Через минуту я дрожащей рукой стучу в маленькое окошко, соединяющее нас с каретой. Оно не открывается.
— Эй. Ты там. Передай нам бутылку, ладно? — кричу я Рессе и не слышу ответа.
Но через мгновение окно открывается, и одна из бутылок вина показывается вперёд дном.
Я откупориваю бутылку с шестой попытки, а затем пью из горла. Это, вероятно, высококачественное вино, но я даже не чувствую его вкуса. Выпив треть бутылки, я подталкиваю Рейнольда. Он подпрыгивает, и карета покачивается; однако увидев бутылку, мужчина с благодарностью принимает её и пьет из неё без единого слова.
Некоторое время мы просто сидим в тишине, передавая бутылку из рук в руки. Когда мы допиваем, я бросаю бутылку в снег, игнорируя все свои инстинкты, которые говорят мне не мусорить, и прошу Рессу передать нам ещё одну.
Рейнольд пьет, я пью. Мы смотрим на пейзаж, а я смотрю на бок кареты. Арбалетный болт даже не поцарапал лакокрасочное покрытие. Боже.
Я хочу эту карету.
Когда мне становится немного теплее, а холодный пот в основном испаряется, я перевожу взгляд на Рейнольда. Он тоже немного покраснел. Он просто [Дворецкий], одетый в светло-серое пальто поверх тёмной одежды. Он крепко держит поводья, направляя волшебных лошадей вперёд.
— Это всегда так?
Он вздрагивает и на секунду качает головой, прежде чем передумать и слабо кивнуть.
— Иногда. В плохие дни.
— Господи.
Я откидываюсь назад и смотрю вперёд. Мир белый. Он проносится мимо меня с ревущим звуком, приглушенным магией кареты. Я вздыхаю и смотрю вперёд. Мои друзья и гоблины остались позади. А вдалеке я вижу слабые очертания на горизонте. Тёмные здания, поднимающиеся из земли по мере того, как небо становится всё темнее.
Инврисил, город авантюристов, ждёт. А там...
Леди Магнолия.
3.11 И
Я проснулся от звука плача. Это была не Дюрен. Она спала рядом со мной, вернее, чуть поодаль от меня на полу своего домика. Несмотря на то что мы близки, мы спали немного врозь. Дюрен иногда переворачивается во сне, и у меня нет никакого желания, чтобы меня второй раз попытались раздавить, как жука. Тем более, что её трудно разбудить, если она в глубоком сне.
Я осторожно и тихо скатился со своей стороны кровати, стараясь не разбудить Дюрен. Ей нужен сон, и если она узнает, что я проснулся, то будет суетиться вокруг меня и слишком беспокоиться, вместо того чтобы отдыхать. Я вздрогнул, когда моё плечо коснулось холодного пола, и торопливо встал, нащупывая свои вещи, разыскивая нижнее бельё и верхнюю одежду, которые я положил рядом с головой, перед тем как заснуть.
Это было труднее, чем мне того хотелось; я всё время находил то, что считал пальто, а вместо этого натягивал часть тёплого одеяла, которое мы делили с Дюрен. Отчасти проблема была в том, что я не мог определить, где заканчивается одежда и начинается кровать Дюрен.
У Дюрен не было нормальной кровати, только матрас из мягких одеял и подушек. Я понимаю почему: она, скорее всего, сломала бы своим весом любую приподнятую поверхность, и даже кровать королевского размера была бы ей не так уж велика. Дюрен не гигант, но она наполовину тролль, а это значит, что её рост не меньше шести футов шести дюймов, а может, и выше. Я мог только догадываться; мой рост чуть больше шести футов, так что мне приходилось использовать его в качестве ориентира при измерении её роста.
Полностью одетый, но без носков, я дрожал, расхаживая по комнате. Даже с несколькими слоями одежды здесь всё ещё было холодно. Я нащупал одно из окон и прикоснулся к деревянным ставням, холодным и заиндевевшим. Точно. В домике Дюрен нет стёкол.
Но мне не нужно было выходить наружу, чтобы почувствовать холод, исходящий от окна. И чудесный маленький огонь, который Дюрен развела вчера вечером, погас, и даже угли остыли. Наступила глубокая зима.
Обычно мне было бы всё равно. Я бы проснулся позже и помог Дюрен приготовить завтрак. Но сегодня всё по-другому. Я приостановился в поисках носка и вскинул голову.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ну вот, опять, — произнёс я шёпотом.
Кто-то плакал. Хотя на самом деле не кто-то. Я понимал, что это не человек, а какое-то животное. Оно пронзительно кричало. Я решил, что это птица, но её крик отличался от всех птичьих криков, которые я слышал дома. Гораздо более тревожный и… отчаянный.
Да, это птица. Но, возможно, я слишком поторопился с выводами. Я думал, что это птица, но, учитывая, что я нахожусь в фэнтезийном мире, то, возможно, это человек-птица? Такие тут существуют? Надо будет спросить у Дюрен, когда она проснётся.
Как бы то ни было, это существо определённо пребывало в каком-то бедственном положении, раз уж оно так громко верещит. Признаю, я более чувствителен к звукам, чем Дюрен, но эта птица вырвала меня из сна. И, странное дело, у меня есть очень сильное желание пойти к ней. И я даже знал, где эта… птица… находится.
— Очень странно.
Носки надеты, а удобные ботинки зашнурованы. Я приостановился, держа руку на двери, размышляя, что я делаю. На улице снежно, и, хотя в одной руке у меня была трость, я по опыту знал, как легко там заблудиться.
Но существо снова позвало, и я открыл дверь и вышел наружу, прежде чем успел себя остановить. В конце концов, я могу просто последовать обратно по своим следам, если отойду недалеко… И я всегда могу позвать Дюрен.
Всё это отговорки, я знаю. Но я должен был следовать этому чувству. И вот я тихо закрыл дверь, чтобы не разбудить Дюрен, и вышел на снег.
Он глубокий. Я едва не споткнулся, когда обнаружил, что глубина его достигала фута. Боже, зима здесь не весёлая. А Дюрен говорила, что до конца сезона снега может выпасть гораздо больше. Я ткнул в снег перед собой, но в такую погоду моя трость никуда не годилась. Я издал звук отвращения, но тем не менее…
— Прямо впереди камень?
Нет. Это просто моё воображение. Но спустя несколько осторожных шагов вперёд моя трость ткнулась в снег и обнаружила…
Камень. Да, камень. Или какой-то окаменелый овощ. Нет, это был камень. Но как я узнал, что он там?
В моей голове всплыло с полдюжины объяснений, но у меня не было времени остановиться и обдумать их. Птица закричала снова, и на этот раз я мог сказать, что звук был с земли, немного впереди меня и левее, на краю леса, окружающего домик.
— Да, да. Иду.
Больше не опираясь на трость, я зашагал по заснеженной земле с большей уверенностью, чем когда-либо прежде. Я знал, что шёл прямо через замёрзший сад Дюрен, знал, какие места скользкие, и знал даже то, что она посеяла несколько культур на будущий год, которые сейчас находились в спячке подо льдом, и что в одном месте была гроздь репы, которую она забыла выдернуть. Я обошёл её забор, подошёл к дереву и остановился.
Как я только что это сделал? Это было не зрение… я никогда в жизни не видел, но я знал, что для этого нужны глаза, а у меня они всё время закрыты. Но я знал, где всё находится. И всё же я остановился здесь, на краю, где моё… восприятие пейзажа исчезало. Да, как будто вокруг домика Дюрен был большой круг, внутри которого я что-то чувствовал, а за ним – пустота.
И у основания одного дерева я чувствовал тревожное движение, слабую жизнь. И мои уши подтверждали это, когда я услышал тревожный крик существа при моём приближении.
— И что это тут?
Сломанная ветка. Веточки, птичий помёт, кости… остатки гнезда. И на земле…
Я протянул руку, и что-то клюнуло меня в открытую кожу. Я вскрикнул и отдёрнул руку, а птенец снова закричал, зовя своих родителей. Но, если бы у него были родители, он бы не был один. Поэтому, дрожа, я быстро принял решение.
— Так не пойдёт.
Птица вскрикнула в тревоге и попыталась убраться подальше, но она была слишком слаба и замёрзла. Я резво взял её в руки, не обращая внимания на её попытки вырваться. Птица снова клюнула меня, но на этот раз только в перчатки. Я направился обратно к коттеджу Дюрен, размышляя на ходу.
