— Прости меня, — прошептала Кристина.
Она открыла глаза и посмотрела на меня отчаянным, загнанным взором, который будет преследовать меня и в аду. Я улыбнулся ей.
— Добро пожаловать домой.
38
Я раздел Кристину при свете свечи. Я снял с нее туфли, полные воды из луж, промокшую насквозь одежду, порванные чулки и вытер тело и волосы чистым полотенцем. Кристина все еще дрожала от холода, и, уложив ее в кровать, я вытянулся рядом и обнял, желая согреть. Мы лежали вместе довольно долго, молчали и слушали шум дождя. Постепенно ее тело потеплело в моих объятиях, дыхание сделалось глубоким. Я решил, что Кристина уснула, как вдруг послышался ее голос в темноте:
— Твоя приятельница приходила ко мне.
— Исабелла.
— Она призналась, что прятала мои письма к тебе. И делала это не из злого умысла. Она считала, что так лучше для тебя, и скорее всего была права.
Я склонился к ней и попытался заглянуть в глаза, потом ласково коснулся ее губ, и Кристина впервые улыбнулась.
— Я думала, ты забыл меня, — промолвила она.
— Я пытался.
У нее было утомленное лицо. За несколько месяцев, что мы не виделись, на коже появились тонкие линии морщинок, а в глазах застыло выражение тоски и одиночества.
— Мы уже не молоды, — сказала она, словно прочитав мои мысли.
— А когда мы были молоды, ты и я?
Я откинул одеяло в сторону и посмотрел на обнаженное тело, распростертое на белой простыне. Я погладил ее шею и грудь, едва касаясь кожи кончиками пальцев, нарисовал круг на животе и прочертил контуры выступавших на бедрах косточек. Потом позволил пальцам зарыться в полупрозрачный пушок между ног.
Кристина смотрела на меня, чуть прикрыв глаза, не вымолвив ни слова, с печальной растерянной улыбкой.
— Что нам делать? — спросила она.
Я нагнулся к ней и поцеловал в губы. Она обняла меня, и мы лежали, прижавшись друг к другу, пока свеча медленно догорала.
— Что-то должно случиться, — прошептала она.
Я проснулся, когда только рассвело, и обнаружил, что нахожусь один в постели. Я рывком вскочил, испугавшись, что Кристина снова ушла посреди ночи. Но, увидев на стуле ее одежду и туфли, вздохнул с облегчением. Я нашел ее в галерее. Закутавшись в одеяло, Кристина сидела на полу у камина, где голубоватым пламенем тлело полено, распространяя живительное тепло. Я сел рядом с Кристиной и поцеловал ее в шею.
— Я не могла заснуть, — сказала она, не отрываясь глядя на огонь.
— Надо было меня разбудить.
— Я побоялась. У тебя было такое лицо, словно ты уснул в первый раз за много месяцев. И я решила осмотреть твой дом.
— Ну и как?
— Дом заражен унынием, — сказала она. — Почему бы тебе его не сжечь?
— И где мы будем жить?
— Во множественном числе?
— Почему бы и нет?
— Я думала, ты уже не пишешь сказок.
— Это как кататься на велосипеде. Однажды научившись…
Кристина пытливо на меня посмотрела.
— Что находится в той комнате в конце коридора?
— Ничего. Старый хлам.
— Она заперта на ключ.
— Хочешь взглянуть?
Она покачала головой.
— Это всего лишь дом, Кристина. Куча камней и воспоминаний. И все.
Кристина кивнула без особой уверенности.
— Почему бы нам не уехать? — спросила она.
— Куда?
— Далеко.
Я не сдержал смеха, но она не разделила моего веселья.
— Насколько далеко? — уточнил я.
— Как можно дальше, туда, где никто нас не знает и не станет обращать внимания.
— Ты именно этого хочешь? — спросил я.
— А ты нет?
Я поколебался мгновение и все-таки задал вопрос, буквально подавившись словами:
— А как же Педро?
Она уронила одеяло, прикрывавшее плечи, и посмотрела на меня с вызовом.
— Тебе необходимо его разрешение, чтобы спать со мной?
Я прикусил язык. Глаза Кристины наполнились слезами.
— Прости, — прошептала она. — Я не имела права так говорить.
Я поднял с пола одеяло и хотел укутать ее, но Кристина отпрянула, оттолкнув мои руки.
— Педро оставил меня, — призналась она срывающимся голосом. — Вчера он переехал в «Ритц», чтобы дождаться, когда я уйду. Он сказал, что знает, что я его не люблю. И что я вышла за него замуж из благодарности или жалости. Но он заявил, что не нуждается в моем сочувствии и каждый день, который я провожу с ним, притворяясь, будто люблю, я причиняю ему боль. Но несмотря ни на что, он будет любить меня всегда, а потому не хочет больше видеть.
Руки у нее дрожали.
— Он любит меня всем сердцем, а я только и сумела, что сделать его несчастным, — пробормотала она.
Кристина зажмурилась, лицо ее исказилось, превратившись в маску боли. Мгновение спустя она испустила протяжный стон и начала бить себя кулаками по лицу и телу. Я бросился к ней и обхватил так, что она не могла пошевелиться. Кристина вырывалась и кричала. Я прижал ее к полу, удерживая за руки. Постепенно она сдавалась, обессилев. Лицо ее было покрыто слезами и слюной, глаза покраснели. Мы оставались в таком положении около получаса, пока я не почувствовал, что тело Кристины обмякло, и она надолго умолкла. Я укрыл ее одеялом и обнял, прижав спиной к себе, пряча собственные слезы.
— Мы уедем далеко, — прошептал я ей на ухо, не зная, может ли она сейчас меня услышать и понять. — Мы уедем далеко, туда, где никто нас не знает и не станет обращать внимания. Обещаю.
Кристина наклонила голову и посмотрела на меня. Она выглядела опустошенной, как будто душу ее порвали в клочья. Я крепко сжал ее в объятиях и поцеловал в лоб. Дождь все еще хлестал в окна. Очутившись в плену у сереньких и тусклых сумерек безжизненного рассвета, я вдруг подумал, что мы тонем.
39
В то утро я бросил работу для патрона. Пока Кристина спала, я поднялся в кабинет и положил папку со всеми черновиками, заметками и материалами к проекту в старый кофр, стоявший у стены. Первым порывом было сжечь бумаги, но у меня не хватило силы воли. Меня никогда не покидало ощущение, что написанные вещи, которыми отмечен мой жизненный путь, составляли часть моего существа. Обычные люди производят на свет детей. Мы, писатели, создаем книги. Мы обречены вкладывать в них душу, хотя книги редко платят благодарностью. Мы обречены умирать на их страницах, и порой случается так, что мы позволяем им в конце концов отобрать у нас жизнь. Из всех странных созданий из бумаги и чернил, которыми я населил наш убогий мир, детище, сотворенное на заказ по обету патрону, получилось самым гротескным. Этот плод целиком и полностью, до последней страницы, заслуживал огня, и ничего иного, но вопреки всему он оставался плотью от плоти моей, и я не нашел в себе мужества уничтожить его. Я оставил рукопись на дне кофра и вышел из кабинета, весьма огорченный, даже пристыженный собственной трусостью, а также отеческими чувствами, которые мне внушала эта дьявольская работа. Возможно, патрон оценил бы иронию ситуации, но лично меня от этой двойственности просто тошнило.
Кристина проспала добрую половину дня. Я воспользовался моментом и выскочил в молочную лавку, расположенную рядом с рынком, чтобы купить молока, хлеба и сыра. Дождь наконец закончился, но на мостовых стояли лужи, и сырость в воздухе была осязаемой на ощупь, как холодная пыль. Она впитывалась в одежду и пробирала до костей. Дожидаясь своей очереди у молочного прилавка, я спиной почувствовал, будто кто-то наблюдает за мной. Когда я снова вышел на улицу и переходил бульвар Борн, то оглянулся через плечо и заметил, что за мной по пятам следует мальчик не старше пяти лет. Я замедлил шаг и посмотрел на него в упор. Мальчик застыл на месте и стойко выдержал мой взгляд.
— Не бойся, — обратился я к нему. — Иди сюда.
Мальчик сделал несколько шагов вперед и замер в паре метров от меня. Ребенок был бледен до синевы, словно никогда не видел солнечного света. Он был в черном, и на ногах сверкали новые лакированные ботинки. Глаза у него тоже были темные, из-за расширенных зрачков белки едва угадывались.
— Как тебя зовут? — спросил я.
Мальчик улыбнулся и поманил меня пальцем. Я собирался к нему подойти, но он бросился бежать и вскоре затерялся на бульваре Борн.
Возвратившись домой, я нашел в двери портала конверт. Сургучная печать с оттиском ангела еще не высохла. Я огляделся по сторонам, но никого на улице не увидел. Я вошел и запер за собой дверь на два оборота. Остановившись у подножия лестницы, я распечатал конверт.
Любезный друг,
глубоко сожалею, что Вы не смогли встретиться со мной ночью. Надеюсь, Вы в добром здравии и с Вами не произошло ничего непредвиденного или бедственного. Я огорчен, что лишился удовольствия насладиться Вашим обществом, но надеюсь и верю, что, какова бы ни была причина, помешавшая Вам составить мне компанию, проблема найдет быстрое и благополучное разрешение и в следующий раз обстоятельства сложатся более благоприятно, позволив нам увидеться. Дела вынуждают меня покинуть город на несколько дней, но как только я вернусь, немедленно дам Вам знать. С нетерпением ожидая известий о Вас и о достигнутых успехах в нашем совместном проекте, как всегда, с уважением, искренне Ваш,
