На этом все и кончилось. Я ругала ее только за то, что она уступила Журавской квартиру, а Валя смеялась в ответ и говорила, что у Рябова теперь сын, он так хотел наследника, и этот сын вырастет и приведет в дом невесту, ему нужна будет комната. А выросших дочек разберут парни, а ей одной хватит в старости и небольшой квартиры.
Не верила я в эту Валину беззаботность, ее спокойный тон, когда она говорила о новой семье Рябова, лихость, с которой бросалась в беспросветность трудной доли оставленной мужем жены с двумя детьми на руках. Эльвира пошла уже в первый класс, а Янке было всего четыре годика… Когда еще они вырастут, а парни возьмут их замуж! Но какой совет могла дать Вале я, сама оставившая попавшего в беду мужа? Оказывать посильную помощь этой «неполноценной» семье, как обозвала ее однажды Журавская, быть рядом с Валей, тактично, неназойливо подставлять по мере надобности свое плечо — вот и все, что могла дать я подруге.
Завтракала торопливо, хотела пораньше прийти к Вале, помочь ей собраться, и теперь думала: не поведать ли ей о сегодняшнем страшном сне? Сама она любила рассказывать мне ночные виденья, комментировала их, знала множество провидческих свидетельств, толкований, умела построить из какого-нибудь подсознательного символа целую цепь логических суждений, хотя никогда и слыхом не слыхала ни о психоанализе, ни об учении Зигмунда Фрейда и его последователей.
И когда я была уже в доме у Вали, готовая поделиться с нею неким душевным смятением, в которое повергло меня увиденное во сне, мне вдруг подумалось, что и сама знаю отгадку… Мысль моя была готова уже отлиться в четкую форму, как вдруг зазвонил телефон, и Валя подняла с рычага трубку.
Она приветливо поздоровалась с невидимым собеседником, и несколько секунд спустя ее оживленное лицо посерело, осунулось. Это было так неожиданно, что я испугалась, еще не зная того, о чем сейчас говорили с Валей, инстинктивно осознала сопричастность с нагрянувшей бедой.
Валя глянула на меня и попыталась улыбнуться. Улыбка вышла кривой, скорее гримаса, она с силой провела рукою по лбу, будто пыталась стереть страдальческую маску, но выражение ее лица не изменилось, разве что смягчилось несколько…
— Ты знаешь, — сказала Валя, — это Катя Иконьева звонила…
Иван Иконьев был стармехом на «Лебеде». Я хорошо знала и Ваню, и его жену Катю. Мне хотелось произнести какие-нибудь слова, но язык мой будто прилип к нёбу, и я смогла лишь кивнуть.
— «Лебедь» тонет! — выпалила вдруг Валя.
Она медленно опустилась в кресло и закрыла лицо руками. Я бросилась к Вале, принялась тормошить подругу, пытаясь добиться от нее подробностей, но Валя лишь плакала беззвучно и мотала головой.
Тогда я сама позвонила Кате. Спокойным, но каким-то полинявшим голосом Иконьева рассказала мне, что траулер «Лебедь» столкнулся в Северной Атлантике с айсбергом, получил пробоину в районе машинного отделения и теперь медленно тонет… Рябов дал «аварийную», к нему уже идут на помощь. Больше она ничего не знает, собирается ехать в порт, узнать новости в диспетчерской.
«А мой Станислав — дублер капитана», — отстраненно подумала я.
Повернулась к Вале.
— Ты поедешь? — спросила ее.
Валя покачала головой.
— Не знаю… Нет! Мне нельзя… Останусь дома, с девочками.
Я поняла, что Валя не хочет встречаться в порту с Журавской, ведь недобрая весть об аварии в океане разлетелась по Калининграду, и жены рыбаков «Лебедя» уже торопятся из разных концов города в рыбный порт. Может оказаться там и Журавская.
— Буду звонить тебе, — пообещала я Вале, она кивнула, поднялась с кресла, подошла к столу и вынула из сумочки ключи от машины.
— Отвезу тебя в порт. Так будет вернее. И сразу домой… Ты звони мне, Галя, ладно?
Диспетчерская на территории порта, и попасть туда без пропуска нельзя. Я увидела десятка полтора женщин. Многих из них я знала. Они толпились у проходной, взбудораженные, с заплаканными лицами… Молоденький милиционер растерянно озирался по сторонам, не имел он права пропустить их в порт и понимал, однако, состояние взволнованных рыбацких жен. Тут вскоре подошел офицер милиции, постовой приободрился, и начальник его мягким тоном успокоил рыбачек и предложил пройти всем в приемную начальника управления. Там уже находится главный инженер, он в курсе событий, у него прямая связь с радиоцентром и, естественно, с «Лебедем».
«Как там Стас, что сейчас происходит с ним?» — теперь эта мысль не оставляла меня.
В приемной мы узнали, что «Лебедь» держится на плаву, команда борется за живучесть судна, капитан Рябов надеется продержаться до прихода спасателей. К «Лебедю» спешат плавбаза «Крымские горы», траулеры «Топаз» и «Чернышевский», но аварийное судно находится в стороне от района промысла, «Лебедь» был в поисковом рейсе, и идти до него, «Лебедя», порядком…
Я осмотрелась. Среди набившихся в приемную рыбачек Журавской не было. Звонить отсюда мне все же не хотелось, и я спустилась вниз, к телефону-автомату. Оттуда позвонила и постаралась приободрить Валюшу, в который раз подивилась широте Валиного чувства к человеку, оставившему ее и детей. Конечно, я тоже беспокоилась о судьбе Стаса, но это был мой Стас, мой муж. Не уверена в том, что на месте Вали тревожилась бы так за человека, который ушел к другой женщине и, следовательно, не принадлежит теперь мне. Наверно, это дети продолжают привязывать Валю к Рябову, только мне не понять этого, у нас с Решевским нет и не будет детей…
Тогда, в те страшные часы ожиданья, я с щемящей тоской вдруг осознала собственную духовную ущербность, с горечью призналась себе в том, что мудрствованиями своими, изобретением эгоистических «теорий» сама привела судьбу, женскую долю к этому печальному итогу. Я не умела, скорее не хотела довольствоваться малым, тем, что мог дать мне Игорь Волков, весь уклад совместной жизни с капитаном рыболовного траулера. Слишком поздно согласилась с тем, что настоящего мужчину не согнешь, не заставишь изменить любимому делу. И та женщина, которая сумеет сломать мужчину, подчинить его своему влиянию, заставит построить собственную судьбу мужа в угоду ей, та женщина неминуемо проиграет.
Я тоже проиграла…
А главный инженер, это было уже после обеда, вышел к нам с сияющим лицом и сказал, что к «Лебедю» подошел мурманский траулер «Рязань». Он тоже был в поиске и успел прибежать к гибнущему судну прежде других.
— Капитан «Рязани» сообщает, что принялся снимать людей с «Лебедя», — сказал главный инженер. — Так что успокойтесь, дорогие женщины… Все обошлось, все идет наилучшим образом. Траулером, видимо, придется пожертвовать, «Лебедь» едва удерживается на плаву. Ну да бог с ним, с судном… Вы же знаете: для нас главное — люди. А экипаж будет сейчас в безопасности.
«Надо срочно позвонить Вале», — решила я и бросилась вниз. Но у автомата была очередь, жены рыбаков ободряли оставшихся дома близких. Наконец я смогла опустить «двушку» в прорезь аппарата.
— Сейчас приеду в порт и заберу тебя, — сказала Валя. — И покормлю обедом… Ведь маковой росинки во рту небось не было за целый день.
— Мне не хочется, — сказала я. — А ее здесь так и не было, Валя…
Я говорила о Журавской.
— Вот и хорошо, — неопределенно ответила она. — Сейчас приеду.
Когда я вернулась в приемную, главного инженера там не было, а вокруг на все лады обсуждали последние новости:
— Как они доберутся до дому?
— На плавбазе доставят. И всех делов-то…
— Хорошо, что люди все живы.
— Да, жертв вроде бы нет. Говорят, что всех спасли…
— Не всех… Будто бы капитан остался на судне. Не захотел покидать.
— Чего это он? Али суда убоялся?
— Вот если б погиб кто… А раз всех забрали, то зря!
Теперь женщины говорили вовсе другими голосами. Они облегченно вздохнули, узнав, что на этот раз их мужей миновала лихая рыбачья доля. Конечно, жаль им было и капитана, хотя они явно осуждали его за непонятный для них поступок, но радость от доброй вести так и рвалась наружу из просветленных, успокоившихся душ.
Я медленно повернулась к двери и, ни на кого не глядя, неверными шагами направилась к выходу.
Оживленно говорившие вокруг женщины замолкли и удивленно смотрели на вымученную жалкую улыбку, неестественно застывшую на моем лице.
Не знали они, эти рыбацкие жены, что жертвы были уже в первый момент катастрофы и что на «Лебеде» находилось два капитана.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
«Лебедь» резко качнуло, и, когда судно выправилось, стало заметно, как увеличился крен на левый борт.
Рябов выругался сквозь зубы, почувствовал на себе взгляд, повернулся и увидел, как Решевский, он стоял в другом углу рулевой рубки, отводит глаза.
Размышляя о том, что сейчас делается в машине, как туго приходится стармеху Иконьеву и его ребятам, Рябов исхитрился подумать о двусмысленном положении дублера. И в самом деле, наступил тот момент, когда возникает наконец острая потребность в строжайшем единоначалии, вот теперь и проявляет себя не стоящий никаких вахт капитан в полной мере. У каждого члена экипажа четко расписанные, выверенные горькой практикой морских аварий обязанности, и только дублеру капитана попросту нечего делать сейчас… Но ведь он, Решевский, тоже капитан… И не может оставаться безучастным, когда гибнет судно.
