— Но ведь стыдно ложиться спать, когда солнце встает, — сказала Николь, сдерживая дрожь в голосе.
— Я тебе покажу «стыдно», — пообещал он таким тоном, что дрожь пробежала по всему ее телу.
Брайан сел на кровати и стал ее раздевать. Делал он это очень медленно. Задержал руки на ее затылке, пока развязывал ленты, погладил плечи, когда сдвигал вниз рукава, провел ладонью по шее, когда стаскивал лиф. Затем, когда нежно-голубое платье оказалось на полу, нагнулся и поцеловал ее груди.
— Еще, — попросила она, расстегивая ему пуговицы рубашки.
— С удовольствием. — Он перевернул ее на спину, и его пальцы стали ласкать нежную кожу, а вездесущий язык помогал его пальцам. Николь подумала, что от столь сладостных ощущений можно потерять сознание.
— Ах, Брайан, я боялась, что ты больше никогда не будешь меня ласкать.
— Я тоже. — Он сел на кровати, чтобы снять жилет и рубашку.
Лежавшая рядом Николь вдруг дернулась:
— Я должна снять с тебя сапоги!
— Я могу и сам снять эти чертовы сапоги, — возразил он и стал их стаскивать, медленно, но гордо, словно трехлетний ребенок, научившийся самостоятельно раздеваться.
— А колено у тебя болит? — спросила она.
— Чертовски.
— Не могу поверить, что ты поднялся по этим лестницам!
— Меня подгоняла мысль, что он обладает тобой.
— Знаешь, вообще-то он очень порядочный человек. — Николь вдруг захихикала. — Тем более странно, что именно он похитил меня, а ты, известный всей Европе повеса, меня спас.
— Это еще раз подтверждает, что нельзя полагаться на мнение света. — Сняв сапоги, Брайан торжествующе швырнул их на пол. Затем, кажется, в первый раз окинул взглядом убогое окружение — обшарпанные стены, пыльный пол, скрипучую кровать. — Знаешь, Николь, я хотел бы заняться любовью с тобой в более приличном месте, а не в такой дешевой придорожной гостинице.
— А мне нравятся дешевые придорожные гостиницы, если я с тобой.
— Милая девочка, — улыбнулся он. — Ты и клопов любишь? — спросил он, смахивая с подушки насекомое.
Николь передернула плечами.
— В «Белом лисе» было чисто! — Затем она распрямила плечи. — Потом ты отвезешь меня к себе домой. Как называется то место, где ты живешь?
— Замок Тобермау в Стратклайде.
— Замок! — Лицо ее засветилось.
— Конечно, он не столь грандиозен. Если ты хотела себе богатого мужа, следовало выбрать Уоллингфорда.
— У меня именно тот муж, которого я хотела. Единственный мужчина, которого я хотела, — с упреком проговорила Николь.
— Не знаю только почему.
— Потому что… — Она потянула его за штаны. — Никто другой не в состоянии заставить меня испытывать такие чувства, кроме тебя.
— У тебя нет опыта, — крякнул Брайан.
— Ну, тогда потому, что ты очень представительный мужчина.
— Ах, ведьма! — Он повернулся к ней и стал стаскивать с нее панталоны. — Я должен… должен… — При виде округлых голых бедер и густых кучерявых волос золотистого цвета он задохнулся и потерял дар речи. — Ах, жена, — хрипло проговорил он, дотрагиваясь до шелковистых зарослей.
— Ах, муж! — улыбнулась она, увлекая его вместе с собой на кровать.
Их обнаженные тела прижались друг к другу. Николь чувствовала, как дергается от возбуждения мужское естество. Брайан приподнялся над ней, нежно целуя ей веки, рот, затем уже с настоящей страстью — груди. Он делал это так горячо и неистово, что Николь засмеялась.
— Я не могу терпеть, — громким шепотом сказал он. — Ни одной минуты.
— А как насчет предохранения? — поколебавшись, спросила она.
— К черту! В этом больше нет необходимости. — Его пальцы коснулись ее бедер, раздвинули их, коснулись нежных складок и проникли во влажный теплый грот. — Ах, Николь, любовь моя…
— Да, Брайан, — зашептала она. Его нежные прикосновения пробудили в ней сладостные ощущения, которые, казалось, были потеряны для нее навеки. — Да, Брайан, да, — шептала она, когда он отыскал бутон — маленький тугой узелок и прикоснулся к нему пальцем, вызвав в ней пламя желания и разлив сладострастные токи по телу. Он продолжал ласкать тугой узелок все энергичнее, и Николь, обхватив мужа за ягодицы, притянула его к себе.
— Ну же, Брайан. У меня сейчас…
Ствол прижался к ее плоти и заскользил взад-вперед, головка терлась об узелок сладострастия, а Брайан покачивал Николь в руках и шептал ей на ухо:
— Люблю тебя…
— Люблю тебя, — отвечала она.
Он сильно, глубоко вошел в ее ноющее, трепещущее лоно.
— О Боже! — прерывисто выдохнул он и, выйдя, снова с силой вошел в него на всю глубину. Кровать отчаянно прогибалась и скрипела под ними.
Николь зажмурила глаза, крепко обхватила Брайана и при каждом его толчке старалась прижать к себе как можно сильнее. У нее было такое чувство, что она сейчас взорвется, ей казалось, что она не может им насытиться. Брайан подвел руки ей под ягодицы, и они задвигались вместе — удивительно слаженно и согласованно. Она закричала, выкрикивая его имя, и он ответил ей торжествующим криком, изливая семя в ее пульсирующее лоно. Он изливал ей не просто семя, он изливал ей свою любовь, и это длилось до тех пор, пока он не излил всего себя до последней капли, а затем затих обессиленный, и она прижалась к нему со слезами на глазах.
Мужское естество в ее лоне стало медленно опадать. Николь чувствовала, как мышцы сжимаются вокруг теряющего силу ствола и улыбнулась: ее тело не желает его отпускать, хочет удерживать вечно. Как и она.
— Плоть от плоти моей, — неожиданно сказал Брайан.
Николь открыла глаза. Он смотрел на нее в упор и плакал, хотя и сам этого не осознавал. И при виде его слез она почувствовала себя сильной и любимой.
— Плоть от плоти моей, — снова прошептал он. — Две составляют одно целое.
— Навеки и навсегда, — сказала Николь, поцелуем смахивая его слезы.
После этого он на какое-то время заснул. Николь лежала, глядя на растрескавшийся, в подтеках потолок. Рука Брайана обнимала ее за плечи, в комнате витал запах любви. Когда Брайан проснулся, Николь предложила позавтракать. Он отказался, а вместо этого снова взял ее — на сей раз неторопливо, без спешки, с долгими ласками, любуясь ее наготой. Затем они оба снова поспали, лежа в обнимку под ветхими одеялами. Когда Николь открыла глаза, небо за окном было темным.
Брайан сидел на кровати и гладил ее волосы. Она повернула голову, чтобы поцеловать ему пальцы.
— Ты не жалеешь? — спросил он тихонько.
— Брайан! Ну как я могу сожалеть?!
— Просто я подумал: может, я поторопился? Может, тебе больше по душе была бы настоящая свадьба? Вестминстерское аббатство. Толпы людей. Цветы.
