будем падать с ускорением, одновременно летя вперед и вниз. Если шума не будет, никто нас не засечет. Сколько там километров между внешней и внутренней границами осады?
– Порядка пяти.
– Мы проскочим их за секунды, – отмахнулся Март. – И опять врубаем моторы и уходим за линию нашей обороны. Противник даже среагировать не сможет. Разве что у них радары все-таки действуют.
– Пока такой информации у наших нет. Пеленгаторов мало, а те, что есть, заняты прикрытием баз и аэродромов. Твой вариант интересен. Надо провести расчеты и по «Бурану», и по транспортам. Посмотрим, что получится. И если уложимся в срок, то почему бы и нет?
Всякий раз, когда Колычев брался за штурвал, на него накатывало ни с чем не сравнимое чувство полета. Так, вероятно, ощущают себя птицы, забравшиеся на невообразимую для прочих живых существ высоту. Но именно сегодня, занимая кресло пилота, молодой человек почувствовал настоящую ответственность. Именно ему принадлежал план, от успеха выполнения которого зависела не только его собственная жизнь, но и судьба сразу четырех экипажей воздушных кораблей, а возможно, и всего сеульского гарнизона.
Расшалившееся от всего этого воображение просто заставляло Марта держать «сферу» как можно шире, чтобы дать возможность заглянуть за горизонт, в попытке предугадать будущее, которое стремительно и неотвратимо становилось настоящим.
Избранный им походный ордер не отличался особой замысловатостью. Первым на большой высоте шел «Буран», а за ним, отставая примерно на три километра, неспешно двигались номерные транспорты с боеприпасами, к которым премудрое начальство в последний момент добавило еще и летающий танкер с провокационным для немного суеверных летунов названием «Святая Варвара»[53].
– Только этого нам до полного счастья и не хватало! – вздохнул, узнав о пополнении каравана, Зимин, но возражать было уже поздно.
Дождавшись темноты, корабли один за другим поднялись в небо и взяли курс на восток, продолжая плавный набор высоты, пока наконец не добрались до десяти тысяч. Убедившись в правильности показаний высотомера, шедший головным «Буран» плавно развернулся на восемь румбов[54] к зюйду и повел своих подопечных к цели.
Все время полета маленький караван должен был строго соблюдать беспрецедентные меры предосторожности. Во-первых, режим радиомолчания, во-вторых, безусловную светомаскировку, а в-третьих, что вызвало наибольшее недовольство, маршрутный план штурмана получили перед самым вылетом. Таким образом Зимин надеялся избежать утечки информации.
Примерно в двадцати километрах от первой линии вражеских позиций на всех русских кораблях одновременно заглушили маршевые двигатели, после чего в непривычной и даже страшной для летчиков тишине начали снижение. Максимальная скорость, которую могли развить на большой высоте сравнительно тихоходные транспорты, была сто шестьдесят узлов[55]. И вот теперь они, под воздействием силы земного притяжения, неотвратимо набирали ход, снижаясь или даже почти падая по отлогой кривой.
Даже если бы вражеские наблюдатели сумели заметить что-либо в темном небе, времени на реакцию у них просто не оставалось. К тому же радаров на этом участке еще не было, а звуковая разведка никак не могла услышать выключенные двигатели. «Земля» молчала. Ни одного выстрела не ударило снизу. Ни одного разрыва не вспыхнуло в темноте. Лишь яркие южные звезды и белая лента Млечного Пути сияли из бесконечности космоса.
Отделявшие их от аэродрома назначения километры были пройдены в считанные минуты, и лишь на последнем участке, когда основная опасность уже миновала, Март вышел в эфир и срывающимся от долгого напряжения голосом скомандовал:
– Конвою, включить двигатели, навигационные и бортовые огни. Радист, связь с базой, пусть встречают.
Не только враг, но и штаб сеульской эскадры благополучно «проспал» появление конвоя. Никто толком ничего не успел понять, как возникшие словно из ниоткуда разом засветившиеся огнями и посадочными прожекторами корабли принялись заходить на посадку на свободном участке аэродрома.
– А ведь самый большой риск был, что наши по нам начнут стрелять… Вот была бы потеха…
Татьяна не очень любила ночные дежурства. Полеты в такое время редкость, поэтому просто приходится тупо сидеть и ждать непонятно чего. Однако после того, как она выздоровела, никакой другой работы ей пока не поручали. И вот попробуй пойми, то ли жалеют, то ли уверены, что ничего иного ей доверить нельзя. «Трудно быть девушкой в таком мужском царстве, как ВВФ», – вздохнула она и, отстегнув наушники от интеркома, встала из диспетчерского кресла.
Сделав пару шагов, чтобы размять затекшие ноги, она сладко потянулась и вдруг увидела себя в небольшом зеркальце на стене. Картинка, если честно, была не очень. Болезненно худая, с впалыми щеками. Выбритые перед операцией волосы все никак не отрастут, отчего приходится не снимая носить берет. От и без того небольшой груди остались лишь воспоминания. Так что единственным украшением стала медаль на георгиевской ленте и золотая нашивка за ранение. И только глаза остались прежними – большими и лучистыми.
Замигавшая внезапно на интеркоме лампочка вызова на какое-то мгновение ввела ее в ступор, но затем Таня опрометью бросилась на свое место и подключилась к связи.
– Я «Буран», бортовой номер сто сорок три буки, – раздался какой-то поразительно знакомый голос в наушниках. – Прошу принять конвой! Я «Буран», прошу принять конвой… Блин, спят они там, что ли?
– Я «Йонсан», – затараторила в микрофон девушка. – Назовите свой эшелон и координаты!
– Высота пятьсот, координаты… прямо над вами!
– Что за дурацкие шутки? Немедленно назовите координаты… ой, мамочки!
Подсвеченный вспыхнувшими бортовыми огнями черный даже на фоне ночного звездного неба корпус рейдера пронесся над диспетчерской башней, а следом за ней появились еще более темные и массивные туши транспортов.
– Твердо Рцы двести раз, прошу разрешения на посадку, – подал голос пилот одного из них. – Твердо Рцы двести одиннадцатый, – вторил ему другой, – прошу разрешения на посадку. Твердо Како восемнадцать…
– Господи, да откуда вы взялись?! – простонала Таня, но в микрофон отвечала уже собранным и деловым тоном: – ТР-201, занимайте синюю полосу. ТР-211 – красную. ТК-18, уходите на боковую. Включаю подсветку.
Щелкнув тумблером, девушка зажгла мощные прожекторы и осветила взлетно-посадочные полосы.
– Вас понял, сажусь! – практически хором ответили пилоты транспортов и летающего танкера.
– «Буран» – продолжила она. – Ваша полоса – красная. Садитесь, как только ее освободит двести одиннадцатый!
– Вас понял.
Когда корабли, наконец, приземлились, оставалось главное – доложить о прибытии каравана дежурному по гарнизону. Обычно о подобных событиях наверх сообщал старший по аэродрому, но его не было, и Таня, внутренне поежившись, потянулась к трубке аппарата военной связи.
– Дежурный Ландсберга, – отозвался усталый голос на другом конце провода.
– Докладывает диспетчер аэродрома прапорщик Калашникова. В Йонсан прибыл караван. Два транспорта и летающий танкер. Конвой – рейдер
