То, что удалось Кунакову разведать и увидеть своими глазами, сказало царю и боярам о многом, и они решительно повели дело на разрыв с Польшей.
Для Хмельницкого такая позиция русского правительства была огромной поддержкой не только в борьбе с Польшей, но и в его действиях на Украине, где все больше росло недовольство народа, который и слышать не хотел о возвращении под власть ненавистных панов. Во многих местностях вспыхивали восстания крестьян и казаков. И не только против польских панов, но и против самого Хмельницкого и казацкой старшины. Хмельницкий жестоко расправлялся с ними, но возмущение не утихало, а, наоборот, поднималось еще больше.
Из записки русского гонца Г. Кунакова, ноябрь 1649 г.: «А ныне-де у Богдана Хмельницкого с поляками война будет впрямь по такой причине: когда хлопы из Войска Запорожского по пактам (Зборовскому договору. — В. З.) учали было приходить в панские и шляхетские имения в дома свои, паны и шляхта их мучили и избивали и похвалялись: то-де и вашему Хмельницкому будет, дайте нам справиться. И к Богдану Хмельницкому приходили хлопы, собралось больше 50000 человек, и хотели его убить: для чего-де без нашего совета с королем помирился?»
Около Хмельницкого постоянно была его гвардия да татарский отряд. Они быстро справились с взбунтовавшимися крестьянами и казаками, не вошедшими в реестр. Разбитые, растерзанные, те разбрелись по Украине, проклиная гетмана и старшину.
Немало волнений принесло Хмельницкому вспыхнувшее против него восстание на Запорожье. Возглавил его казак Худолий, несогласный с действиями Хмельницкого и Зборовским договором. Он провозгласил себя вторым гетманом и собирал казаков, чтобы идти на Чигирин. Пришлось послать туда свою гвардию — Чигиринский полк. Восстание было жестоко подавлено. Худолий обезглавлен.
Много времени отнимало составление реестра. Хмельницкий просматривал списки казаков, вошедших в него, и неприятное чувство то ли злости на себя, то ли обиды на кого-то переполняло его. Конечно, это был наибольший реестр за всю историю, но и он, как показали последние события, не устраивал казачество.
Основную массу реестровцев записали в семь полков — Чигиринский, Черкасский, Каневский, Корсунский, Белоцерковский, Кропивянский, Переяславский, Они находились на юге Киевского воеводства, традиционной казацкой территории, и Хмельницкий придавал им Особое значение. Остальных распределили в девять полков — Уманский, Брацлавский, Кальницкий, Киевский, Миргородский, Полтавский, Прилукский, Нежинский и Черниговский.
Составленные в полках списки посылались в гетманскую резиденцию в Чигирин, где в войсковой канцелярии их сводили в один. Здесь были собраны особо грамотные писари, которым было поручено оформление реестра. На каждом листе бумаги одного формата делалась черная рамка, разделенная линией на две половины. Каждая половина в столбик заполнялась именами и фамилиями казаков. В первую очередь записывали тех, кто «служит старо», «лучших людей», а потом остальных. Поскольку желающих попасть в реестр было много, старшина сама отбирала тех, кого считала нужным, не гнушаясь при этом и взятками: «Кто больше мог дать, того и в реестр писали».
Гетманское правительство стремилось окончить составление реестра в короткое время. Но дело затягивалось. Тогда Хмельницкий решил направить в Варшаву послов, чтобы сообщить сейму, что он проводит «как можно быстро войсковую перепись, которую надеется завершить до окончания сейма». Главной же целью посольства было добиться, чтобы Зборовский договор был внесен в польскую конституцию со всеми статьями, которые были приняты в Зборове, и прежде всего статьями о ликвидации унии и амнистии участникам народно-освободительной войны.
Во главе посольства был поставлен Максим Нестеренко. С ним ехали три товарища, а также один из лучших писарей Иван Переславец, который должен был «все видеть и слышать и потом доложить гетману».
— С вами вместе к королю из Киева направляются воевода Кисель и митрополит Косов, — говорил Нестеренко Хмельницкому. Он взял со стола лист бумаги и, не отрывая глаз от красивой писарской вязи строк, продолжал:
— Ты, Максим, знаешь нашего митрополита. Не всегда он с нами в согласии, особенно когда его Кисель подстрекает, поэтому смотри. Твоя забота — утверждение договора на сейме. А святой отец пусть отстаивает свое право заседать в сейме да добивается отмены унии.
Хмельницкий прошелся по комнате и, взяв в руки другой исписанный лист бумаги, протянул его послу:
— Почитай, это мое письмо Косову и Киселю.
Нестеренко быстро пробежал письмо глазами, а затем второй раз прочитал поразившие его резкие слова: «Ты, отче митрополит, если за нас стоять против ляхов не будешь и еще как-либо по-иному против нашей воли пойдешь, то, конечно, будешь в Днепре. И ты, воевода, если изменишь нам, бесчестно сгинешь, а мы войною биться за свое готовы».
Заметив, над каким местом в письме задумался Нестеренко, Хмельницкий усмехнулся.
— Пусть ведают, что я шутить в этом деле не собираюсь.
Гетман долго говорил с послами, наказывая им во что бы то ни стало встретиться с королем и передать ему реестр лично. Посольство прибыло в Варшаву 2 января 1650 года в самый разгар сейма. И, как и предполагал Хмельницкий, было встречено шляхтой крайне враждебно.
После долгих споров сейм принял половинчатое решение по вопросу об утверждении Зборовского договора: его в целом утвердили, но внести его пункты в конституцию Речи Посполитой отказались. Не выполнил данного ему поручения и митрополит Косов, который поддался уговорам сенаторов и отказался от места в сейме.
Тогда Хмельницкий посылает и польскую столицу новое посольство во главе с Самуилом Богдановичем-Зарудным. В Варшаве оно встретилось с полномочными русскими послами братьями Григорием и Степаном Пушкиными, прибывшими сюда 16 марта 1650 года в сопровождении большой и блестящей свиты в 120 человек. Царь решил наконец оказать давление на Польшу и добиться возвращения отнятых ею земель.
В соответствии с полученными инструкциями русские послы при первой же встрече с сенаторами заявили, что мир с Польшей висит на волоске, ибо в то время как великий государь соблюдает все взаимные соглашения, польское правительство нарушает их и умышленно наносит оскорбление Русскому государству. Послы были в гневе и не желали слушать никаких оправданий.
Из статейного списка русских послов Григория и Степана Пушкиных, март 1650 г.: «И послы говорили: как вам, панам сенаторам, не стыдно говорить мимо истинной правды и отговариваться наружною и явною неправдою? В грамотах королевского величества и в письмах воевод писано во многие лета именованья и титлы великих государей наших не по уставу, с бесчестьем. И вы, оправдывая их, всегда говорите, что то чинили не из хитрости и не умышленно, но из-за описок и ошибок, и кары за те их вины в 15 лет и исправления не учинили. А ныне с позволения королевского величества и вас, панов сенаторов, и злее того учинено: напечатано такое злое и лютое бесчестье великому государю нашему, помазаннику божию и монарху великому, чего и простому человеку терпеть не возможно. И произошло это по вашему злому умыслу, и отговариваться вам от такого явного своего дела нечем…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
