Гм, это еще предстоит, надо задержаться здесь дольше, а то пропущу самое интересное...
Я придвинулся ближе, чтобы рассмотреть, как на деревянную колоду ложится обнаженная женщина. Я узнал: сама мадам ля Вуазен, ноги широко раздвинула так, что влагалище выглядит, как вход в туннель под Ла-Маншем. Козломордый «Сатана» приблизился с пародируемой торжественностью, ему услужливо подали по черной свече. Он харканул на каждую и дал их в раскинутые руки ля Вуазен.
Насколько я помнил, такие свечи полагается делать из жира некрещеных детей, но, возможно, эти слухи усиленно распускает сама церковь, чтобы народ спешил крестить младенцев, в этом мире сразу всё и не поймешь. «Сатана» приблизился с другой стороны и поставил на живот ля Вуазен деревянную чашу с какой-то жидкостью. Если память не изменяет, там должна быть моча или кровь продажной девки, которую перед этим поимело как можно больше простого народа, желательно — грязного и пьяного.
Я ждал, когда же начнется свальный грех, на такое и посмотреть любопытно, да и поучаствовать можно, ведь хоть балахон придется сбросить, но маска останется, но «Сатана» долго раздавал всем гостии, это такие просвирки или облатки, а потом те начали поочередно подходить к ля Вуазен и макать их ей куда-то между ногами. Не рассмотрел, может — в жопу.
Мои пальцы замерли, я снова натянул балахон. Что-то не всё здесь ндравится, не всё... «Сатане» подали молитвенник, он перевернул и начал читать задом наперед, при этом матерился и время от времени хватался за гениталии, и без того уже весьма надутые кровью. Остальные ликующе сквернословили, как малые дети, оставшиеся без присмотра родителей, плевали на распятие, делали непристойные жесты, ну совсем как школьники на перемене или служащие в японском офисе, где в отдельной комнате можно побить чучело босса.
Я всё еще выжидал, всё-таки траханье самое интересное, уже заприметил пару сисястых девок, а жопы всем жопам жопы, еще остается шанс, однако дальше началось в самом деле что-то не то: одни лупили друг друга и себя тоже плетьми, другие... это называется по-ученому феллацио, но что-то меня не тянет говно есть, хотя одно время было поветрие, помню, пить мочу и верить, что так можно вылечиться от всех болезней и стать умнее.
Я затянул пояс на балахоне потуже. Да, это несколько... перегиб. Черную мессу придумали те, что хотели посмеяться над дикарской пышностью церковных обрядов, но такое начинание подхватили сперва ловкачи, что умеют выжать выгоду из любой кучки говна, а потом и наивные простаки, что всерьез поверили, будто от «Сатаны» получат блага куда быстрее, чем от строгого и требовательного Творца.
Вот сейчас один за другим подходят к «Сатане» и, встав на колени, целуют в зад. Кто-то даже лижет, ну это за века не изменилось: и в третьем тысячелетии эти же люди целуют и лижут боссу задницу, только бы получить премию или повышение по службе.
Вообще-то эта черная месса, при всей отвратительности всё же... не случайна. Сама церковь, создавая свои обряды, брала их из языческих, но выворачивала наизнанку, всячески очищая от всего плотского и мирского, тем самым как бы оставляя только духовное. Но духовного в языческих культах не было вовсе, потому церковные службы выглядят величественно только для забитого крестьянина из глухой деревни, а вельможа, которого золотом на рясах не удивишь, сразу же начинает втихаря посмеиваться. Ну нет там за пышностью одежд и слаженным хором такой же осязаемой духовности, как ощущаешь плоть в языческих культах!
И, как следствие критического ума, возникла пародия на церковную службу, которая рассчитана на слепо верующих, а вот думающим там не место. Сейчас самая священная и могучая сила — церковь, потому пародируют ее, а когда мощь церкви ослабеет, а вместе с нею и почтение к ней, то эти черномессисты изберут новые мишени: патриотизм, демократию, политкорректность...
Хотя нет, над этими можно смеяться в открытую, а для черной мессы нужно ударить именно по самому святому, запретному, охраняемому. Так Салмон Рушди высмеял и пародировал Коран, за что поплатился вечным бегством: награда в миллион долларов за его голову — тот же приговор инквизиции...
К группке отдельно стоящих фигур подбежала одна мелкая и суетливая. Вокруг нее сгрудились, а я, ощутив неладное, начал отступать, прячась за деревьями.
Собственно, даже когда у меня в руках лук Арианта, молот и меч, всё равно не могу устроить побоище. То же самое, что ворваться в ночной клуб и открыть стрельбу по голым стриптизершам, пьяным завсегдатаям, игрокам, среди которых половина шулеров, а другая половина — папенькины сынки, проигрывающие карманные деньги.
Глава 11
За спиной послышались встревоженные голоса. Я оглянулся, от группы черномессистов отделилось с десяток фигур, что, расхватав факелы, бросились в мою сторону. Я понесся прочь из леса, направление к городу помню, в темном лесу вижу, как днем, дыхание хорошее, а ноги пока что не подкашиваются...
Деревья расступились, яркий лунный свет ударил по глазам, как дубиной. Я охнул и зажмурился на миг, поморгал, услышал злорадный хохот и торопливо поднял веки.
Прямо передо мной на залитой ярким лунным светом опушке трое оседланных коней щиплют траву, а их хозяева, охраняя тропу, ведущую на поляну с черной мессой, расположились на поваленном бревне. У одного в руках небольшой кожаный бурдюк с вином, однако все трое моментально обнажили мечи и окружили меня быстро и профессионально.
Одного я узнал, был с Вильдом в тот день, когда я заставил его хозяина отступить. Сейчас он злорадно оскалил зубы.
— Что, благородный, запыхался? Никак черти за тобой гонятся?
Я ответил, задыхаясь:
— Да... еще какие... Всех порвут!
Он сказал весело, наслаждаясь моментом:
— Это наши черти. Они тебя порвут... но только если мы не успеем раньше, га-га! Что предпочитаешь?
Я порывачся ухватиться за меч, но они все трое наготове, и как бы я ни двигался быстро, кто-то успеет. Если по голове, то заживить просто не успею, не смогу...
Один сказал с хохотом:
— Моррот, он предпочитает чертей! — Моррот покачал головой:
— Нет, пусть сам выбирает. Так интереснее.
— Ты старший, ты и решай...
Моррот со смехом покачивал острием меча у меня перед грудью.
— Ну так что, — спросил он со злым весельем, — что предпочитаешь? Чтобы черти тебя сожрали... или чтоб тебя располосовали мы сами? Сделаем как ты хочешь!
Все трое ржали, наслаждались полным превосходством. Моррот, как я заметил, еще и шевелит пальцами левой руки, словно вяжет невидимым крючком, в лице всё же некоторое отстранение, будто говорит одно, а задумал другое.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
