остановиться, но я проигнорировала их и понеслась вперед.
Этого не может быть.
Я приняла решение прийти на помощь Халсару.
Я изменила судьбу.
Но когда я вырвалась из леса на открытое пространство и увидела оранжевое зарево на темном горизонте, а ветер окутал меня дымом, я поняла, что ничего не изменила.
Халсар горел.
Я галопом помчалась по дороге, замедлившись лишь на окраине руин, где пламя уже угасало, превращаясь в тлеющие угли. Ничего не уцелело ― не осталось ни большого зала, ни домов. Даже доки, в которых я когда-то тренировалась вместе с Бьорном, были разрушены ― столбы, на которых они покоились, торчали из воды, как зубы, а за ними плавали почерневшие обломки рыбацких лодок и драккаров. И среди руин безошибочно угадывались неподвижные тела тех, кто погиб, сражаясь, пытаясь отстоять все это.
Конь Бьорна поравнялся со мной, но он ничего не сказал, лишь обошел вокруг моей лошади, вглядываясь в руины своего дома. Затем его взгляд встретился с моим.
― Это не твоя вина.
Я не просила об этом. Я сделала все, что могла, чтобы предотвратить это. Но это не значит, что я не была причиной.
Лошади галопом понеслись по разрушенным улицам, и в ушах у меня зазвенело от вопля Илвы. Она соскользнула с лошади Снорри и упала на колени в грязь и пепел перед остатками большого зала, ее лицо было залито слезами.
― Где мой сын? ― кричала она. ― Где мое дитя?
Вокруг спешивались воины, их лица были полны горя, ярости и страха, некоторые бежали к руинам, выкрикивая имена тех, кого они оставили здесь. Оставили без защиты. Крики страдания наполняли воздух.
Один только Снорри казался невозмутимым, его челюсть была неподвижна, когда он осматривал руины своего дома. Он открыл рот, и я напряглась, готовая наброситься на него, если он скажет этим людям, что это еще одно испытание. Но все, что он сказал, было:
― Ищите выживших. И ответы.
Я спустилась на землю, мои сапоги утонули в грязи, но не успела я сделать и шаг, как раздались крики.
― О, слава богам! ― голос Илвы наполнил воздух, пока я обходила свою лошадь. Навстречу нам шли десятки людей, в основном женщины и дети, грязные и измученные, у которых, казалось, не осталось ничего, кроме одежды на них. Но они были живы.
Две группы, воины и выжившие, устремились друг к другу, и у меня защемило в груди, когда я увидела, как Илва обнимает Лейфа, чья кожа была перепачкана сажей и кровью, а на лбу виднелась глубокая рана. Только мы с Бьорном держались в стороне, когда семьи и друзья воссоединились, воздух наполнился слезами радости, но также и криками горя, ведь обе группы понесли потери.
Опираясь предплечьями на холку своего коня, Бьорн наблюдал за происходящим, и меня охватило чувство, что он не чувствует себя одним из них. Несмотря на то что его отец был ярлом, а Бьорн должен был унаследовать эту роль когда-нибудь в будущем, он держался особняком. Я задавалась вопросом, было ли это его собственным выбором или он стал чужим за все те долгие годы, что он провел в Северных землях. Слова Илвы, обращенные к нему, эхом отдавались в моей голове ― ты слишком долго отсутствовал и больше похож на северянина, чем на горца.
Обрывки разговоров донеслись до меня. Объяснения, что разведчики заметили приближение налетчиков, но не успели оповестить деревню. Те, кто был в состоянии, сражались, а те, кто не мог, убежали в лес и спрятались. Все было потеряно. Но одно слово, одно имя я слышала снова и снова.
Гнут.
Он венулся, чтобы завершить дело, начатое в ту ночь, когда мы с Бьорном подожгли их корабли, и, воспользовавшись отсутствием Снорри, нанес удар, с которым будет нелегко справиться. В огне налетчиков погибли не только все дома, но и хранившиеся в них запасы, утварь и инструменты. Все придется восстанавливать и заменять в те месяцы, которые должны быть посвящены земледелию и собирательству, а значит, к наступлению зимы все окажутся со скромными запасами.
Я знала это, потому что видела такое раньше. Проживала это.
Эти люди пережили набег, но это могло означать лишь отсроченную смерть, ведь они будут болеть и голодать зимой, и мои руки сжались в кулаки. Гнут сделал это, чтобы нанести удар по Снорри, но пострадал не Снорри.
Это было несправедливо.
Возможно, это было ребячеством, ведь в жизни нет ничего справедливого, но все же мне было так больно видеть, как те, кто был слаб, страдали от действий тех, кто должен был их защищать.
Воины Снорри и оставшиеся в живых начали выносить павших на площадь перед руинами большого зала. Я двинулась было помочь им, но затем заколебалась. Все они были для меня незнакомы, тогда как те, кто переносил их, были друзьями и родственниками. Хотя я была горянкой до мозга костей, для них я тоже была чужой. По крайней мере, до тех пор, пока не увидела знакомую фигуру, которую несли люди Снорри.
― О, Лив, ― прошептала я.
Ноги сами собой привели меня к неподвижной фигуре целительницы, ее глаза остекленели и ничего не видели, рана в груди была настолько ужасной, что я поняла ― ее конец был быстрым. Опустившись на колени в грязь, я закрыла ей веки и прошептал молитву, чтобы боги встретили ее с распростертыми объятиями и полными чашами.
Бьорн опустился на колени рядом с целительницей, и каждый мускул его лица был напряжен от горя. И, как я поняла, от гнева.
― Почему ты не убежала? ― спросил он, задыхаясь. ― О чем, черт возьми, ты думала, Лив?
Я знала, о чем она думала. Это были люди, на исцеление которых она тратила каждый день своей жизни, используя свой дар. Она была связана с каждым человеком в Халсаре, будь то роды или больной ребенок, залечивание ран, полученных в результате несчастного случая или сражения, или избавление от болезни. Она знала, чем обернется потеря деревни, и, хотя в глубине души была противницей сражений, взяла в руки оружие, чтобы сражаться за свой народ. Она заслужила место среди богов.
Бодил подъехала верхом на лошади, ее воительницы держались позади, внимательно вглядываясь в окружающий лес. Спешившись, она подошла к Илве.
― Я пошлю весть в Бреккур с просьбой о припасах, кораблях и людях.
― Мы благодарны тебе, моя дорогая, ― сказала Илва, вытирая слезы с лица. ― Мы отстроимся и…
