Шаманы и шаманки – служители божества и прорицатели его веленій, пріобретаютъ этотъ даръ или по наследству, или по способностямъ. Проницательный умъ, твердый характеръ, мечтательное воображеніе, правильность и гибкость тела, вотъ что требуется отъ шамана. Постомъ, молитвой, созерцательностью, даромъ слова, знаніемъ народной медицины, шаманы пріобретаютъ вліяніе на народъ. При жертвоприношеніяхъ и заклинаніяхъ они носятъ особую одежду длиннаго покроя, до того унизанную металлическими пластинками, бляшками, побрякушками, кольцами, колокольчиками, мѣднолитыми изображеніями птицъ и животныхъ, что нельзя разпознать, изъ чего она сшита. На головѣ желѣзный шишакъ, въ рукѣ бубенъ, въ который они ударяютъ съ монотоннымъ напѣвомъ. Шаманки имѣютъ такую же одежду, но являются всегда съ распущенными волосами. Дѣлая заклинанія, шаманъ начинаетъ кричать, биться, стучать въ бубенъ, кружиться, падаетъ на землю, катается, царапаетъ себе лицо, тычетъ себя ножемъ въ грудь, въ животъ, хватаетъ и лижетъ раскаленное желѣзо, забиваетъ себѣ иглы, вывертываетъ суставы, – наконецъ изнемогаетъ. Въ это мгновеніе разгоряченное воображение остяковъ представляетъ имъ, что будто изъ рта шамана исходить голубоватый дымъ. Это его духовное общеніе съ божествомъ. Пришедши въ себя шаманъ прорицаетъ волю божества.
Самоѣды Березовскаго округа были известны русскимъ еще съ XI столѣтія, по свидетельству преподобнаго Нестора. Но ни одно изъ племенъ, окружающихъ самоѣдовъ, не называетъ ихъ, какъ мы. О самихъ себѣ они говорять «хазова – арка-я» – «человекъ большой земли». Самоеды – тѣ людоѣды греческихъ и римскихъ геограФОвъ, которыхъ они помещали на самомь севере, въ стране гиперборейцевъ. Остяки называютъ ихъ «урьячи». Еще въ 1720 году самоеды убивали крещеныхъ остяковъ, вырезывали сердца ихъ и ели. Даже въ 1744 году они грабили остяковъ и русскихъ, жгли церкви, ругались надъ крестами и св. иконами, увечили убитыхъ и ели ихъ сердца. Четыре князька ихъ были тогда повешены въ Обдорске и въ Ляпине. До сихъ пиръ, за малыми исключеніями, они все идолопоклонники. Въ 1832 году отправленъ былъ къ нимъ изъ Тобольска миссіонеръ, іеромонахъ Макарій, но ему удалось окрестить не болѣе 200 человекъ. Нынѣшнія миссіи столь же мало успѣшны.
Самоѣды раздѣляются Обской губой на две половины: Каменную и Низовую. Каменная простирается отъ вершинъ рѣки Соби, вдоль Югорскаго хребта до Карскаго моря и здѣсь сходится съ Архангельскими самоѣдами, Цустозерскаго уезда. Низовая – идетъ отъ Обской и Тазовской губъ къ востоку и граничить съ Юракскими самоѣдами Туруханскаго отдѣленія, Енисейской губерніи. Каждая половина состоитъ изъ родовъ. Въ Каменной ихъ 6, въ Низовой 9. Самоѣды роста малаго, но крѣпки и широкоплечи, короткошеи. Голова большая, лобъ узкій, лице плоское и широкое, скулы выдавшіяся, глаза узкіе и черные, волосы тоже черные и жесткіе, ротъ и уши большіе, губы тонкія, руки и ноги короткія, тѣломъ смуглы. Волосы у мужчинъ подстрижены въ кружокъ, но бородь нетъ. Женщины – одинаковаго вида съ мужчинами. Одеваются онѣ по-остяцки, такъ какъ это непременное условіе климата, но живутъ въ чумахъ по-самоедски «мякани». Ставится конусообразно несколько трехъсаженныхъ шестовъ, заостренныхъ съ одного конца, а съ другаго сведенныхъ вь общее гнездо. Летомъ эта основа покрывается берестомь, а зимой оленьими шкурами вдвое, шерстью вверхъ и внизъ. Внутри чума настланы рогожи изъ прутьевъ, на нихъ «тагары», т. е. травяныя циновки, а сверхъ всего этого оленьи шкуры. Посреди чума – чугунная доска, на которой всегда тлеетъ неугасающій огонекъ, а надъ нимъ виситъ котелъ; дымъ уходить въ оставленное вверху отверзтіе. Такъ какъ вблизи Ледовитаго океана лесовъ уже нетъ, то самоеды или перенимаютъ плывущія по морю деревья, или, въ крайности, топятъ мохомъ.
Самоеды почти не едятъ хлеба, пища ихъ – рыба и оленье мясо. Заколоть оленя считается праздникомъ въ семействе. Теплую кровь пьютъ они чашками, а мясо ѣдятъ сырое, отрезывая его съ удивительной ловкостью ножомъ у самаго рта. Женщины не могутъ ѣсть съ мужчинами, но имъ и дѣтямъ оставляютъ оглодки. Каждый родъ имѣетъ своего старосту. Сямоѣды нынѣ уже совсѣмъ переродились, кротки и послушны власти, хотя съ виду грубѣе остяковъ. На водѣ и на охотѣ они ловки, сильны и проворны, могутъ имѣть несколько женъ и слѣдуютъ древнему шаманству, признавая верховное божество «Нумъ» управляющее вселенной, сотворившее небо и землю. Имя его можно произносить только въ крайней нуждѣ, благодаря, или молясь: «Нумъ-арка» – великъ Богъ, «Нумъ-тадъ» – дай Богъ. Самоѣды молятся Нумъ, глядя на солнце. Они признаютъ источники зла и добра, и злыхъ духовъ, вліяющихъ на жизнь человѣческую, но идоловъ не имѣютъ. Выдолбивъ на растущемъ деревѣ изображеніе лица, кланяются ему, называя его «Хаэ», намазываютъ ему губы оленьей кровью и приговариваютъ: «ешь оленя». Шаманское ученіе передается у нихъ изустно изъ рода въ родъ и содержитъ въ себѣ много чистыхъ и нравственныхъ истинъ: «Благоговей предъ Богомъ, почитай добрыхъ духовъ, уважай родителей и старѣйшихъ, помогай бѣднымъ.» Шаманъ называется у самоѣдовъ «Тадъ-и-бе»: служеніе его то же, что и у остяковъ, но сопровождается удареніемъ въ «цензеръ» – родъ барабана и крикомъ «гой! гой!». Самоеды приносятъ въ жертву Нумъ бѣлыхъ оленей и благоговеютъ предъ белымъ медведемъ. Островъ Вайгачь, на Ледовитомъ океане, считаютъ они священнымъ, называя его «Хаіадея“ – страна кумировъ. Туда съезжаются съ Каменной и Низовой стороны приносить жертвы. Женщина, по понятіямъ самоеда, нечистое существо. Въ чуме она не можетъ шагать чрезъ постель, или одежду мужа, въ дороге – чрезъ лежащую вещь. При родахъ она уходитъ въ особый чумъ, называющійся «сямай-мякита» – поганый чумъ. Предъ разрѣшеніемъ отъ бремени, жена должна открыть мужу, или повивальной бабкѣ о всѣхъ учиненныхъ ею супружескихъ невѣрностяхъ и это признаніе дѣлается всегда чистосердечно, потому что, по нонятіямъ самоедки, ложь повлечетъ за собой уродливость младенца и смерть родильницы. По выздоровленіи жены, самоѣдъ поколотить ее порядкомъ: а съ любовниковъ, сколько ихъ окажется, взыскиваетъ по приговору старѣйшинъ пѣню оленями. Калымъ существуетъ и у самоѣдовъ, простираясь отъ 5 до 100 оленей за невѣсту. Самоѣдская свадьба очень оригинальна. По пріѣздѣ жениха къ будущему тестю, стоящія у чума Самоѣдки не впускаютъ свата «айкуту», покуда онъ не броситъ имъ на обе стороны по лоскуту сукна. При входе въ чумъ, айкута садится на первое мѣсто, сзади женихъ и поѣзжане. Хозяинъ давитъ оленя, мясо варятъ и начинается угощеніе. Первая чарка вина, а если нѣтъ, то оленьей крови, подается айкутѣ, вторая жениху и невѣстѣ вмѣстѣ, а за тѣмъ и прочимъ гостямъ. После того принимаются за ѣду. Нѣсколько кусковъ оленины подаются жениху и невѣстѣ тоже вместе и они ихъ ѣдятъ въ знакь любви и согласія. По окончаніи пиршества, гости расходятся, но женихъ остается ночевать у тестя. По утру онъ уѣзжаетъ въ свой чумъ и посылаетъ мать, или старейшую въ родѣ за невестой. По пріезде этой старухи, отецъ и мать снаряжаютъ дочь, складываютъ приданое въ нарты и отправляются. Лишь только поѣздъ покажется въ виду женихова чума, родственницы его и знакомки становятся по обе стороны рядами, а свекровь, или старейшая проезжаетъ между ними съ наивозможной скоростью. Между темъ самоѣдки бросаются на мчащуюся нарту невѣсты съ криками «Ирдъ-амдію?» Ягшы-язида! «Нессеръ-пле!» «Неберъпле!» – Что лежишь? Сиди прямо! Отецъ живъ! Мать жива! Слѣдуетъ замѣтить, что невесту везутъ лежащую и «привязанную» къ нартѣ. Самоедки хватаютъ невесту за лицо, приговаривая: «Сета сова» – пригоже лицо! Это повторяется три раза. Потомъ невѣсту отвязываютъ, приводятъ въ чумъ и отдаютъ жениху. Приданое состоитъ обыкновенно изъ печенаго хлѣба, соли, мяса, посуды, одежды, пушнаго товара, постели и одѣяла. Цѣна приданому бываетъ всегда соразмѣрна цѣнѣ калыма и такъ строго уравновешивается, что вещи, накладенный на одну нарту, всегда равняются цѣнности 10 оленей. Сверхъ того, въ каждую нарту приданаго, кромѣ запряженныхъ въ нее оленей тестя, подпрягается еще по одному оленю изъ числа отданныхъ женихомъ въ калымъ. Такимъ образомъ сколько нартъ съ приданымъ, столько отдается ему оленей назадъ.
Похороны у самоѣдовъ тоже оригинальны. Мертвеца обмываютъ, одѣваютъ въ лучшее платье и вытаскиваютъ изъ чума не въ дверь, а въ особо сдѣланное для того отверзтіе съ боку. Потомъ отвозятъ его на любимомъ оленѣ къ могилѣ, кладутъ въ нее, покрываютъ досками и засыпаютъ землей. Тогда ставятъ оленя задомъ въ головахъ покойника и четыре самоѣда, взявши дубины, въ мигъ поражаютъ животное въ голову. Если олень падетъ внезапно мертвый, самоѣды радуются; если же при паденіи начнетъ биться и подниметъ голову, то они примутся бѣгать съ крикомъ: «васща! васща!» – горе, горе! – считая движенія оленя признакомъ смерти еще кого-нибудь изъ своего племени. Наконецъ раздуваютъ на могилѣ огонь, бросаютъ въ него соли, муки, табаку, дымомъ отъ этой смѣси окуриваютъ одежды и перескакиваютъ черезъ огонь, тщательно утаптывая землю около могилы. Голову оленя съ рогами и нарту, опрокинутую полозьями къ верху, оставляютъ на могилѣ.
