Тот рыкнул люто:
— Цасхен, я ж говорил, не увлекайся! Упадет, тебе нести!
— Не так уж я и тыкал, — возразил Цасхен, не оборачиваясь. — Я что, не понимаю? Пусть не прикидывается.
В лесу хоть глаза выколи, Цасхен остановился и после долгих попыток разжег небольшой смолистый факел. Довольный, пошел впереди, освещая себе и нам дорогу.
Перепад в яркости мешает перейти на ночное зрение, горящий факел своим сиянием затмевает всё, а как загасить его, пока не представляю.
Шаги Цасхена всё замедлялись, он опустил на землю мешок, сказал тихо:
— Всё. Одеваемся здесь, дальше нельзя узнанными.
— А что с этим благородным?
— Пока пусть побудет связанным. В жертву принесем в конце.
Меня оставили, прислонив к дереву, только ноги связали. Цасхен распутывал веревку на горловине мешка, чертыхался, какой дурак завязал так туго, пальцы сломаешь, а я, сосредоточившись, сотворил крохотный огонек на своих путах, раздувал огонек на веревке. Руки начало жечь, я сразу же заживлял кожу, неженка, не терплю боли, я же демократ, веревка начала подаваться, но в это время и Цасхен с довольным вздохом наконец ослабил узел и начал быстро развязывать мешок.
Я напрягся, глядя на зад ближайшего стража, оттопыренный край быстро покраснел, взвился дымок. Красный огонек пополз вверх вяло, на страже куча одежек, не чувствует пока, я напрягся и всеми силами воли раздувал огонек, наконец второй потянул носом, повернулся с озадаченным видом.
— Что-то паленым пахнет, будто свинью смалят... Эй, Кадер, у тебя зад горит!
Кадер лапнул себя сзади, с криком отдернул руку. Цасхен вскочил, Кадера повалили и начали сбивать пламя. Это заняло полминуты, но веревка уже лопнула на моих руках. Я быстро выдернул меч из ножен Цасхена, он быстро развернулся, в руке блеснул нож, однако лезвие чиркнуло его по горлу.
Двое только поднимались с земли, медленные, словно зомби, я рассек веревку на ногах, два раза ударил сильно и точно им навстречу, и оба тела, брызгая темной жидкостью, повалились на землю. Я торопливо вытряхнул содержимое мешка, сердце радостно екнуло: меч и лук там, дорогие мои, ну-ка давайте обратно на свои места, еще в мешке три балахона, похожие на куклуксклановские, только не белые. Настоящие цвета не вижу, в темноте цветовое зрение отключается. Еще разница в том, что на том месте, где вырезы для глаз, прикреплены мерзкие свинячьи хари.
Из балахонов я выбрал самый длинный, да и тот чуть коротковат, влез в него, всё равно чувствуя себя голым, сейчас бы мои доспехи... Сердце колотится, страшно, я заставил себя двигаться по направлению к поляне, где, как сообщил отец Шкред, должна состояться черная месса.
Далеко за деревьями блеснул свет, снова тьма, а затем показались огоньки. Я рассмотрел цепочку людей в балахонах, на поляну выходят извилистой цепочкой, все повторяют движения предыдущего, словно шаг в сторону — попадешь в ловушку.
Огромный камень заблестел в свете факелов. Высокая фигура в балахоне медленно поднялась на камень и застыла в величественной позе. Я рассмотрел на голове длинные острые рога, не сразу распознал маску, ругнул себя за тупость: Сатану всегда почему-то изображают в виде козла.
Все встали на колени вокруг камня, а их вожак, изображающий Сатану, остановился на вершине, помедлил, затем расстегнул пряжку на груди и резким движением отбросил балахон, который, оказывается, снимается как халат.
Все начали вопить и кланяться, а «Сатана», оставшись только в маске, застыл в гордой позе, несколько подавшись бедрами вперед, чтобы его чудовищного размера гениталии было видно всем во всей красе как можно лучше. Я подумал, что это же просто урод, однако при мистерии здравый смысл роли не играет, все уже в экстазе, разогревались еще по дороге сюда...
— Властелин Мира! — завопил кто-то. — Приди к нам и дай нам силы! Дай силы, чтобы еще больше славить твою мощь, твою власть!
«Сатана» повелительно воздел руки, а внизу торопливо сбрасывали балахоны. В слабом свете замелькали обнаженные тела женщин, мужчины несколько замешкались, как мне почудилось, женщины всегда раздеваются намного охотнее.
Не знаю, почему возникли эти черные мессы. Большинство объясняет их остатками языческих верований, дескать, церковь не уничтожила культы старых богов, а лишь загнала в подполье, где сохранившие верность им продолжают обряды. Но это ерунда, как мне кажется, слишком много в этих мессах христианского: священник, литургия, облатки, причащение, даже крест...
Хотя, конечно, всё вывернуто наизнанку, а крест вешается «вверх ногами». Черная месса — это пародия на официальную, а вовсе не ностальгия по языческим зевсам, юпитерам или аполлонам. Мне кажется, но это лично мое мнение, никому не навязываю, черная месса — это психологический откат любого здорового организма.
Если вас кормить самыми изысканными пирожными, вам страстно восхочется погрызть хотя бы хвост самой дешевой селедки или кильки. Если давать слушать только симфонии — пойдете в конце концов на концерт хард-рока, а если всё будет пропитано ароматами дорогих французских духов, то в конце концов захочется понюхать говна.
Человек — всё еще свинья, ну пусть обезьяна, и половые инстинкты руководят нами в большинстве поступков, однако церковь требует, чтобы нами руководила душа с ее непонятной духовностью, чтобы мы поступали всегда хорошо и правильно, соблюдали этикет, упорно учились, совершенствовались, ко всем относились как надо, а не как эти сволочи заслуживают, мыли уши и всегда улыбались...
Некоторые выполняют эти предписания с энтузиазмом, большинство — с неохотой, но в любом обществе находятся те, у кого терпение рвется раньше. Вот они, не в силах опрокинуть всю церковь и всю пуританскую мораль, хотя бы изощряются на ее счет: сочиняют анекдоты про тупых и развратных попов, срут в лифтах, пишут в подъезде непотребные слова, разбивают лампочки, устраивают злые пародии на торжественные церемонии богослужения...
Когда я смотрю на эти величавые шествия высших кардиналов церкви, что те же шаманы, только одеты не так смешно... хотя всё равно смешно, то и сам готов выкинуть что-то такое эдакое, чтобы снизить торжественность церемонии, ибо когда торжественности слишком много — это уже пародия на тех, кто в ней участвует.
Черная месса — это неизбежная реакция наиболее чувствительных на чрезмерную помпезность официальной церкви. Всё-таки церковь должна обращаться к душам, как и было задумано, а не устраивать пышные церемонии, напялив на себя нелепые золотые робы, из-за чего становятся совсем уж похожи на тунгусских или папуасских шаманов.
Но... как везде бывает, эти чувствительные только начали, посмеялись и отошли в сторону, а те, что попроще, но тоже тяготятся навязыванием высоких стандартов жизни, подхватили и начали развивать это явление вглыбь и вширь. В первую очередь, конечно, дали отпор церковной доктрине о духовности и непорочности: на черных мессах больше всего внимания уделяют, что и понятно, совокуплению всех и со всеми...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
