Трое мужчин сидели на корточках вокруг и на всякий случай помалкивали, и о том, что телохранителям следовало еще и озираться по сторонам, памятовал один Волкодав.
Кнесинка встала, решительно высморкалась и что было силы вцепилась здоровой рукой в запястье Лихослава:
– Давай!
– Государыня… – струсил отрок. Волкодав вмешался:
– Давай, Лихослав, только… во всю силу – со мной одним.
Юнцу всегда охота скорей прихвастнуть едва добытым умением, скорее пустить в ход науку, особенно воинскую… Волкодав был старше братьев всего-то года, может, на три, но, думая так, чувствовал себя едва ли не дедом мальчишкам. Лихослав с запозданием, но все же сообразил, что здесь, как и на мечах, не сразу хватают острые боевые клинки, сперва балуются деревянными. И в памяти затвердится, и не убьешь никого…
Он крутанулся, ринул кнесинку и уложил ее в колючую травку, но на сей раз – с примерной осторожностью. Еще придет время жилы в схватке тянуть. Потом они поменялись местами, кнесинка шмякнула оземь парня на голову больше себя и топнула ногой:
– Не моги поддаваться!
Когда ехали домой, Волкодав приметил, что она берегла левую руку. Он задумался, как обычно, с трудом подыскивая слова, и, только когда впереди уже замаячила городская стена, наконец спросил:
– Надо ли трудить себя так, госпожа? Не ты нас, мы тебя хранить уряжались…
Слова он нашел все же не самые разумные. Едва выговорив, сам понял это и стал ждать: сейчас осердится и скажет – без тебя, дескать, знаю, что надо мне, чего не надо. Кнесинка сдвинула брови и стала поправлять серебряные обручья, хотя багровые пятна начавших проступать синяков и так были надежно спрятаны рукавами.
– Я дочь вождя, – сказала девушка. – Если я взялась, я не должна отступать.
Дочь вождя, подумал Волкодав. Самое печальное, что получалось у нее на удивление хорошо. Верно же говорят: за что ни возьмутся вожди, все у них спорится лучше, чем у обычных людей. Может, потому и спорится, что помнит хороший вождь, на ком держится удача народа. Вот и дочерям вождей нету равных ни в красоте, ни в ловкости, ни в уме. Ни в стойкости душевной…
А еще говорили, будто лицом и телом кнесинка Елень была сущая мать. Мать-воительница. Вот и думай: к добру это? Или не к добру?..
Лето близилось к исходу, и в городе все чаще поговаривали о том, что государь Глузд, мол, совсем скоро вернется. Волкодав не очень любопытствовал, куда он уехал, но все же узнал: кнес проводил лето в большой и могущественной стране Велимор, договариваясь там о торговле и, случись что, о военной подмоге. Нет, не то чтобы кто-нибудь угрожал Галираду или, тем более, могучему Велимору. Просто сольвенны хотели заручиться добрым расположением сильного и воинственного соседа. Что же до Велимора, то и ему, верно, небезразлична была дружба крепкой северной державы. Ибо, как всем было хорошо известно, Галирад никому себя доселе в обиду не давал…
В Велиморе Волкодав не бывал и знал эту страну больше по слухам. Лежала она, как говорили, в самом сердце Замковых гор, и вели туда считанные дороги, все как одна проходившие извилистыми глухими ущельями. И было у этих ущелий одно общее свойство. На некотором расстоянии от входа скалы совсем перекрывали их, смыкаясь над головами. Все, кто бывал в Велиморе, в один голос утверждали, что в этих каменных тоннелях было удивительно неуютно. Гораздо хуже, чем в обычных теснинах или даже пещерах. Стоило, однако, выйти из-под сплошного свода по ту или другую сторону – и мерзкое ощущение пропадало бесследно…
Но тем не исчерпывались велиморские чудеса. Высоки и едва проходимы были заснеженные кряжи Замковых гор – недаром сольвенны выводили это название то ли от «замка», то ли от «замка», – но уж и не таковы, чтобы вовсе невозможно было их одолеть. Находились бесстрашные скалолазы, которые взбирались на неприступные кручи и даже пересекали весь горный край, попадая из страны сольвеннов прямиком в Нарлак. Так вот: те, кто пренебрегал путеводными ущельями, предпочитая иные дороги, не находил между хребтами никаких признаков большой и богатой страны. То есть вообще ничего, кроме роскошных лугов, ослепительного снега на вершинах да немногочисленных горских племен, беспощадно резавшихся друг с другом. К слову сказать, ни о каком Велиморе обитатели внутренних долин слыхом не слыхивали.
Те же, кто, втягивая голову в плечи, проходил под давящими сводами скал, рассказывали о городах, окруженных исполинскими каменными стенами, о великолепных дворцах, изобильной торговле и о мириадах рабов, день и ночь приумножавших достаток державы…
Когда велиморцев спрашивали, в чем же тут дело, они обычно посмеивались и отвечали, мол, Боги хранят их страну, не допуская неведомых и недобрых людей. Поэтому кое-кто еще называл Велимор Опричной Страной, сиречь особенной, отдельной, несхожей. Велиморцам такое название не особенно нравилось, они предпочитали именовать свою страну Потаенной.
Но самое удивительное, по мнению Волкодава, заключалось в другом. Ему приходилось иметь дело с уроженцами Потаенной Державы, и однажды он с изумлением убедился: своего, коренного, только ему присущего народа в Велиморе отроду не было. Там жили сегваны, вельхи, нарлаки, халисунцы, сольвенны и невесть кто еще, но не было единого своего языка, обычая и веры. Ни дать ни взять обнаружили когда-то и заселили пустую землю выходцы из всех племен, обитавших вокруг…
Если бы кто спросил Волкодава, он мог бы рассказать, что его народ издавна с большим недоверием относился к Замковым горам и ко всему, что исходило оттуда. Венны называли эти горы Железными и утверждали, будто ими, как железным замком, Бог Грозы запер когда-то Темных Богов и всякую нечисть, воспретив показываться в дневной мир. Сольвенны тоже помнили кое-что из древних легенд. «Опричный» в их языке было словом вовсе не лестным. Соплеменники Волкодава выражались еще непочтительней. Именовали Опричную, она же Потаенная, страну – Кромешной. Что, в общем, в старину тоже попросту значило – «лежащая наособицу, КРОМЕ»…
Над теми, кто в это веровал, люди грамотные и просвещенные дружно смеялись.
Как и предвидел Волкодав, боярину Кругу страшно не понравились бесконечные отлучки молодой кнесинки. И то сказать, виданное ли дело! Вместо того чтобы чинно гулять возле крома, прясть, почивать у себя в горнице или, на худой конец, возиться с цветами (занятие для чернавки, но ладно уж, чем бы дитя ни тешилось…), его «дочка» скакала с троими телохранителями неизвестно куда. Иногда она брала с собой сокола, отговариваясь охотой, но дичи назад почему-то не привозила. Только выглядела усталой, как будто гонялась самое меньшее за кабаном.
