книги. И ведь когда-то я об этом знала. Что произошло с моей памятью, черт побери?
Читая дальше, я обращаю внимание на строки, в которых говорится о том, как сильно укорачивается наша память, когда приходится менять образ мышления, именно поэтому так важно еженедельно посещать собрания, ну или хотя бы по мере возможности.
Чем больше я читаю, тем больший смысл обретает для меня эта книга, и я понимаю, что верный способ не сбиться с пути — это следовать правилам. «Я никогда не подчинялась никаким правилам», — думаю я. Разумеется, мне приходилось слышать про такие вещи, как не солги и не укради, но это совсем другое, потому что, вспоминая всех тех, кто вызывает во Мне неприязнь, я понимаю, что до этого момента жила неправильно. «Ненавидеть кого-то — это все равно что выпить яду и надеяться, что умрет кто-то другой», — однажды сказал кто-то на собрании. А другой вставил, что «надежды вырастают из ненависти». Все тогда смеялись, и я в том числе. Но сейчас я осознала: почти все, что меня в этой жизни раздражало — в чем-то не помогли родители, где-то не поддержали друзья, кто-то меня недостаточно любил — было результатом того, что я возлагала на всех слишком большие надежды.
Вооружившись этим лозунгом, я достаю блокнот и начинаю составлять список тех людей, которые меня бесят. Как вы понимаете, список получился довольно внушительный. Я слышала, что лучше всего начать с того, чтобы составить список абсолютно всех людей, с которыми когда-либо был знаком, потому что наверняка они тебя хоть чем-то, но раздражают. А в моем случае это так и есть.
Поэтому я начинаю с мамы и папы, потом заношу в список друзей по школе — вспомнив все мелкие обиды, которые вынашивала в себе годами — и перехожу к своей сегодняшней жизни. Я достаю старые фотоальбомы, роюсь в старых записных книжках и даже захожу на сайт одноклассников, чтобы освежить память. Когда же я начинаю описывать причины, по которым они меня раздражают, то понимаю, что на это уйдет не то что несколько часов, возможно, несколько недель. Но мне так хочется начать новую жизнь, перенести все это на бумагу и посмотреть, кем же я на самом деле являюсь. И чем больше я пишу, тем больше осознаю, что большую часть своей жизни потратила на обиды и злобу.
От ручки, которой я пишу, уже начинает саднить указательный палец, и я закуриваю уже, наверное, двадцатую сигарету, когда раздается телефонный звонок. Когда мы только начали работать с Рэчел, она посоветовала мне не смотреть на определитель, потому что очередной звонок — это как раз тот перерыв, который мне необходим, даже если тебе кажется, что ты в нем не нуждаешься. И я согласно кивала, но все равно смотрела на определитель, всегда отвечая на ее звонки, так что она ни о чем не догадывалась.
— Алло, — говорю я, даже не взглянув на высветившийся номер.
— Солнышко? — И я сразу же узнаю этот голос.
— Привет, Надин, — говорю я. — Что такое? — Я уже не волнуюсь, как когда-то, когда мне приходилось разыгрывать из себя Тусовщицу.
— Что такое с вами? — спрашивает она встревоженным голосом. — Что вы делаете дома в пятницу вечером?
Я смотрю на часы: половина десятого. Я совершенно утратила чувство времени и прихожу в шок, когда понимаю, что даже не заметила, как закончился день и наступил вечер. С Рэчел мы расстались около полудня. Неужели я в течение восьми часов читала книгу про «Пледжс» и писала? И неужели сегодня вечер пятницы? Я и забыла об этом.
— Просто сижу дома, — отвечаю я. — Читаю, пишу. — И, бросив взгляд на спящих подле меня кошек, добавляю: — Играю с кошками.
На том конце провода воцаряется мертвая тишина.
— Надин? Вы здесь?
— Да, солнышко. Просто немного удивлена, только и всего. Не так я представляла себе жизнь Тусовщицы в пятницу вечером.
— Бывает, — говорю я. — И гораздо чаще, чем вы думаете.
Надин снова молчит. Они так и не спросила у меня, что произошло у Райана Дюрана, а сама я ничего не рассказала. Я прекрасно понимаю, что буквально убиваю ее, и это нехорошо, но в то же время крайне необходимо.
— Я просто звоню сказать вам, что через две недели вы будете выступать на «Вью», — отвечает она. — И еще у меня совершенно потрясающие новости! — С момента нашей беседы ее голос повысился уже на четыре октавы. — Я слышала много разговоров о том, что некоторые компании хотят купить права, чтобы снять фильм или шоу по «Тусовщице». А тут одна пташка намекнула мне, что к Тиму приходил вице-президент «Ридли Скотт» с серьезным предложением. — Детка, они хотят поставить сериал и запустить его в следующем сезоне!
— Вот как? — вопрошаю я. Я понимаю ее восторг — это предел любых фантазий каждого пишущего человека в Голливуде — но почему-то меня это не трогает.
— Солнышко, что-то по вам не скажешь, что вы очень рады.
— Я рада, — отвечаю я с фальшивым энтузиазмом. — Потрясно. — Не помню, когда я в последний раз произносила это слово.
— Но, разумеется, им придется подождать, когда выйдет еще несколько колонок, — говорит она. — Но он сказал так: «Если она будет продолжать в том же духе, то почему бы нам не сделать из этого нечто грандиозное?» Солнышко, они хотят, чтобы вы были продюсером-консультантом! И, возможно, вы даже сниметесь в шоу. Вы же можете быть и Тусовщицей, и актрисой одновременно!
От всего этого разговора у меня начинает болеть голова, и я понимаю, что единственное, чего бы мне сейчас хотелось, это положить трубку и прилечь.
— Все это прекрасно, Надин, — отвечаю я. — Я бы хотела продолжить то, чем занимаюсь, но все равно спасибо, что позвонили и рассказали.
— Но, солнышко…
И я кладу трубку.
Глава 30
Всю следующую неделю я описываю свои негодования, прерываясь только для того, чтобы съездить на собрания в «Пледжс». Я уже подошла к последнему куску, в котором описываю свое поведение во всех этих событиях — то у меня были завышенные требования, то во мне проявлялся дух соперничества, то я говорила человеку какую-нибудь пакость прежде, чем на меня успевали наорать. У меня появляется ощущение нереальности всего происходящего, когда я вспоминаю все эти подробности, которые либо забыла, либо просто не хотела вспоминать. Однако, думая о своей роли, я не испытываю стыда, а лишь облегчение,
