боев остановились мы в одной деревне на ночь. Шел сорок пятый год, победный.
Небольшая деревушка с большими сараями. Аккуратные улочки, а в сараях сено, прошлогоднее, но сильно пахнущее. Как дома, в России.
Мы разместились на сеновале. Лучше, чем в чужом доме с непривычными перинами вместо одеял и неподходящим для солдата порядком и чисто немецкой аккуратностью!
Немецкий сеновал был чуть ближе к России. Так казалось, да так и в самом деле было.
Уснули. После боев, победных радостей и похорон убитых товарищей уснули крепко.
Война есть война.
И вдруг:
— Слышишь?
Мой сосед-солдат трясет меня.
— Что? Немцы?
— Какие немцы? Проснись! — будит меня товарищ. — Прислушайся!
Проснулся, прислушался.
Правда, на сеновале что-то шуршит и попискивает.
В разных концах сарая. Все наши ребята вроде спокойно спят, а мы с соседом слышим что-то непривычное.
— Крысы? — догадался я.
Нам не раз на войне приходилось сталкиваться с крысами.
— Может, и крысы, — сказал мой товарищ шепотом, — но что-то большие, мокрые и ласковые. Я одну схватил, но уползла… И не укусила.
Я окончательно проснулся.
Мы спустились вниз и тут увидели действительно странных животных.
Вроде крысы и не крысы совсем. Скорей кроты, но большие. Хвостов длинных не видно. А головы тупорылые, толще туловища. Шеи нет совсем. И глаз.
— Они же слепые, — сказал мой товарищ. — Слепыши!
Слепые не слепые, а зверьки двигались по сараю, давали ласкать себя, но тут же убегали в сторону. Даже в темноте сарая светлели их желто-коричневые с пепельным оттенком шкурки.
— Правда, симпатичные? — спросил меня товарищ.
— На кротов похожи, — сказал я. — Мех какой-то очень ценный.
Зверьки — а их было пять, как мы подсчитали, — удрали в дверь сарая.
Солдаты спали.
Ни зверьки, ни мы не разбудили их своей возней.
И мы завалились спать.
— Смешно, — сказал мой сосед.
— Забавно, — сказал я, поудобнее устраиваясь на сене. — Таких кротов я никогда не видел.
— Жалко их! Пропадут! — сказал сосед, засыпая. — И таких зверюг, слепышей, война разбудила.
Только после войны узнал я, что правда есть на свете грызуны-слепыши. Живут в норах, как кроты, а по ночам выходят на землю. Мех их очень высоко ценится. Видно, тех слепышей в самом деле война разбудила и загнала в сарай, на сеновал.
Одного до сих пор понять не могу, как мой товарищ угадал, что это — слепыши.
И спросить не могу. Он погиб на следующее утро в тяжелом бою возле другой немецкой деревни.
Пирамиды и верблюды
Все, кто приезжает в Египет, знают, что там есть пирамиды.
Американцы, англичане, французы, да и жители других стран, и мы, русские, знаем, что такое пирамиды и для чего они были построены.
Не у всех в детстве по истории была пятерка! Важно, что это Египет, а значит, и пирамиды. Надо смотреть пирамиды. Обязательно! Иначе дома, когда вернешься, что скажут?
И я так думал. Как же без пирамид?
Их много. Самые главные из них — пирамиды Хео́пса и Хефре́на — находятся на окраине Каира. Там, как мне говорили, даже представление ежедневное бывает по вечерам. Название — «Свет и звук». Представление на английском, французском и немецком языках.
Но дни шли, а вырваться к пирамидам мне никак не удавалось. Дела мешали. Наконец вырвался, но днем, а не вечером, когда идет «Свет и звук».
Ладно. Что поделаешь! Хотя бы пирамиды посмотрю! А то в Москве не поверят, что был в Египте.
Мы с товарищем моим поехали к пирамидам. Поехали на нашем «козлике-газике».
— Мой «плимут», будь он проклят, вторую неделю барахлит, — сказал мне товарищ. — А этот «козел» нас довезет. А забарахлит, так с ним и справиться легко…
В диком потоке каирского автомобильного движения мы вырвались наконец-то на довольно широкую улицу. Особняки — справа и слева. Рестораны — слева и справа.
Тут живет такой-то, а тут — такой-то. Этот особняк — министра, этот…
Меня эти детали не интересуют: кто, где и как живет.
И опять — ночной ресторан.
— Вчера мы с тобой здесь были, — говорит мой товарищ.
— Были, верно! А где пирамиды?
— Вот они, пирамиды! — сказал мой товарищ.
Слева действительно были видны пирамиды.
Вот это — главное.
Мы свернули с дороги куда-то влево и поехали вдоль канала, не самого чистого, как внешне, так и по запахам, и нас сразу же остановили.
Остановил верблюд — гордый, невозмутимый красавец, который смело шел на нашу машину. Верблюд был как верблюд, но несколько театральный. Какие-то украшения на морде, и слишком красивое седло в разных красках на спине, где качается чахлый горб.
Судя по всему, верблюду было безразлично смотреть на машину, на которой мы приехали, на меня и на моего товарища. Он даже не плевался. Он был выше этого. Но он знал службу и просто лег рядом с нашей машиной, подставив мне седло: мол, залезай!
Я не мог залезть.
Товарищ мой, объяснившись с хозяином верблюда — старым арабом, отогнал машину на стоянку, вернулся и сказал:
— На этого не садись. Пошли пешком.
Верблюд встал и пошел за нами, даже лизнув меня в голову. Хозяин верблюда о чем-то говорил с моим товарищем, но он повторил мне:
— Пошли!
И мы пошли куда-то вверх. Там, кажется, были пирамиды. Очертания их я уже видел.
Но стоило нам пройти двадцать шагов, как навстречу появился такой же раскрашенный верблюд — опять гордый и торжественный, рядом с ним мальчик, который что-то предлагал нам…
Еще двадцать шагов по асфальту вверх, и уже три верблюда и три хозяина — два взрослых и юноша — бросаются к нам. Верблюды при всей своей невозмутимой гордости, как по команде, ложатся на землю и подставляют мне и моему товарищу свои седла… Но и тут мы отбились.
Чуть выше. Еще, еще выше…
— Вот пирамида Хеопса, — говорит мне товарищ, но… Я вижу издали огромную пирамиду, но вижу и другое. Еще три верблюда с красивыми, яркими попонами и седлами бросаются к нам.
Меня многое начинает смущать: «Где же твоя гордость, верблюд? Ты самое благородное и доброе животное! Но, увы, нет у тебя никакой гордости! Ах! Поучился бы у своих хозяев!»
— Мистер! Сэр! Товарищ! — кричат нам хозяева верблюдов — опять от старых до молодых.
И все — наперебой. И все хлопают своих верблюдов, и те ложатся на асфальт, подставляя нам свои спины. Жаль бедных верблюдов. И, признаюсь, стыдно.
Но что-то надо делать.
— Ничего не поделаешь, — сказал мой товарищ, — придется сесть.
Мы взобрались с ним на двух верблюдов.
