дети наблюдали, как взрослые разделывают мясо.
Дополнительным свидетельством в пользу наличия языка служит тот факт, что у неандертальцев, судя по всему, было такое же соотношение праворукости и леворукости. Микроцарапины на зубах и рисунки сколов на нуклеусах указывают на доминирование индивидов с ведущей правой рукой, что также отражается в асимметрии одного из полушарий мозга. Правда, когда дело доходит до генетики, все становится гораздо сложнее. В частности, есть проблема гена FOXP2: мутация, выразившаяся в изменениях всего двух аминокислот, отличает человека от других животных, будь то шимпанзе или утконос. У современных людей FOXP2 определенно связан с когнитивными способностями и языковыми навыками, но это не «ген речи»; такого не существует. Скорее он влияет на разнообразные аспекты развития мозга и центральной нервной системы. Когда выяснилось, что у неандертальцев присутствовал ген FOXP2, аналогичный нашему, это было воспринято как убедительное доказательство их способности «разговаривать». Однако обнаружилось и еще одно, менее очевидное изменение этого гена, возникшее после нашего разделения с неандертальцами. Оно совсем маленькое — один белок, и, хотя его влияние на физиологию пока точно не известно, эксперименты показывают, что он действительно меняет работу самого FOXP2. Подобные выхваченные из темноты эпизоды безумно интересны, но мы далеки от того, чтобы составить генетический рецепт, согласно которому добавление или изъятие того или иного элемента сделает неандертальцев болтунами или молчунами.
С учетом всех «за» и «против» весьма вероятно, что неандертальцы каким-то образом разговаривали, но о чем? Многие животные привлекают внимание голосом, а некоторые приматы даже озвучивают контекстную информацию о типе хищника и о том, где он находится. Однако более выразительный обмен сообщениями, например описание уже произошедших событий или предстоящих дел, требует понимания явлений упорядоченности и времени. Существует масса археологических данных о наличии у неандертальцев организации (кому, куда и когда идти), поэтому вполне возможно, что они каким-то образом обсуждали совместную деятельность.
Могли ли они рассказывать истории? В историях, которые рассказываем мы, переплетаются прошлое, будущее и даже элементы волшебства. Можно утверждать, что все эти концепции выражены в составных орудиях: подобно синтаксическим конструкциям, они изготовлены из упорядоченных деталей, принесенных из разных мест в разное время. При их создании и использовании воображение неандертальцев выходило далеко за рамки «здесь и сейчас», а березовый деготь был и вовсе «сверхъестественной» субстанцией.
Наверное, самое важное требование к рассказыванию историй — неважно, о чем они, — это стремление установить контакт. Склонившись над водной гладью, неандертальцы, несомненно, узнавали в отражении себя — как это происходит у дельфинов, слонов и обезьян. С этой способностью приходит эмпатия и умение понимать другие точки зрения, и все это объединяется в общие системы смысла. Язык — это общепонятные звуковые символы, а с помощью графических символов даже содержащиеся в неволе обезьяны могут научиться выражать простые мысли — например, «дай мяч». Но они никогда не используют это умение для разговоров между собой, а именно это и определяет повседневное человеческое общение. Скорее всего, неандертальцы применяли какие-то символы, как минимум жесты, не говоря уже о знании следов животных — особых графических знаков, индивидуальных у каждого вида. Они, безусловно, смеялись, возможно, шутили и запоминали нечто что-то вроде хроники событий. И возвращаясь к кольцам Брюникеля: перед нами творение, ассоциирующееся с более глубокими смыслами.
По странному совпадению сразу за изгибом реки возле Брюникеля находится скальный навес Монтастрю. Через пару лет после того, как в 1864 году Фальконер обнаружил в Ла-Мадлен выгравированное изображение мамонта, в Монтастрю извлекли на свет еще более удивительные objets d'art верхнего палеолита, в том числе два резных изображения оленей, вероятно, купающихся. В предыдущей главе мы говорили о том, какое важное место эти животные занимали в жизни неандертальцев. Наверняка они наблюдали, как олени переходят реки, однако за 150 с лишним лет после открытия в Монтастрю ни на одном из памятников не найдено ни единого достойного сравнения артефакта. С другой стороны, за последние три десятилетия была получена масса археологических данных — помимо Брюникеля — о символических аспектах жизни неандертальцев.
Как и в любой человеческой культуре, их повседневная жизнь была пронизана ассоциациями: ржание означало присутствие лошади, а запах дыма — огонь. Но существовали ли более абстрактные, символические смыслы, например «красный = кровь»? У приматов зрительная система хорошо воспринимает насыщенные цвета, в особенности красный, а также блеск. Внимание археологов тоже притягивают заметные, блестящие предметы, и это может уберечь драгоценную находку от забвения. Была ли у неандертальцев сорочья страсть ко всему яркому и сверкающему? Когда мы обнаруживаем предметы, обладающие такими свойствами, но не несущие очевидной практической функции, сложно удержаться от предположения, что их существование объясняется эстетическими причинами.
Самый простой случай — манупорты, то есть «перенесенные руками» объекты. По сравнению с костями и каменными орудиями их число невелико, но они известны во всем неандертальском мире. В качестве примера можно привести кристалл кварца в Абри-де-Пешер на юго-востоке Франции или окаменевшую раковину в Пеш-де-лʼАзе I. Блестящие предметы притягивают взгляд, а окаменелости воспроизводят образы живых существ в неожиданном материале, и можно предположить, что это возбуждало любопытство неандертальцев. Они также подбирали вещи необычные на ощупь, такие как куски пемзы, найденные на некоторых стоянках в Италии. Эти диковины иногда перемещали на большие расстояния: окаменелость, найденную в Пеш-де-лʼАзе I, унесли как минимум на 30 км. Учитывая, что все предметы переносились руками, а следовательно, имели какое-то значение, выбор был осознанным.
Но был ли у них символический смысл? Птицы шалашники инстинктивно собирают различные природные «безделушки» и выставляют их напоказ, однако делают это для привлечения самок (подобно распускающим хвост павлинам), а не из любопытства к материалу. Мы тоже не можем быть уверены в том, что для неандертальцев вещи несли то же смысловое значение, что и для нас. Красота орудий из горного хрусталя в Абри-де-Мервель на юго-западе Франции может свидетельствовать о том, что эти объекты были особенными, но, строго говоря, неандертальцы добывали и раскалывали их в точности так же, как и другие камни.
Доказательством более глубокого смысла может быть особая обработка или повторяющиеся зависимости и модели поведения. Нечто удовлетворяющее этим требованиям, возможно, есть в пещере Чиоарей-Бороштени в южных Карпатах. При раскопках, которые велись последние 20 лет, был обнаружен твердый округлый предмет, умещающийся в руку и при этом удивительно плотный. Сканирование показало, что это, скорее всего, опаловая жеода. Неизвестно, где неандертальцы ее нашли; местная река течет по вулканическим регионам, где могут присутствовать жеоды, но этот камень настолько тяжелый, что вряд ли укатился бы так далеко по течению.
Данный объект необычен уже сам
