— Далеко?
— Нет, так близко, что туда дорога не длинная.
— Как близко?
— Я не мерил.
— А кто-нибудь?
— Отшельник. Знаешь отшельника?
— Нет.
— Он измерял, зимой мерил циркулем по льду все расстояния и летом рассказывал. Не застал его?
— Нет.
— Тебе надо бы. Он бы рассказал тебе. А другой, кто знает, — бог. Они мерили вместе.
— Откуда вы это знаете?
— Говорят, что тот знает про все дела.
— Может, он знает и без измерений.
— Не мое дело.
— А долго ли оттуда грести?
Пелтола заметил, что мопед оказался позади него. Он знал, чем можно выманить парня из машины. Если толкнуть подпорку и повалить мопед, это подействует. Он начал пить из бутылки. Половину одолел, не больше. Защекотало в носу. Это мешало держать все в поле зрения. У парня были резиновые тапочки, он не мог ими разбить ничего, разве что пальцы на ногах.
— Если выйдешь, тут в бутылке нашлось бы питье, — сказал Пелтола. Он решил победить его добром.
— Сейчас неохота.
Пелтола поставил бутылку на песок и вырыл для нее углубление. Потом он обошел машину, сел рядом с упрямцем в положении А — на место «смертника». Притянул дверь. Борьба один на один могла начаться, знать бы какая. Было б перо, можно бы дуть на него взапуски: на чью одежду сядет, тому и выходить. Но никакого перышка не было. Разве что идти просить взаймы у маленькой птички. Пелтола начал пристально смотреть в лицо парня. Он решил пялить глаза на него до тех пор, пока тому не стало бы тошно; тогда он вышел бы, и его бы вырвало на дворе, и он бы взял свой мопед и убрался домой так осторожно, что на дороге бы и следа не осталось.
Он смотрел слишком пристально, и в конце концов у него начало резать глаза и ему показалось, что волосы парня превратились в черные и выросла черная борода. Солнечный свет стал слепяще желтым, а в песке появилось множество шестерен.
— Можно посмотреть мотор? — спросил парень.
— Что это даст?
— Ничего, конечно. — Он не был раздражен пристальным разглядыванием Пелтолы. Его, конечно, осматривали всеми возможными способами сверху, снизу, сбоку, рентгеном и под микроскопом. Кто знает, может, и полиция. Мать смотрела на него. Ритва Алтонен глазела. Учитель всматривался. Он был сыт рассматриванием приборов; он обернулся, чтоб осмотреть машину внутри. Подложил правую ногу под себя и навалился подмышками на спинку сиденья.
— Подушки есть? — спросил он.
— Нет.
— Плед есть. Что он, обертывает себя?
— Нет.
— Чистишь ему сапоги?
— Нет.
— Только эту машину?
— Иногда.
— Много ли платят?
— Дневное денежное содержание, как положено.
— Дает он тебе деньжат от себя?
— Нет.
— А приводит сюда женщин?
— Нет.
— А говорит с тобой?
— Иногда.
— О чем?
— О жизни, большей частью.
— Есть ли здесь пепельница?
— Есть, но в нее нельзя сыпать пепел. Он не курит. Он кладет в нее ватные затычки из ушей.
— Чего?
— Когда холодная погода, он закладывает вату в уши.
— Видел его голым?
— Нет.
— У тебя свой банный день?
— Да.
— Радио здесь есть?
— Нет.
Парень примолк. Его высшего образования не хватало на дальнейшие расспросы.
Он вышел из машины. Пелтола вышел следом и захлопнул дверцу. Машина еще качалась. Парень поднял ногу на капот и завязал шнурок. Остался отпечаток тапочки. Пелтола стер его рукой. Пачкун не заплатил за эту честь. Он встал в трех метрах перед машиной и распахнул руки. Его нервы требовали небольшой встряски. Ему нужно было попасть в автомобильную катастрофу. Машина со скоростью сто двадцать шла на него. Было достаточно и трехсекундного фильма. Он повернулся спиной, сунул руки в карманы и навел там порядок: что-то укладывал, отрывал и осторожно клал на место. Карман — ненадежная рукавица, потому что у него нет большого пальца.
Пелтола отступил на три шага назад. Он шагнул на мопед. Тот упал, так что хрястнуло и брызнул песок, отчего мопед показался желтым. Он потерял свой блеск.
— Простите, не преднамеренно, — сказал Пелтола, — могу поставить его.
— Неважно. Хочешь, так свали его снова. Я купил его для того, чтобы всякий мог его валять.
— Сущий вред для мопеда. Не хочу я швырять ничьих мопедов.
Парень поднял с земли бутылку и ополоснул горлышко содержимым. Он выпил все до дна и забросил бутылку в озеро. Бутылка попробовала плыть, но втянула роды внутрь и осталась стоять, покачиваясь.
— Мне нужно было вернуть ее в киоск, — сказал Пелтола.
— Я отнесу ее, — пообещал парень. Он насобирал камешков и начал метать в бутылку. Он стрелял прямой наводкой. Бомбы падали вдалеке, хотя метал он с близкого расстояния. Огневой налет было интересно наблюдать. Он метал до тех пор, пока не добился своего: бутылка разбилась вдребезги. Смешались круги на воде. Парень вытащил мопед из песка и подъехал к киоску. Он прислонил мопед к стенке, вынул из корзины на углу киоска пустую бутылку и поставил на стойку.
— Ребенок теперь идет спать, — сказал он продавщице. — Отец приказывает, и мать его поддерживает. И дядя идет спать. — Он вернулся к мопеду и поднял руку. — Не собираюсь устраивать неприятности маленькой девочке. Я удаляюсь. Кому шепнуть словечко?
— От меня?
— Я могу разузнать. Как зовут?
— Мне все равно.
— Скажи это имя, я наколю его на своей груди.
— Туула Суома.
— Не зли меня.
— Кто это? — спросила черноволосая. — Про кого вы говорите?
— Про тебя, любимая, — ответил парень, — мы не называем настоящих имен.
— Я слышала, — сказала девчонка, — ее имя Туула Суома.
— Что еще ты про нее знаешь?
— Работает в деревенской лавке.
— Это которая?
— Может, та, новенькая.
— У которой волосатые ноги?
— Ничего не волосатые.
— Я против солнца смотрел. Все как есть в шерсти!
— Волосы можно удалить, есть такое средство, — сказала девчонка.
— Нельзя удалять, — сказал парень. — Кое-кто любит тереться о них щеками.
— Она замужем, и у нее нет волос на ногах.
— Мы говорим о разных людях, любимая.
— Ай, какой ты! Ее муж водит рейсовый автобус,
— Ты ездила?
— Нет.
— С чего ты взяла, что это ее муж? Показывал кольцо? Было оно у него?
— Было.
— Где?
— На пальце.
— Не то говоришь. Видала ты водителей автобусов с кольцом на пальце?
— А вот и видала.
— Малышня все знает. Матери говорят, не говорят, а они все дела знают. Эй! Я отправляюсь сейчас, чтоб грудь старой мамы не разрывалась.
Он сел на мопед, выпрямив спину, покатил. Он умел это делать.
Третий парень из компании на крыльце встал, сделал знак белокурой девушке и пошел на берег, в сторону озерной дали. Руки его свисали и покачивались как придется. Девушка следовала метрах в десяти за ним. В ее походке не было ничего женственного, она топала всей ступней. Нелегко ей придется, пока не выучится ходить на высоких каблуках.
Они были брат и сестра. И очень похожи, если не считать того, что парень был больше похож на девушку, чем девушка на него. У берега их дожидалась лодка, обросшая зеленым мхом. Парень толкнул ее в воду, и девушка впрыгнула в нее ножницами. Она просеменила на корму и уселась там. Парень взялся за весла. Вставил в уключины и начал тянуть. Он повернул лодку так, чтоб виден был мыс. В его взгляде на берег было сожаление — по крайней мере так представлялось Пелтоле. Парень набирался здесь впечатлений и увозил домой еще один прекрасный летний вечер. Забывшие все отец и мать получат свою долю от этого вечера, они нуждаются в том, чтобы иногда поговорить о чем-нибудь им понятном.
ЧЕРНОВОЛОСАЯ
Черноволосая девчонка спустилась с крыльца и встала перед ним, расставив ноги циркулем. Пробуя начертить на земле круг, она поворачивалась вокруг своей оси. Подняла с земли фантик, разгладила и отбросила. А потом соединила ноги и принялась скакать вперед. Это были умелые скачки, и достигали они двадцати сантиметров в длину. Она раскраснелась, точно пришла из бани, а не с крыльца киоска. Волосы надо лбом норовили курчавиться и встали торчком. Потом девчонка нашла способ подобраться поближе к Пелтоле, но так, чтобы это казалось движением назад. Она шла боком, подпрыгивая, и ударяла пятками в воздухе. И проделывала это так умело, что только маленькие камешки шуршали. И хотя она была плотной, но легкой, казалась невесомой, как гимнастка на снаряде. Глядя на ее широкую шею и ямочку между ключицами, на округлые руки и лодыжки, приходило на ум, что все это сделано из самого чистого материала как снаружи, так и внутри, без всяких изъянов, Ее джинсы хорошо облегали поясницу и икры. Она совала руки, в карманы, но не могла их там удержать. Принялась выщипывать ворсинки из одежды. Пелтола стоял отдыхая, левая нога впереди, и надевал фуражку. Он приспосабливал ее с полчаса. Это была странная фуражка, никогда она не сидела на голове честь по чести. Она была нового фасона, с длинным козырьком. Кто-то там выдумывал, какой длины нужно сделать козырек, чтобы лица совсем не было видно. Человек становился смешным. Странно, но никто не смеялся. Никто еще не заметил, что в армии теперь такие фуражки. На карикатурах и на парадах у солдат каски. Если бы на них были такие фуражки, карикатуры не смешили бы, картинки парада вызвали бы у Пелтолы скверный комплекс фуражки. Время от времени он снимал ее, открывая свои светлые волосы, спутанные, как перья у старой курицы на сильном ветру, но снова надевал, чтоб не казалось, что разговаривает с малолетними с фуражкой в руке. Сквозь блузку у девчонки просвечивала грудь, она не носила лифчика, она еще и не нуждалась в нем. Пелтола не придумывал, о чем с ней толковать, но ему хотелось поболтать о чем-нибудь постороннем, не связанном с недавним разговором.
