врага.
Мы были уже готовы выступить, как русские вломились в Витебские ворота, мы едва успели уйти. Русские натворили много зверств в городе. Те несчастные солдаты, которые еще спали в своих домах, все были убиты. Улицы были усеяны телами мертвых французов, но это евреи стали их палачами. К счастью, бесстрашный Ней прекратил панику. Правый и левый фланги русской армии обошли город и увидели нас. Несколько выстрелов из наших орудий остановили их, но поражение было полным. Возле горы у Вильно смятение достигло своего пика. Тут стал весь армейский обоз и обоз Императора. Солдаты расхватывали золотые и серебряные блюда. Все бочки и ящики были взломаны. Сколько награбленного добра было брошено на этом месте! Нет, тысяча раз нет! Никогда еще не было такого зрелища!
Мы шли в Ковно, куда король Неаполя прибыл в полночь 11-го декабря, а уже 13-го в 5 часов утра он покинул его и вместе с гвардией пошел к Гумбиннену. Несмотря на усилия маршала Нея и генерала Жерара, Ковно очень скоро попал в руки русских. Отступать надо было немедленно, и маршал Ней ушел из города в 9 часов вечера, предварительно уничтожив все артиллерийские склады, склады провизии и мосты. В похвалу маршалу Нею я должен сказать, что он, благодаря своей неустрашимости, задержал все-таки неприятеля в Ковно, я сам видел, как он схватил ружье, и с пятью солдатами лицом к лицу стоял перед неприятелем.[81] Да, таким людям отечество может быть признательно. Нам очень повезло, что нами командовал принца Евгений, который приложил немало усилий, чтобы сплотить наши разрозненные остатки.
В Кенигсберге прусские часовые издевались над нашими несчастными безоружными солдатами; все ворота для них оказывались запертыми, и они умирали на мостовой от голода и холода. Я сейчас же со своими двумя товарищами отправился в ратушу. Однако меня не пропускали туда. Я показал свои награды и эполеты, и мне разрешили войти через окно. Мне дали три квартирных ордера, и мы заняли лучшие комнаты. Но хозяева не разговаривали с нами, только смотрели на нас. Они обедали. Увидев это безразличие, я достал 20 франков и сказал: «Если вы будете кормить нас, мы каждый день будем платить вам 20 франков». «Хорошо, — ответил хозяин, — я прикажу затопить вам в этой комнате печь, а также дам соломы и несколько простынь».
Нам сейчас же подали бульон, и мы стали здесь обедать за 30 франков в день, не считая расходов на кофе (по франку с человека). Этот пруссак оказался настолько любезным, что еще кормил наших лошадей. Бедные животные от самого Вильно не ели ни сена, ни овса, и как, должно быть, счастливы были они теперь, когда им дали сена! Да и мы были счастливы, что спим на соломе в теплой комнате!
Я немедленно послал за сапожником и доктором, чтобы тот осмотрел мою отмороженную левую ногу. Мне необходимо было посоветоваться с врачом по поводу того, как должен быть сшит сапог. Было решено, что один из них сначала будет разрезан, а потом в нем будет сделана подкладка из кроличьего меха, в котором очень плотно будет покоиться моя нога. «Сшейте сапог за ночь, — сказал я, — я заплачу вам 20 франков». «Завтра в восемь он будет готов». До утра я оставался в сапогах. На следующий день явились доктор и сапожник — последний разрезал мой сапог, и появилась моя нога, похожая на новорожденного младенца, — ни ногтей, ни кожи, но в отличном состоянии. «У вас все хорошо», — сказал доктор. Он позвал хозяина и его жену. «Идите, — сказал он, — и посмотрите на цыплячью лапку. Мне нужна ткань, чтобы обернуть её». Они охотно дали мне прекрасное белое полотно. На мою ногу надели сапог и плотно обвязали его. Я спросил, сколько я ему должен. «Мне заплачено, — ответил он. — Эта услуга бесплатная». «Но…» — «Никаких „но“, к вашим услугам».
Я протянул ему руку. «Я объясню вам, — сказал он, — как окончательно вылечить ее. Ваша нога будет очень чувствительна к жаре и холоду, не выставляйте её на воздух; пусть она долгое время остаётся в том же положении, что и сейчас, но, когда появится клубника, соберите полную тарелку ягод, по крайней мере, два или три ливра, помните их, сделайте компресс и приложите его к своей ноге. Продолжайте делать эту процедуру в течение всего клубничного сезона, и она никогда не будет болеть». «Спасибо, доктор. А вам, мсье сапожник — 20 франков». «Не совсем так, — ответил он. — Только мои расходы, если вы не против». «Сколько?» — «10 франков». — «Как? Да вы, похоже, сговорились». «Хорошо, — сказали два моих товарища. — Давайте тогда выпьем ромового пунша». «Нет, — сказали они, — время дорого, нам пора возвращаться. Прощайте, храбрый француз».
Я последовал указаниям моего целителя и нога больше никогда не обеспокоила меня, и тем не менее, за клубнику мне пришлось выложить 20 франков.
Я отправился во дворец, чтобы получить распоряжения графа Монтиона. Там я встретил принца Евгения и принца Бертье. Граф Монтион сказал военному министру: «Я желаю, чтобы офицер обоза Контан стал моим мой адъютантом, а его место занял лейтенант Куанье, он энергичный человек. Мне нужно избавить армию от всех ненужных транспортных средств».
Министр тотчас назначил меня начальником обоза главного штаба — 28-го декабря 1812 года. Я больше не боялся быть отправленным на фронт. Несколько дней мы оставались в Кёнигсберге, собирая вместе остатки «Великой армии», от которой остался только небольшой корпус. Мы отправились маршем в Берлин, который тоже нужно было быстро покинуть с тем, чтобы отступить к Магдебургу. Там армия ненадолго остановилась. На Эльбе принц Евгений поставил армию на прекрасные позиции. Провизия подвозилась постоянно, он следил за всем и каждые три дня посещал аванпосты для наблюдения за неприятелем. Каждое утро в течение трех месяцев он приветствовал их восемью пушками, пятнадцатью или шестнадцатью тысячами пехоты и восемьюстами кавалеристами. Когда маленькая битва заканчивалась, он давал приказ к отступлению и всегда шел в арьергарде — он никогда не оставлял никого за собою. И всё-таки он всегда оставался приятным. Прекрасный солдат на поле чести. Он удерживал свою позицию три месяца, и не сдвинулся ни на шаг.
Я получил следующее письмо:
«МСЬЕ КУАНЬЕ,
Я посылаю вам приложенную к сему письму копию „Moniteur“, в которой содержатся предписанные Императором условия содержания экипажей в армии. Вице-король намерен сегодня же отдать приказ по этому вопросу, но в то же время вы должны уведомить тех лиц, которые не имеют
