– Послезавтра праздник, – шепнула, проваливаясь в сонное забытье. – А послепослезавтра нагрянем мы. Три тысячи – не сто двадцать. Не сберегут…
Управились так быстро, что сами не заметили. Дабы не застрять с нераспроданным товаром, цены не ломили и к концу дня избавились даже от телег с лошадьми. Бубенец шумно и весело готовился к торжествам, лавки и мастерские закрылись пораньше, и, как подметили мудрые люди, если где-то убудет, в другом месте непременно прибавится – весь незанятый люд обнаружился на торгу. Докупали, что не успели купить, распродавали, что не успели распродать, и к заходу солнца город шумно выдохнул. По улицам и переулкам весь день ходил глашатай и оповещал горожан о питейном веселии – четыре здоровенные бочки с пивом будут открыты на площади перед княжеским теремом, и всякий, кому стукнуло восемнадцать лет, сможет пригубить чарку от щедрот князей.
– Ого, да тут можно утопить человек двадцать. В каждой! – Верна обошла здоровенные бочки, загодя выкаченные на площадь. – Ты гляди!
Около одной из бочек скоморохи влезли один другому на плечи, и макушка верхнего оказалась вровень с крышкой. Стража, приставленная в охранение, дабы горячие головы не принялись веселиться раньше времени, усмехаясь, косилась на шутов.
– Н-да, будет весело, – многозначительно бросила Верна.
Проходя мимо княжеского терема, заглянула во двор. Воев много, однако полными тремя тысячами даже не пахло. Дружинные избы здоровенные, длинные, но поместиться в них могла от силы тысяча воев, и то если сильно уплотниться. Оба князя в городе.
– Стало быть, остальные две тысячи рассеяны по окрестности. Братцы-князечки думают, будто успеют стянуть все дружины в один кулак. Как же – большое войско Залома издалека приметят. На разведку надеются?
Княжеский терем располагался в стороне, противоположной большим воротам. Верна, как договаривались, кивнула, и Маграб унесся назад. Кто-то из прохожих воев покосился на странного торопыгу, но Верна, во избежание кривотолков и подозрений, громко крикнула вослед:
– Впредь забывать не станешь! Мешок с деньгами всегда должен быть на поясе, растяпа! – и плечами пожала, мол, что с человека возьмешь, если уродился безголовым.
Оружие, кольчуги оставили на постоялом дворе и нарядились купцами – простецкие полотняные штаны, заправленные в сапоги, на плечи брошены плащи, неизменны башлыки и шапки, а Верна в кои веки надела бабское платье и чувствовала себя пугалом огородным, не сказать похлеще – белой вороной. Что поделаешь, отвыкла. Парни делали вид, будто примеряются к завтрашнему веселью, все ходили вокруг исполинских бочек и щелкали пальцами, Верна, глядя на все это, лишь кусала губу. На лицах лежит тень, но даже присматриваться не нужно – праздник в глазах даже не играет. Кто же вы, девятеро, кто?.. Где он вас нашел?
Ровно из-под земли вырос Маграб. Верна едва на месте не подскочила от неожиданности, когда за спиной ледяной голос тихо бросил:
– На счет «триста» я подбежал к воротам.
– Не успеют, – покачала головой, холодея. Повторится бойня, как на холме? – Братцы-князья не успеют.
– На счет «пять» весть о нападении достигнет дружинной избы, – весомо произнес Балестр. – Звук боевого рога скорее человека.
– На счет «двадцать» первый дружинный выбежит из ворот, – холодно усмехнулся Змеелов.
– На счет «триста семьдесят» они выбегут на площадь перед воротами. – Маграб еле заметно кивнул.
– Откуда взялись лишние полста? – нахмурилась Верна.
– К ночи улицы запрудят телеги и пустые бочата.
– Не успеют, – прошептала. – Не успеют.
Вернулись на постоялый двор. До самого вечера лежала, свернувшись клубком, лицом к стене. Все казалось – вот-вот в груди воспламенится, родится тошнота и полезет наружу, выворачивая всю наизнанку, как тогда, на заставе коффов.
Бубенец ухнул в праздник, едва петухи возвестили приход нового дня. Город словно ждал, берег дыхание и с первыми лучами вздохнул во всю мочь.
– Вставай, босота! – Кто-то голосистый промчался по улице мимо постоялого двора Верны, и вослед горлопану из каждого двора полетели крики, проклятия и подначки:
– Нет, ты гляди, уже приложился!..
– Ты дашь спать честным людям, злобожье отродье?..
– На том свете отоспишься, толстуха!..
– А говорят, большие бочки перед княжеским теремом вечером отопрут…
– Здравствуй, новый день! Снежанка, жрать давай!..
И все в полный голос, для уха соседей.
После утренней трапезы Верна выбралась в город, и парни молча ушли следом.
А на площади перед главными городскими воротами скоморохи уже представление играли. Ходили на головах, показывали чудеса – не было в руках ничего, а стоило махнуть – получите, пожалуйста, голубя. Из рукава достал, что ли? Терпела до последнего и ушла, когда стало совсем невмоготу – бубенчики на хвостатых шапках скоморохов дыры в голове повыели.
В гончарном конце развлекались гончары, на свой мастеровой лад, пытались переплюнуть один другого в умении. Кто сделает самый красивый и причудливый кувшин. Верна долго стояла, наблюдала, приглядывалась. Как-никак и сама почти мастеровой человек, каменотес. Искренне желала победы молчаливому пожилому гончару, против которого сел молодой, самоуверенный и даже дерзкий парень, по всему видать не последний в ремесле.
– А что, Суховей, может, сразу сдашься? – Молодой рот не закрывал, словно прохудился мешок с горохом. – Глаз не тот, рука устала, и сноровка враз пропала…
Пожилой без единого слова только головой качал на шутки дерзкого соперника. Молодца поддерживала целая улица, люд столпился за его спиной, шептались, гудели, точно пчелиный рой, а черту перейти не решались – вот еще, толкнешь, испортишь работу. Красивая девушка в голубом платке места себе не находила, все губы искусала, так и стреляла глазами на парня, один раз не выдержала и крикнула:
– Глинец, а он уже горлышко лепит!
– Вижу, Знойка, вижу! – рассмеялся мастер.
За Суховеем стояли опытные, немолодые мастера и соседи. Степенная баба в годах в сиреневом платке молча стояла у самой черты и не отрывала глаз от спины гончара. Наверное, жена, догадалась Верна. Гончара никто не торопил и не подгонял, старые мастера старались вообще не шуметь, а когда из меха с водой упала последняя капля, судья звонко отбил в колоколец.
– Стой, работа! Круги остановить!
Мастера кряхтя потянулись. Ясное дело – спина затекла, гудят ноги, хочется встать и походить.
– Что теперь? – спросила Верна соседа.
– Теперь печь. – Невысокий, кряжистый гончар нахмурился. – Потом роспись и глазурь. К закату узнаем, кто победил.
Подмастерья осторожно сняли с кругов сырье и со всеми предосторожностями куда-то унесли. Верна напомнила себе посетить гончарный конец на закате и ушла дальше.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
