагом или другом?..
Совершенно неожиданно злобная критика сменилась признанием заслуг Листа на его второй родине — во Франции: 25 августа 1860 года Наполеон III наградил музыканта орденом Почетного легиона.
Но ни перспективы реформирования церковной музыки в Риме, ни награды не могли помочь Листу справиться с депрессией, одолевавшей его с момента отъезда Каролины в Рим. Одиночество, усугубляемое воспоминаниями о сыне, порождало мысли о смерти. В память о Даниеле Лист написал на стихи аббата Ламенне траурную оду «Мертвые. Ода Ф. Листа для большого оркестра (и мужского хора по желанию)» — Les Morts. Oraison par F. Liszt pour grand orchestre (et choeur d’hommes ad lib). Сам мужской хор ad libitum Лист добавил лишь в 1866 году; тогда же был завершен и весь цикл «Три траурные оды» (Trois Odes funèbres), в котором «Мертвые» стояли первым номером. При жизни Листа этот цикл не исполнялся. Впоследствии Лист выражал желание, чтобы оду «Мертвые» играли на его похоронах…
Лист стал часто думать о смерти. Он написал завещание, лейтмотивом которого являются любовь и вера. После его прочтения невозможно сказать ни одного нелестного слова в адрес Каролины Витгенштейн и так же невозможно сомневаться в искренности религиозного мировоззрения Листа:
«Я пишу это 14 сентября, в день, когда Церковь празднует Воздвижение Честного и Животворящего Креста Господня. В самом названии этого праздника есть то, что наполняло божественным светом всю мою жизнь. <…> Я чувствовал свое предназначение в глубине сердца с тех пор, когда мне было семнадцать лет, и я со слезами умолял, чтобы мне было позволено поступить в Парижскую семинарию; когда я надеялся, что мне будет даровано жить жизнью святых и, возможно, умереть смертью мучеников. Этого не произошло, увы! Тем не менее, несмотря на многочисленные прегрешения и ошибки, которые я совершил и в которых чувствую искреннее раскаяние, божественное сияние Креста никогда не было чуждо мне. Порой оно переполняло мою душу. Я благодарю Бога за это и умру с душой, устремленной к Кресту — нашему спасению, нашему высшему блаженству. И в подтверждение моей веры я хочу, прежде чем умереть, удостоиться святых таинств Римской Католической и Апостольской Церкви и через нее получить прощение и отпущение всех грехов моих. Аминь. Моим лучшим мыслям и делам, которые я совершил за последние двенадцать лет, я обязан только той, кого страстно желал бы назвать сладостным именем „жена“, но злоба людская и коварные происки препятствуют мне в этом, — Иоанна Елизавета Каролина, урожденная Ивановская. Я не могу писать ее имя без чувства невыразимой растроганности. Все мои радости — в ней; все мои страдания ею утишены. Она стала неразрывной частью моего существования, моей работы, моих забот, моей карьеры, помогая мне советом, поддерживая меня, воскрешая меня своим энтузиазмом и бесконечным неусыпным вниманием… более того, она часто отказывала себе во всём, отрекалась от самой себя, своей природы, чтобы нести мое бремя, которое стало ее богатством, ее смыслом! <…> Вечный свет сияет в моей душе. Мой последний вздох будет благословлять Каролину»[547].
Между тем события развивались по далеко не благоприятному для Листа и Каролины сценарию. В Рим прибыла Дениза Понятовская, дочь Диониса Ивановского, брата отца Каролины и, соответственно, ее двоюродная сестра. Как позже выяснилось, единственной целью ее визита являлась встреча с Густавом Гогенлоэ, чтобы передать ему информацию, что документ от 24 февраля был получен путем лжесвидетельства: Каролина была выдана замуж за князя Николая не насильно, а по собственному согласию; ее кузина присутствовала на церемонии бракосочетания и может засвидетельствовать, что невеста выглядела абсолютно счастливой.
Сыграла ли в данном поступке роль корысть? Ведь именно Дениза и две ее родные сестры в свое время пытались лишить Каролину наследства, не имея на это законных прав и действуя далеко не самым честным образом: подделав в 1844 году в свою пользу завещание отца Каролины. Афера была раскрыта, и между родственниками навсегда пролегла вражда. Или Денизой руководила жажда мести за якобы поруганную честь семьи?
На фоне этих дрязг особенно ярко вырисовывается светлый и бескорыстный образ Каролины, желавшей только быть честной перед Богом и людьми и посвятить себя любимому человеку.
Как бы то ни было, новый неожиданный удар ставил под угрозу легитимность с таким трудом добытого документа об аннулировании брака. Показательно, что монсеньор Гогенлоэ после встречи с Понятовской тут же безоговорочно принял ее сторону и выступил инициатором пересмотра дела Каролины в Священной конгрегации. Борьба Каролины за счастье продолжалась, возвращение в Веймар откладывалось.
Тем временем из Берлина пришло счастливое известие: 12 октября в семье Ганса и Козимы фон Бюлов родилась дочь. В память о любимом брате Козима назвала ее Даниела. Второе имя — Сента — девочка получила в честь… героини оперы Вагнера «Летучий Голландец». Козима, пока неосознанно, поклонялась, словно новая Сента, своему Голландцу, изгнанному с родины, нигде не находившему приют.
