Он пребывает в ярости из-за того, что Ассамблея постановила, что отныне он уже не король, а Старшее публичное должностное лицо.
19 июня 1791 года.
Завтра мы уезжаем. В последние месяцы я не решалась делать записи в своем дневнике из опасения, что если он попадет в чужие руки и будет прочтен, то наш план побега не осуществится. Теперь, однако, мы готовы к путешествию, и до сих пор фортуна благоволила к нам.
– Вы готовы поиграть? – обратилась я к детям сегодня вечером, когда они пришли пожелать мне спокойной ночи.
Луи-Шарль захихикал:
– Я буду девчонкой и надену платье, а в волосы мне вплетут ленты.
– И ты не должен смеяться, – сказала ему Муслин. – Мы все время будем на виду, совсем как на настоящей сцене, так что постарайся хорошо сыграть свою роль.
– А кем буду я? – поинтересовалась я у них.
– Вы будете нашей гувернанткой. Вы даете нам уроки.
– И как же следует обращаться к гувернантке?
На лице Луи-Шарля появилось выражение растерянности.
– Мы называем ее «мадам», – ответила Муслин. – И мы не должны называть ее «мамочка».
– А как мы должны обращаться к папе?
– Месье Дюран. Он месье Дюран, камердинер.
– А теперь скажите мне, кто будет вашей мамочкой на завтрашний день? – спросила я.
– Мадам де Турсель станет нашей мамой, – твердо заявил Луи-Шарль. – Вот только ее зовут совсем не мадам де Турсель. Теперь она баронесса Корф, и она из России.
Я обняла и поцеловала его.
– Прекрасно!
После этого я заключила в объятия Муслин, свою любимую девочку. Сердце у меня разрывается от жалости и боли за нее. Ах, если бы только мне удалось устроить ее замужество и отправить к какому-нибудь иностранному двору!
Все готово к завтрашнему дню. Сегодня после обеда приходил Аксель, он принес наши паспорта и в последний раз уточнил детали путешествия. Если все пойдет так, как мы надеемся, то через два дня мы окажемся по другую сторону границы, на дружественной территории, в окружении сохранивших верность монарху войск, вдали от опасности, тревог и переживаний, которые выпали на нашу долю в последние два года.
XIV
27 июня 1791 года.
Я взялась за дневник, чтобы записать в него отчет о происшедшем, пока недавние события еще свежи в памяти. Я намерена изложить подробности нашего путешествия, путешествия, так не похожего на те, что мне довелось совершить ранее, путешествия, исход которого я никак не могла предвидеть.
Мы отправились в путь 20 июня сразу после полуночи, в большой тайне, и нам удалось благодаря умелому планированию Акселя благополучно избегнуть дворцовых стражей. Добравшись до экипажа, мы расселись по местам, и путешествие началось. Мы старались двигаться как можно быстрее, за окнами кареты мелькала одна деревня за другой. Мы останавливались только для того, чтобы сменить уставших лошадей на свежих. Было очень темно, и дорога оказалась отвратительной. Экипаж раскачивался на ухабах, проваливался в глубокие колеи, и несколько раз нам пришлось делать вынужденные остановки, чтобы форейторы могли убрать с пути упавшие деревья и ветки. Луна скрылась за облаками. Дети спали, прижавшись ко мне с обеих сторон, но мне не давали заснуть беспокойство и страх. Я все время ждала, что вот сейчас мы столкнемся с Комитетом по таможенным делам, представители которого, по слухам, рыскали по всем окрестным дорогам. Мне чудилось, что в ночи раздается стук копыт лошадей преследующих нас всадников.
Мадам де Турсель вела себя очень храбро, играя роль предводительницы нашего маленького отряда. Она выглядела очень элегантно в своем пышном наряде, пусть даже он не принадлежал ей на самом деле. (Она из древнего и славного рода, богатство которого, к несчастью, осталось в прошлом, так что ей пришлось одолжить шелковое платье у Лулу, которая была с ней примерно одного роста.) Людовик, в темном пальто и простой черной шляпе камердинера, без сверкающих пряжек на башмаках, драгоценных украшений на головном уборе и перстней на пальцах, надолго приложился к фляжке с бренди, после чего тихо захрапел. Час проходил за часом, я сидела на самом краешке сиденья, глядя в окно и молясь, чтобы с нами не случилось ничего такого, что могло бы помешать продвижению вперед.
Ночь близилась к концу, небо начало светлеть, и мы остановились в городке Мо, намереваясь сменить лошадей. Я прикрыла лицо вуалью своей коричневой шляпки, чтобы меня никто не смог узнать. Голова Людовика все так же свешивалась на грудь, он или спал, или притворялся, что спит. Люди, очутившиеся поблизости от почтовой станции, с любопытством смотрели на экипаж, уж слишком большим и дорогим он выглядел. Впрочем, никто из них не стал заглядывать в окна, как непременно бы сделали парижане, и, похоже, мы не вызвали ни у кого подозрений. Я с радостью отметила, что у некоторых из них на шляпах красовались белые кокарды монархистов. Я так привыкла видеть только красно-бело-синие эмблемы республиканцев, что вид белых кокард несказанно обрадовал меня и вдохнул новые силы. Мне вдруг захотелось рассказать славным жителям Мо о том, кто мы такие на самом деле. Но, разумеется, я не сделала ничего, что могло бы раскрыть тайну наших личностей, и вскоре мы снова очутились на дороге.
Дети проголодались, и я накормила их ветчиной с хлебом из походной кладовой, наполнить которую распорядилась перед самым отъездом. Людовик пробудился ото сна и тоже позавтракал, а мадам де Турсель лишь отщипнула кусочек сыра. Мне же кусок не лез в горло, я не могла заставить себя проглотить ни крошки, так волновалась.
– Осталось всего несколько часов, – сообщил нам Людовик. – Уже скоро мы прибудем в Шалон, а оттуда рукой подать до Понт-Соммевеля, где нас будет ждать кавалерия. В сопровождении всадников мы проделаем последние пятьдесят миль или около того до границы, и никто не сможет остановить нас.
Я откинулась на мягкое набивное сиденье и вздохнула. Всего несколько часов. Я надеялась, что мне удастся задремать – или, по крайней мере, отдохнуть.
Но не успела я забыться тревожным сном, как карету резко качнуло, а лошади испуганно заржали. Экипаж, дергаясь и скрежеща, замер на месте. Я вздрогнула, стряхивая остатки сна, и выглянула в окошко. Мы стояли на узком мосту над бурным потоком, по обеим берегам которого высился мрачный и густой лес. Лошади бились в запутавшихся постромках, экипаж накренился на бок, и я поняла, что у нас сломалась ось. Людовик громко ругался. Кучер и три форейтора возились с лошадьми, пытаясь освободить их из обрывков упряжи.
Минул целый час напряженной работы, прежде чем мы смогли медленно двинуться дальше, к следующей деревне. Эта задержка нам дорого обошлась. С большим опозданием мы наконец достигли Шалона, а потом еще и добирались до деревушки Понт-Соммевель, где нас должен был встретить кавалерийский эскадрон.
