— Хорошо, что не припоздал! — воскликнул Миликей Никандрович. И поспешил обрадовать Борлая: дети его здоровы, он сам за ними приглядывал. Потом заговорил о делах. — Покамест чайник в печке греется, пойдем семена посмотрим.
Он привел его в амбар, где стояли мешки с пшеничным зерном.
— Вот, полюбуйся! — зачерпнул семена ладонью и покачал перед глазами. — Отборная! Можно сказать, не пшеница, а бобы! Постарались наши коммунары — приготовили хороший подарочек.
— Спасибо тебе, дружок, — Токушев снял перед Миликеем шапку.
К чаю пришли Сенюш и Байрым. Борлай из большой кожаной сумы достал сахар, колбасу, но Охлупнев остановил его:
— Отнеси ребятишкам. Пусть Чечек попробует городской пищи… А для нас и козлятина хороша.
Миликей вытащил из печи большую сковороду с мясом и поставил на стол…
После завтрака, заседлав лошадей, они вчетвером отправились на пологий склон долины. Там, остановив коня, Охлупнев рассказывал:
— Пахать будем здесь. А воду возьмем вон из той речки. — Он показал на серебристый поток, сверкавший среди камней, обросших зеленым мхом. — Прокопаем арык и начнем поливать.
— Людмила Владимировна смотрела, — сообщил Сенюш, — сказала: «Хорошо будет».
— И я думаю, что неплохо, — подхватил Охлупнев. — Не зря стараемся!..
2
В сумерки к избушке Миликея Никандровича собрались соседи, сели в кружок. Борлай долго рассказывал им, как он учился в городе, как на машине ехал домой по новой, одетой камнем дороге. Внизу лежали тюки с товарами для кооперативных лавок, а наверху сидел он — пассажир. Не только деревья — горы мелькали перед ним, как в сказке. За один день перекинулись из города в Агаш. На больших заводах делают эти машины! Скоро их будет много. Очень много. Они побегут по всем дорогам, по степям и долинам. И алтайцы научатся управлять ими, так же как сейчас управляют резвыми скакунами.
Слушатели разошлись, когда на темно-синем небе, точно в озере, кувшинками расцвели звезды. Дым над аилами заколыхался, словно молодые водоросли на речных камнях.
Захватив подарки, Борлай отправился к брату. Заглянул в его новую избушку: просторно, тихо и пусто.
«Значит, Байрым, как и его соседи, с первым весенним солнцем тоже перебрался в аил. Не привыкли еще в избушках летом жить».
Вспомнил город. Однажды, проходя по улице, увидел старую алтайку у костерка, разведенного возле самого тротуара. Она курила трубку и задумчиво смотрела в огонь. Борлай заговорил с ней, и она указала рукой на второй этаж:
— Сын там живет. А мне, старому человеку, там худо. Кости по огню соскучились, нос — по запаху дыма.
«Муйна, наверно, тоже соскучилась по дыму», — подумал Борлай и направился в аил, стоявший против избушки.
Брата не было дома. Он уехал на ночную охоту за куранами.
Муйна, сидя у костра, кормила грудью своего сына. Мальчик теребил темную кожу пухлыми ручонками. Анчи ползал около коленей. Отец, почувствовав прилив крови к лицу, отвернулся: ему показалось, что сынок исхудал. Муйна оторвала от груди своего ребенка, взяла Анчи и сунула ему тот же сосок. Ее сын, закинув голову, пронзительно заревел. Она шлепнула его по лбу, дернула за ручонку к себе на колени и подала ему второй сосок.
— Все выдоили и еще кричите. Покою от вас нет!
Чтобы не думать о сыне, Борлай перевел взгляд на Чечек. Девочка спала на земле, завернутая в старые шубные обрывки.
«Личико у нее налилось румянцем, как малиновая ягодка. Красивая девка вырастет, умная. На доктора бы выучить ее».
Он угостил Муйну дорогими папиросами и отдал подарки.
Лицо ее посветлело, она спросила:
— Когда совсем домой приедешь?
— Летом, — ответил Борлай, а сам подумал: «Она опять хочет спросить: „Когда женишься и детей от меня возьмешь?“ А что я ей скажу?»
Он встал и направился к выходу.
— Завтра утром приходи, — пригласила Муйна. — Муж мяса привезет. Арака маленько есть.
— Утром надо сеять.
— Чечек спрашивает про тебя: «Где отец?» А у тебя времени для нее нет… С чужими говорить ты время находишь.
— Днем приду, — пообещал Борлай, уходя из аила.
«Жениться надо, — думал он по пути к избушке Охлупнева. — А такую женщину, которая бросила бы все старые привычки, найти нелегко. У меня скоро седой волос появится, Молодую брать не годится, а бабы в годах за старые обычаи, как за кисет с табаком, держатся. Где найти себе друга, детям — мать?»
3
Как бы ни была коротка весенняя ночь, Миликей Никандрович всегда просыпался до рассвета. Вот и сегодня он поднялся в ту раннюю пору, когда предутренняя синева начинает ослаблять ночной полумрак.
— Встаем! — коснулся плеча Борлая, спавшего рядом.
Через минуту они уже были на улице. На дальнем болоте слаженно закричали журавли, словно хорошие музыканты враз ударили по струнам и заиграли в трубы.
Миликей Никандрович, запрокинув голову, глянул в сторону высокого хребта.
— О, паря, на горах заря начинает полыхать! Гляди-кось, как хорошо!
Прибежал Тохна и спросил:
— Коней ловить?
— Лови, в добрый час.
В первый день пахоты Охлупнев всегда чувствовал себя по-особому празднично, все делал быстро и весело, с шутками да прибаутками. А сегодня он немного тревожился. Предстояло впервые обучить людей хлебопашеству.
С рассветом они уже прибыли на место пахоты. За ними пришла большая толпа алтайцев, взбудораженных необычным делом, и Токушевы тревожно поглядывали на них.
Чтобы легче было подымать целину, в плуг впрягли шестерку. На каждом коне — по седоку. Кони не привыкли друг к другу и шарахались в стороны. Седоки первое время не могли совладать с ними. Один конь дергал вперед, второй пятился, наступая на костыли.
— Враз понукайте! Враз! — кричал Охлупнев. — А ну, поехали.
Взвились плети. Кони дружно рванулись и перешли на полную рысь. Перевернутый плуг подпрыгивал. Миликей бежал, задыхаясь, не успевал схватить вожжи. Борлай не хотел отстать от него. Позади двигалась толпа.
Утишка догнал председателя и начал громко:
— Зря мы землю пахать собираемся. Алтаец — скотовод. Колхоз должен скотом заниматься.
Борлай косо взглянул на него.
— Ты сам ячмень сеял и говорил, что очень выгодно.
— Так то для себя.
— А это — для колхоза и для государства.
— Больно сильными стали — для государства. Самим бы сытыми быть.
— Так думают только барсуки. А мы — из другой породы. — Борлай говорил громко, обращаясь уже не к Бакчибаеву, а ко всем, кто вышел в долину. — Мы делаем так, как партия учит. Кулацкий хлеб надо заменить колхозным. Колхозы получат машины. Хлеба много будет. Вот как!
Молодые алтайцы, прислушиваясь к каждому слову, шли за ним. Но сзади, подобно волне, их настигала шумная толпа встревоженных стариков. Самые бойкие и быстрые на ногу прорвались сквозь шеренгу молодых и стали дергать Борлая за рукав:
— Постой, постой!
— Не дадим так землю машиной резать. Духа надо просить.
— Камлать!
— Нельзя землю резать: она живая… Заплачет: нам худо будет.
Толпа откликнулась ревом:
— Не дадим!
— Жертву! Жертву!
— Коня горному духу!
Голос Тюхтеня громче всех:
— Пусть языки наши одеревенеют, если дадим землю резать!
Миликей крикнул ездовым, чтобы остановили лошадей, подошел к передовику и потрепал по крутой шее.
— Ну, милые, начнем помаленьку доброе дело.
Взглянул на Тохну:
— Вот так, паря, прямо езжай, пока я не окликну. — Вернувшись к плугу, позвал Борлая: — Ну, председатель, берись за рогали, веди первую борозду.
Толпа настороженно следила за каждым движением Охлупнева. Раздавались голоса о том, что этот рыжий накличет беду, что если бы не он, то, возможно, кам был бы здесь.
Когда Миликей тряхнул светло-зеленый плуг за рогали, поставил прямо и сказал председателю: «Трогай, Борлаюшка, в добрый час!» — в толпе снова ахнули и заголосили:
— Беда придет! Беда. Живыми не бывать!
Ездовые дружно закричали. Лошади напористо дернули, и блестящая сталь глубоко врезалась в землю. Затрещал вековой дерн.
Толпа на мгновение застыла.
Миликей ногой поправлял первый пласт.
— Землица-то, матушка, крепка да жирна. Добрецкая! Только на ребро ложится. Вот этак надо.
Молодые парни вперегонки бросились поправлять длинный и ровный пласт.
Тюхтень крикнул пронзительно:
— Стонет земля! Слышите, как стонет!
Шум поплыл по долине:
— Не дадим! Не дадим!
— Гоните их из урочища!
Кони остановились. Перед ними, загораживая путь, лежал Тюхтень, скрюченные пальцы вонзил в землю, из горла вырвался хрип:
— Дух… рассердится дух… Не дам!
Рядом с ним упали три старика. Айдаш с Сенюшем схватили их за ноги и оттащили в сторону.
