вас познакомить. Только она, боюсь, не придет. Не обижайтесь…
— Ее так зовут — Хайти? Высота?
— А как же иначе! Только не Высота, а ласково — Высотка! Да, конечно, «Хайти» по-английски — «Высотка»!
«Шевроле» Джека еще немало поколесил по асфальтированным дорогам и песчаным дорожкам заповедника, прежде чем мы переехали по мосту речку, проехали вдоль озера с крокодилами и бегемотами, свернули влево к маленькому, почти крохотному домику — аккуратному, бело-кирпичному, что стоял на краю леса. Ну, избушка лесника, и только, лишь на африканский лад!
Никакую миссис Хайти я не увидел, а по неухоженности в домике понял, что живет Джек один-одинешенек, даже собаки у него нет. Домишко и навес для машины. И все.
Джек сварил кофе, мы сели под ветвями какого-то дерева, похожего на мимозу, и я продолжал отвечать на бесчисленные вопросы Джека.
— Сколько стоит в России бензин?
— Живут ли в России негры?
— Можно ли в России работать, если ты знаешь свое дело, а писать и читать не умеешь?
Я посматривал по сторонам, все надеясь увидеть обещанную жирафу, и Джек понял:
— Давайте еще по чашечке. Может, миссис Хайти и решится…
Мы выпили еще по чашечке кофе и еще, когда наконец…
— Иди, иди сюда, миссис Хайти! — оживился Джек. — Не бойся! Это — русский, это хороший человек, Хайти!
Из зарослей на нас смотрело высокое гордое животное. Большие, настороженные, подвижные, чуть вздрагивающие уши. Рожки между ушами. Блестящие внимательные глаза. И ноги, и шея — трехметровые, не меньше, а может, и больше. Шаг вперед — и жирафа замерла, еще осторожный шаг — и опять стоп. Сама осторожность!
— Иди, Хайти! Иди! — звал ее Джек.
Миссис Хайти, косясь на меня, подошла к Джеку и, широко расставив передние ноги, нагнула красивую голову и лизнула Джека в лоб, а потом — в щеку. И еще — в другую, и вновь — в лоб, и — по редким волосам.
— Здравствуй, хорошая моя! Здравствуй, милая! — говорил Джек. И добавил мне: — Вы уж простите ее, не сердитесь. Она не знает, что вы — русский. А так она ласковая, совсем ласковая.
И рассказал мне Джек действительно необычное.
Оказывается, застрелили недобрые люди на глазах миссис Хайти ее единственного жирафенка. Зверски застрелили.
— Давно это было, до независимости, — объяснил Джек. — Только все равно как вчера. С тех пор и избегает моя миссис Хайти белых людей. Всех белых за англичан принимает… В общем, друзья мы с ней по несчастью…
— А вы? — не выдержал я. — Что случилось у вас?
— В тот же год и у меня, — сказал Джек. — Жена и двое мальчишек. Насмерть. По дороге шли, да оказались под колесами. Повеселились, в общем, англичане! Молодые ребята были! Да что им, хозяевам! И машину не остановили, хотя весь капот в крови был. Уехали… Так мы и живем с миссис Хайти одиночками.
А миссис Хайти тем временем вроде бы примирилась с моим присутствием. Еще и еще раз облизала шершавым, с пупырышками языком Джека и край стола, только от запаха кофе фыркнула, отвернулась. И, как мне показалось, с испугом и с укором посмотрела огромными своими, почти человечьими глазами на меня.
— И все же она признала вас, — говорил мне Джек. — Видите, не отходит. И еду принимает… Я и в самом деле сорвал несколько листочков с дерева и дал на ладони миссис Хайти, и она осторожно приняла их.
— Вы только не подумайте, что мы с Хайти против англичан. Просто разные люди бывают…
— Да я и не понял вас так, — сказал я. Хотя в душе и соврал чуть-чуть. Видимо, плохо, когда одни люди ставят себя выше других. Вот и англичане эти, которые в Кении не один десяток лет были хозяевами…
А потом к домику Джека подъехал желтый, на сей раз под песок пустыни покрашенный «доджик». Выскочил из него черный веселый молодой парень, сунул Джеку деньги и какую-то ведомость с фамилиями, и Джек, надев очки, аккуратно поставил в нужной строке галочку.
Миссис Хайти уже расправила передние ноги и гордо взирала на все происходящее с высоты. Только чихнула раз. Видимо, от запаха бензина или кофе.
— Счастливый парень, — сказал Джек, когда «доджик» отъехал от дома. — Вроде в Россию собирается, учиться. Грамотный! А я вот галочку ставлю, когда деньги за службу получаю. На словах все понимаю — и по-английски, и на своем языке, — а расписаться не научился…
Судак
Этот рассказ не про рыбу, а про летучих мышей. А называется он так потому, что есть на свете такой крымский город Судак, сейчас довольно известный, а до войны, в годы моего детства, маленький, тихий, даже на город не похожий. Мне было десять лет, я был слишком длинным по росту, как заправский второгодник, и очень тощ. Родители отправили меня на лето к своим знакомым в город Судак. Чтобы я закалялся на море, дышал здоровым крымским воздухом и вообще стал лучше, чем был на самом деле.
Короче говоря, появился в моей жизни город Судак и одна из его окраин — Немецкая слобода. Так звали в то время какую-то деревушку, что стояла рядом с морем и развалинами знаменитой Генуэзской крепости.
Море, которое я увидел впервые, мне, конечно, понравилось. Можно было купаться, и вообще это хорошо — море. Генуэзская крепость — чудо. Мы, мальчишки, собирали древние черепки и искали клады, которых не находили, хотя копали суровую крымскую землю глубоко. Прекрасно было и то, что над нашими головами без конца парили планеры из соседнего Коктебеля.
А по вечерам и ночам, по-южному темным, над Судаком и нашей Немецкой слободой метались стаи летучих мышей. Большие стаи, малые и просто в одиночку — летучие мыши. Я что-то слышал о них, знал, хотя живьем никогда не видал. Носится что-то в темноте — выше, ниже, — ну и пусть!..
Раз вечером, конечно, тайно от взрослых, мы собрались на важное дело. В соседний сад, за абрикосами. Нас было трое: Колька — местный житель, Варя — очень хорошая девочка из Феодосии и я, приезжий. Сами по себе абрикосы были не очень важны, но это — интересно.
Ровно в десять мы встретились в условленном месте.
Ночь непроглядная. Только звезды в черном небе и лунная дорожка на море. Цикады трещат повсюду — концерт не концерт, но что-то похожее. Все вокруг трещит, звенит и поет!
Забор мы преодолели без труда. Абрикосов набрали в карманы, а Варя — в подол юбки больше, чем следует.
