— Внимание, танки!
Ефрейтор припал к пулемету и дал очередь. Из-за башни ему ответил автомат Вихуры и орудие. Снаряд разворотил окоп, пулемет замолчал.
Кос поднял ствол, чтобы мост был в прицеле, дал очередь из автомата. Двое саперов упали в воду.
— Лидка, не спи, — сказал он по внутреннему телефону и, услышав длинную очередь нижнего пулемета, добавил: — Целься спокойнее, стреляй короткими очередями.
Янек увидел вторую огневую точку на своем берегу и уничтожил ее двумя снарядами. Густлик молниеносно заряжал орудие после каждого выстрела, послюнявив палец, снимал предохранитель и докладывал:
— Готово... Совсем готово.
— Вперед, подъезжай к блиндажу.
Григорий поставил танк за бетонными развалинами. Немцы прекратили огонь. Янек, приоткрыв люк, осторожно огляделся вокруг.
— Они, сволочи, уже заложили заряды. Вот-вот подключат кабели.
— Рванем на тот берег? — спросил Григорий.
— Нет. Ночью и без прикрытия? Они нас без труда прикончат фаустпатронами.
Слушая этот разговор, Томаш открыл рот, словно хотел что-то сказать, но так и не смог.
— Может, порвать провода снарядами? — предложил Густлик.
— Попробуем, — согласился Янек, — правда, шансов мало.
Хлопнул закрываемый люк. Выстрелило орудие. Вихура, укрывшись за башней, высматривал цель и время от времени нажимал на спусковой крючок.
— Рядовой Черешняк, как там...
Вихура оглянулся, но на танке никого не было. Только лежал автомат нового члена экипажа.
Приоткрыв крышку люка, Кос выстрелил в сторону противоположного берега ракету. В ее резком свете танкисты увидели мост и небольшую группу парашютистов, меняющих свои позиции в зарослях ольхи на той стороне реки. Этот берег был почти голый, поросший лозой только у самой воды.
В зарослях лозы Томаш ставил с себя рубашку и придавил одежду камнем. Повесил на грудь рядом с ладанкой садовый нож, найденный сегодня в брошенном немцами доме. Зачерпнул в ладони воды, сделал глоток, второй, а потом перекрестился, приготовился и нырнул.
Вода в реке еще не согрелась после зимы, она стальным обручем стиснула ему грудь. Томаш высунул голову из воды далеко от берега. Плывя на боку, сделал несколько гребков рукой и опять нырнул под воду. И вовремя, потому что немцы его заметили: короткая очередь прошла рикошетом по воде там, где он только что сделал движение рукой.
Долго не было видно Томаша. Стрелявший немец, видимо, решил, что попал в цель, но он рано радовался. У самого берега, под прикрытием омытого водой валуна вынырнула голова. Черешняк вытер глаза рукой и посмотрел вверх, на различимую на фоне неба паутину кабелей. В воздухе над берегом они сплетались в один шнур, который шел к верху откоса и пропадал там в черной траве.
По верхнему краю берега время от времени взметались разрывы снарядов «Рыжего». А над камнем подстерегали немецкие очереди. Томаш сделал вдох и еще раз нырнул под воду.
Медленно, стараясь не плескать, Томаш выплыл в тени моста. Выждав немного, чтобы убедиться, что его не заметили, он выполз на берег под защиту опоры. Но отсюда он, однако, не мог дотянуться до кабеля, не выходя в полосу массированного огня. Он срезал ножом ветку ольхи с суком. Попробовал подтянуть ею провод, но пули тут же срезали ветку.
Дрожа от холода, а может быть и от нервного напряжения, Томаш вновь повесил на шею нож с загнутым, серповидным лезвием. Перекрестился еще раз, присел и, подскочив, ухватился за ферму моста. Подтянулся и полез по ней в сторону реки, вцепившись руками и ногами, а потом одним броском прыгнул, схватил кабель в воздухе и сквозь сеть трассирующих пуль упал в воду.
«Рыжий» сделал уже более тридцати выстрелов из своего орудия, когда прибыла подмога. Цепь пехоты короткими перебежками вышла на берег и залегла в старые окопы.
— Свои, свои! — кричали солдаты в сторону танка.
— Вы не орите, вы лучше фрицев поливайте! — в ответ им крикнул Вихура.
Два батальонных миномета открыли огонь с позиций за железнодорожной насыпью, закудахтали пулеметы, огрызнулись автоматы.
Командир пехотинцев подбежал к «Рыжему». Вихура застучал по броне, и Янек приоткрыл люк.
— Пойдете через мост? — спросил офицер.
— Хорошо. Но только за вами.
— Согласен. — Хорунжий козырнул и побежал к своей цепи.
Подготавливая атаку, заговорили минометы. Часто грохотала танковая пушка.
— Вперед!
Пехота поднялась и с криками бросилась через мост. За ней по железнодорожным шпалам лез «Рыжий», без устали ведя огонь по противнику.
Тремя минутами раньше парашютисты отползли от берега, перебежками отступили через седой от росы луг и пропали в тени леса. Капитан Круммель приказал отступать, как только показался танк, ни на минуту не допуская мысли, что в ночи действует одиночный танк. К тому же задание было почти выполнено (ключ от подрывной машинки матово поблескивал в его руке), и не было смысла рисковать людьми, которых ожидала более важная и тяжелая работа.
Весь отряд уже скрылся в лесу. Около капитана остались только связные и два сапера. Круммель выжидал до тех пор, пока с того берега не двинулась пехота, пока он не увидел, что танк достиг середины моста.
— Давай! — приказал Круммель.
Сапер повернул ключ, и... взрыва не последовало.
— Доннерветтер! — выругался солдат.
Капитан сжал кулаки, молча дал знак рукой, и немцы все разом бросились в сторону недалекой черной полосы деревьев.
По другую сторону реки «Рыжий» сполз с насыпи, остановился и открыл люки. Подошел хорунжий, пожал руку Густлику и Янеку, которые соскочили с танка на землю.
— Прогнали их... Мост цел... А ваши все целы?
— Все, — ответил Кос.
— Черешняка нет, — поправил его озабоченный Вихура. — Автомат оставил, а сам еще на том берегу где-то потерялся.
— А вдруг убили его.
— Надо его искать, — предложил Густлик.
— Не надо, — послышался голос Томаша. — Я здесь. — Он вышел из темноты в черной от воды гимнастерке.
— Что это ты такой мокрый? Почему бросил оружие? — сурово спрадаивал Кос.
— Потому что я... — начал объяснять Томаш, вынимая из-за пазухи висевшие на шнурке ладанку и нож.
— Молился, чтобы пуля мимо тебя пролетела? — спросил Вихура.
— Хотел напиться и упал в воду, — буркнул Густлик.
Томаш пытался что-то сказать, но, поскольку ему не давали заговорить, выведенный из терпения, махнул рукой и замолчал окончательно.
По мосту зацокали копыта, растянувшись, рысью шел кавалерийский эскадрон. Командир, в довоенной фуражке с длинным козырьком, оглядывался по сторонам. Увидел танк, подъехал и осадил гнедого коня.
— Эскадрон,стой!
Разогнавшийся трубач из первой тройки высунулся слишком далеко вперед и получил кнутом по голенищу.
— Назад! Вперед хозяина не лезь!
Наклонившись в седле, усатый всадник разглядел офицера и, отдавая ему честь, доложил:
— Разведывательный эскадрон кавалерийской бригады прибыл в качестве группы преследования. Докладывает вахмистр Феликс Калита. Где противник?
— Противник оторвался.
— Сколько фрицев?
— Высадилось более шестидесяти. Прежде чем скрылись в лесу, потеряли примерно треть, — сказал Кос.
— Эх, люди, что у вас, рации нет? Если бы я на четверть часа раньше знал, что здесь что-то готовится...
— Немцы нам не докладывали, — огрызнулся Вихура.
— Когда у меня будет к вам, капрал, дело, я пришлю на переговоры свою кобылу, — презрительно цедя слова, отрезал вахмистр.
Конь повернул меченный белой стрелкой лоб и, зазвенев уздой, тронул мордой его колено. Вахмистр дал ему корочку хлеба и вновь обратился к Косу:
— Почему дали им отступить?
— Ночью в лесу никакое преследование...
— Вот если бы хороший солдат на добром коне... — прервал его вахмистр и отдал честь. — Привет! Попробую догнать их!
Янек, поднимая руку к шлемофону, переглянулся с Густликом и вздохнул, облизывая запекшиеся от жажды губы.
— Ты думал, быть командиром — это что, галушки есть? — забурчал Елень.
Вахмистр на своем жеребце перескочил через ров у железнодорожного полотна и, окинув взглядом своих солдат, подал команду:
— Эскадрон, за мной, рысью, марш!
Григорий, сидя около гусеницы танка, грыз травинку и смотрел на темные фигуры двинувшихся кавалеристов.
— Танк — вещь хорошая, но сердце у джигита болит, когда он видит коня, — признался он Лидке, высунувшейся из переднего люка.
Когда проехала последняя тройка кавалеристов, они на минуту услышали кваканье лягушек, а потом запоздавший всадник зацокал копытами по мосту и, склонившись над гривой белого коня, полетел галопом вслед за эскадроном. Гравий из-под копыт ударил о траки гусениц.
ЗАВТРАК
Тихий и неподвижный стоял дворец Шварцер-Форст в лунном свете. Чернели покрытые языками копоти бойницы на башне и дыра, пробитая снарядом. Поблескивали покрытые росой стеклышки в окнах-витражах первого этажа, а орел на башне «Рыжего» казался не белым, а серебряным. Через двор вели к воротам четкие следы гусениц. Было тихо, ветер не шевелил даже траву на клумбах.
