— Что стряслось? — заинтересовался Данила.
— Вы можете мне поверить на слово? А этой девочке? Не потребуете документы, не запросите свидетелей? — снова возвысил голос никак не совладающий с собой Крамор.
— Зачем так много вопросов? И на таком накале…
— Ах, простите меня, простите. Позвольте, я по порядку…
— Пусть сама Люся, — подала голос Таня, выступая вперед, и представила подругу: — Люся Мордвинова. Продавец гастронома. Давай, Люся…
Сбиваясь и путаясь, Люся кое-как изложила свою историю.
— Ах гад! — взорвался Данила Жох. — Е-ё… м-м… Чего ж вы лясы точите, друг друга убеждаете? Вот интеллигенция! Надо рукава засучать… — плюнул в ладонь, выразительно сжал кулаки. — А они…
Крамор ринулся было объяснять, но Данила Жох перебил:
— Не надо говорильни. Порешим так. Вы — по домам. И никаких больше митингов. А Люся — со мной…
На первый взгляд, это была обыкновенная четырехкомнатная квартира. Но, приглядевшись повнимательней, можно было понять ее назначение. Комнаты обставлены новой, дорогой и модной мебелью, толстенные пышные ковры на полу… Гостеприимные, щедрые, предусмотрительные хозяева пытались, как видно, предугадать любое желание дорогого гостя. Тут были и пианино, и радиоприемник, и магнитофон, и шахматы, и бильярд. Сервант набит хрусталем и фарфором. В кухонном холодильнике — рыба, мясо, целая батарея бутылок: коньяку, водки, вина. Газовая плита на кухне, газовая колонка в ванной. Даже новые зубные щетки в целлофановых кожушках и зубочистки на кухонном столике. Рогов предусмотрел действительно все возможное, вплоть до обувного крема трех цветов. Все аккуратно разложено, все — под рукой. Ну а чего вдруг не хватит — есть волшебная кнопка на стене, нажал, и тут же явится хозяйка заведения, которая проживала под боком, в соседней квартире.
Рогов размещал в этом гнездышке только самых желанных гостей. Большую часть времени квартира пустовала. Ключи от нее хранились у хозяйки и выдавались по личному указанию Рогова.
Давняя и крепкая дружба связывала Рогова с Ершовым, и тот иногда превращал гостиничку в дом свиданий с возлюбленными. Стол для таких встреч накрывал самолично, сам же горячую и холодную закусь готовил и даже пластиночки соответствующие не забывал заранее подобрать.
Так было не раз, так должно было случиться и сегодня. Ершов не сомневался, что Люся придет: не она первая попадалась на подобную удочку. Да и то сказать, кому охота выплачивать из своего кармана такую сумму, а после вытягиваться перед следователем и ждать суда.
Многие не любили, да что не любили — ненавидели Ершова, а молчали, зная о его дружбе с Роговым. Потерять работу женщине в Турмагане просто, а найти — ой-ой! Сфера обслуживания хромала на все четыре ноги, женским рукам не хватало занятий, идти же в каменщицы либо в вахтеры после теплой и сытой службы в гастрономе… Да и хорош был Жеребчик как директор. План — всегда в ажуре, премии — каждый месяц и каждый квартал. Проштрафилась, просчиталась какая, даже попалась на жульничестве — Жеребчик никогда не даст на съедение, спасет, отстоит. И с жильем поможет, и с яслями пособит. Ну, а что касается слабости к женскому полу, так ведь не под наганом в постель кладет, да и мужик молодец, здоровый, в любовном деле неукротим и яр… Грех обижаться. Грех жаловаться…
Поглядывая на часы, Жеребчик что-то сладенько мурлыкал под нос, пружинящими кошачьими шажками медленно прохаживался по ковру, прислушиваясь, не хлопнет ли дверь в подъезде.
Она пришла. Смущенная, невинная и оттого такая желанная, что у Жеребчика еле достало сил, чтоб не сграбастать сразу. Помог раздеться, галантно, с поклоном пригласил к столу.
— Не сяду, пока акт не отдадите и не напишите на нем, что у вас ко мне никаких претензий.
— Глупышка, — похлопал ее по плечу, погладил и тут же исполнил Люсину прихоть.
Потом они пили коньяк. Собственно, пил только он, Люся лишь губы мочила да время от времени выплескивала рюмку под стол. Хмелея, Жеребчик все громче лопотал о своих чувствах, сулил златые горы, а сам придвигался, пламенея и трепеща от нетерпения. Когда же не стало больше сил сдерживаться, он сграбастал ее, подхватил на руки и, целуя, понес в другую комнату. Люся, пискнув жалобно, стала вырываться, и тут же в дверь торопливо и властно забарабанили.
— Чего надо? — бешено рявкнул Жеребчик, не впуская парней в комнату.
— Тебя надо, — грубо ответил Данила Жох. — Чего глаза пялишь? Звонишь, вызываешь, а теперь рычишь!
— Никто не вызывал. Не морочь голову. Топай отсюда!
— Как не вызывал? Два раза звонили.
Даниле наконец удалось оттеснить Жеребчика и войти в комнату. Следом за Жохом поспешно вплыла вся «мехтроица»: Егор Бабиков, Ким Чистов и Аркадий Аслонян с портативным магнитофоном в руке. Словно не замечая встопорщенного, разъяренного Жеребчика, парни протопали прямо в гостиную, небрежно и вольготно расселись вокруг стола.
— Пропустим с устатку? — деловито спросил товарищей Егор и потянулся к бутылке.
Вот тут-то Жеребчик взвился. Заорал. Затопал ногами. Кинулся к телефону.
— Спокойно, — заступил ему дорогу Данила Жох. — Не мути воды, турмаганский Дон-Жуан. Мы по делу… — Вроде бы только сейчас приметив стоящую в уголке Люсю, поворотился к ней, изобразил лицом и голосом крайнее удивление: — О! Люся? Каким ветром?
Люся зажмурилась, сделала робкий шаг вперед, вдохнула и…
— Я скажу. Все скажу. Все, как было…
— Помолчи, — строго одернул ее Жеребчик. — Зачем им твоя исповедь? В попы не годятся. — Поворотился к Жоху и по-свойски примирительно: — Давайте короче, ребята. Ей-богу, недосуг. Сейчас сюда начальник главка со свитой пожалуют. Надо поспеть приготовить. Так что выкладывайте, чего вам, и… — махнул рукой на дверь.
— Да нам, собственно, ничего, — вмешался в разговор Егор Бабиков.
— Кроме Люси, — договорил Ким.
Скользнув оценивающим взглядом по лицам парней, Жеребчик, кажется, угадал, что за спектакль разыгрывается и какова роль отведена ему в этой трагикомедии. Громко, натужно кашлянув, он горделиво распрямился, тряхнул головой, отставил ногу и, уперев кулаки в бока, по-петушиному задиристо и браво сказал, ни к кому конкретно не адресуясь:
— К великому сожалению, Люся сейчас занята.
— Подождем, — спокойно произнес Егор.
— Только за дверью, — отрезал Жеребчик.
— Чего так невежливо? — напустил наивность Данила Жох. — Может, мы тоже…
— На пятерых одну маловато, ребята. Хоть и опытна, и обкатана девчонка, а все-таки…
Тут крутой свинцовый кулак Данилы врезался в розовую гладкую щеку Жеребчика, и тот беззвучно опрокинулся на спину. Проворно вскочил, матюгнулся, по-бойцовски прижал кулаки к груди, но ударить не успел: пятипалая свинчатка Данилы вновь выбила пол из-под ног. Теперь он поднимался нарочито медленно, пугливо кося по сторонам и соображая.
— Извинись, — сказал Данила, кивнув на Люсю.
Жеребчик пришибленно оскалился, шумно и долго глотал слюну, отчего острый большой кадык судорожно дергался и было такое впечатление, будто в глотке Жеребчика застряло большое яблоко.
— Ну? — поторопил Данила.
Жеребчик икнул. В глазах отчетливо проступила тоска. Он разом стал ниже и старее на добрый десяток лет.
— Мы ждем, — напомнил Егор Бабиков.
— Извини, — буркнул Жеребчик, скосив глаза на Люсю.
— Теперь садись и выкладывай начистоту, — предложил Данила Жох. — Можешь пропустить стаканчик для храбрости. Все равно — списано.
Жеребчик неторопливо сел. Налил полстакана коньяку, выпил, облизал губы.
— Ничего я не скажу. А за хулиганство и мордобой ответите. Еще как!
— Позовем его жену, пусть полюбуется, — предложил Аркадий Аслонян, обводя рукой примолкшее застолье.
Жеребчик понял: парни притащат жену и, если надо, созовут соседей, пригласят корреспондентов, подымут тарарам на весь город. Он выпил еще полстакана коньяку, закурил, сломленно сказал:
— Чего вы, собственно, хотите…
Тут в дело включился Ким Чистов и прокурорским холодным голосом начал допрос. Жеребчик отвечал путано, длинными ломаными фразами, умело пряча суть происшедшею в оболочку о неподвластных возрасту чувствах, о буйстве страстей и тому подобное. На подкрепление Киму поспешил Данила Жох. Вместе они приперли Жеребчика к стенке, заставили четко и однозначно отвечать на вопросы. Когда же, наконец, расстроенный, выжатый и блеклый, как сухая старая мочалка, Жеребчик ответил на последний вопрос, парни спросили Люсю, правду ли тот говорил. Девушка подтвердила:
— Да. Правда.
— Ну что ж, допрос можно считать оконченным, протокол подписанным, — сказал Аркадий Аслонян и, щелкнув рычажком, выключил магнитофон.
Только теперь Жеребчик заметил этот проклятый магнитофон, понял, что все сказанное осталось на магнитофонной пленке, и взвыл.
