— Уф! — Лендер почувствовал, что на миг умер, но родился заново.
— В действительности картина смутна и сложна. Всё очень неопределенно… Однако вам этого знать не нужно. — Сигваррд Оканн Барбатос Улле и сам как будто испытал облегчение или торжество, которые неясны были сочинителю.
Так или иначе, в глазах историка засверкали какие–то веселые искорки.
— Однако машина все еще показывает перемену участи, — сказал он, — и об этом я обязан вам сообщить.
— Ну что же может сделаться со мной? — опешил сочинитель. — Не стану ли я антаером под влиянием достойного Кантора?
— Едва ли, — рассмеялся историк, — вы крепко держитесь своего пути. Но ведомо ли вам, что мы называем переменой участи?
— Только в самом поверхностном смысле…
— Так вот, это момент, за которым ваша судьба не читается. До тех пор пока этого не случится, пока вы не встанете перед важным выбором и пока не сделаете этот выбор, ни я, ни Карта Судьбы, ни друид–прорицатель, никто, даже сам ангел судьбы не могут знать, что с вами станется после этого момента. И о том, по долгу моей службы, я должен вас уведомить.
— И что мне делать?
— Не мне вас учить. Что можно сделать? Следует жить, достойно, бдительно и старательно… Да будет сытен и светел путь достойного мужа, цель ясна и ноша посильна, и в спутниках его прибудет, а не убудет. Теперь же давайте покончим с формальностями.
* * *
Альтторр Кантор, по прозвищу Пешеход, остановил свой паромотор у парадного входа в «Нью Лонг Степ». На службу он обычно являлся пешком, по той простой причине, что жил поблизости. Ему не было смысла выводить со двора паромотор или брать наемный экипаж, чтобы добраться сюда, так что, возможно, именно из–за этого его так и прозвали. Впрочем, существовало не менее дюжины версий происхождения этого прозвища. Лишь некоторые из них не принадлежали самому Кантору.
Когда Кантор обзавелся собственным паромотором, словно подражая молодой аристократии, это прозвище приобрело и второй смысл, насмешливый. Действительно, паромотор чаще был для Кантора поводом проявить талант механика, нежели средством передвижения. Это еще одна из версий.
Сегодня он свое правило нарушил в силу некоторых причин.
Управление полиции в утренние часы мало отличается от любого другого учреждения. Здесь масса служащих, приступивших к работе либо еще только пришедших и занимающих рабочие места. Здесь еще нет задержанных, доставленных для допроса, и обилие людей в мундирах еще не так бросается в глаза, как через час после начала рабочего дня. Другое дело днем. Днем здесь полно номерных. В главном зале не протолкнуться, словно в торговых рядах. Позже хаос упорядочивается. Но Кантор прибыл как раз к тому времени, когда наступил самый напряженный период.
Дежурный полицейский–привратник приветствовал антаера и качнул массивный рычаг, раздвигающий высокие, с толстыми стеклами в прихотливых остроугольных переплетах дубовые двери.
Тяжелые створки бесшумно раздвинулись, пропуская Кантора в управление.
Миновав двери, Кантор перехватил свой зонт за середину трости и снял с него наконечник из восьминидловой гильзы. Дань привычке — не стучать латунным наконечником по плитам пола. Впрочем, сейчас здесь стоял многоголосый гомон, так что лишнего звука никто бы не заметил.
Номерной, заложив крутой вираж, промчался мимо. Он сделал попытку прямо на ходу вытянуться в приветственной стойке, но успел на бегу только, извиняясь, улыбнуться.
Кантор кивком приветствовал его.
Он шел привычным маршрутом, отвечая на приветственные жесты, через огромный сводчатый зал.
Ряды потемневших от времени бюро придавали главному залу сходство с читальней большой библиотеки. За этими бюро работали младшие сотрудники, как облаченные в форму с номерными погонами, так и одетые в партикулярное платье.
Слева и справа вдоль главного зала шли ряды кабинетов инспекторов и помощников детективов, отгороженные невысокими, словно бы временными, перегородками.
В дверях кабинетов — окошки, за которыми обычно происходят допросы подозреваемых или снятие показаний со свидетелей. В первом случае у дверей кабинетов обычно стоят номерные полицейские, которые сопровождают задержанных после допроса в здание суда или же в дом предварительного содержания под стражей, или домой, под домашний арест.
В конце главного зала — две лестницы, плавным изгибом обнимающие справа и слева ажурную ферму подъемников, своим индустриальным видом придававшую обстановке строгости.
Вообще, главный зал всем видом, деталями отделки, конструкцией и организацией пространства не только создавал удобства для работы полиции, но и олицетворял величие правосудия и неотвратимость наказания. Кантор, когда впервые очутился здесь, усмехнулся: частное управление полиции — не карающий орган, а просто предприятие, которое осуществляет дознавательскую, патрульную и охранную работу по заказу. Дескать, нескромность вводит в заблуждение.
На это он, тогда еще очень молодой человек, претендующий на должность помощника антаера, получил строгую отповедь от своего наставника. Тот заметил, что преступник, как правило, далек от суждения о таких тонкостях, но всякий подозреваемый должен почувствовать, что находится в стенах весьма солидной организации.
Кантор не возразил, однако оставался и поныне при своем мнении.
Лифтами Кантор не пользовался. Он был здоров и силен, еще не наступил тот возраст, когда ему, как его старым часам, нужно будет беречь заводную пружину.
Он поднялся, как всегда, по левой лестнице и пошел по галерее, откуда открывался бесподобный вид на главный зал уже сверху: вид на спины, плечи, номера на погонах. Кантор называл это «заглядывать в чернильницы».
Пятая от лестницы дверь была снабжена табличкой, отбрасывавшей по утрам солнечный блик на перила галереи. Сейчас она тускло мерцала, ибо солнце было уже высоко, его рассеянные лучи проходили через окна и прозрачный свод потолка главного зала.
Надпись на табличке гласила: «Старший детектив отдела по расследованию убийств Альтторр С. Кантор».
В надпись вкралась неточность. В имени сыщика не было ничего, что могло бы скрываться под буквой «С», ибо не было у него второго имени и никакой буквы «С» тоже не было и быть не могло. Теперь этого уже давно никто не замечал. Но когда табличка была выгравирована на посеребренной меди, то выяснилось, что кто–то допустил ошибку. Выяснять, кто повинен в этой ошибке, Кантор не стал. «Пусть это будет единственным нераскрытым делом на моей совести!» — пошутил он.
И до сих пор так оно и было, кстати сказать. Настоящей причиной того, что табличка с ошибкой так и осталась на двери, было единственное суеверие, которое было у Альтторра Кантора. Он полагал, что для того, чтобы вещь служила долго, в ней на момент приобретения должен быть незначительный дефект. Он как бы прощал вещи маленькую ошибку, с условием, что она больше его никогда не подведет. Вещам без изъяна он не вполне доверял. Ведь вещей вовсе без изъяна не бывает, а значит, вещь со скрытым дефектом может подвести в любой момент, когда дефект станет явным. Нельзя сказать, что сыщик придерживался этого правила строго и неукоснительно, но тем не менее он тайно лелеял в себе этот маленький предрассудок, ни в чем другом не давая себе спуску.
Кантор толкнул дверь и вошел в приемную.
Его помощник Клосс — молодой номерной полицейский в штатском — приветствовал шефа вставанием и грохотом откидной доски бюро.
— Чудесный денек, не так ли? — сказал сыщик искренне и повернулся к вешалке, чтобы повесить на распялку пальто, водрузить сверху котелок, предварительно проверив, вытерта ли с полки пыль, и поместить зонт в корзину под вешалкой. Это он и проделал незамедлительно.
— Благодарение ветрам северных вод и южных, — ответил Клосс на приветствие. — Как прошла поездка, шеф?
— Разнообразно и занимательно, — ответил Кантор.
— Глава управления просил вас зайти к нему, как только придете, — проинформировал Клосс. — Отчет о том, что происходило без вас, на вашем столе.
— И много чего произошло?
— Произошло самое страшное, шеф, — улыбнулся с хитрецой помощник.
— Что же?
— Ничего интересного.
— Да, для нашей работы отсутствие новостей — худшее, что может произойти, — согласился антаер.
Клосс продолжал стоять, что говорило о наличии других неотложных новостей.
— Ну, — нога об ногу снимая с туфель калоши, поторопил сыщик, — выкладывайте, что у вас там еще.
— Действительно, — признал помощник, — есть новости. Карло Бенелли отбыл сегодня ночью термопланом в Нэнт. Его подручного Шмидта с ним не было. Он отправился один. На этом наблюдение за ним прекратилось. Результаты наблюдения за истекший срок — в отчете.
— Одно только имя господина Бенелли обещает неприятные сюрпризы, — улыбнулся антаер.
