Понятное дело, что о причинах этих угрызений совести мы можем только строить догадки.
В марте Ильич собирается в Россию и зовет с собой Инессу. Она колеблется. «Вероятно, у Вас есть причины особые, здоровье, может быть, нехорошо и т. д.», — пишет Ленин. Он, конечно, знает о причинах, но письмам медицинских тайн не доверяет.
С отъездом все идет благополучно. Немцы разрешили «товарищам»-разрушителям проезд через Германию и выдали им деньги на пропаганду мира с Германией внутри России. Конечно, сразу же после захвата власти большевики позаботились о том, чтобы уничтожить документы, их изобличающие, ибо Ленин уже чуть не попал за это под суд по возвращении. Зато документ с грифом «совершенно секретно» об уничтожении изобличающих документов сохранился и был недавно обнародован. В нем про эти «немецкие деньги» все написано черным по белому:
Согласно резолюции, принятой на совещании народных комиссаров товарищей Ленина, Троцкого, Подвойского, Дыбенко, Володарского, мы произвели следующее:
1. В архиве министерства юстиции из дела об «измене» товарищей Ленина, Зиновьева, Козловского, Коллонтай и др. мы изъяли приказ германского имперского банка номер 7433 от второго марта 1917 года с разрешением платить деньги тт. Ленину, Зиновьеву, Каменеву, Троцкому, Суменсон, Козловскому и др. за пропаганду мира в России.
2. Были просмотрены все книги банка Ниа в Стокгольме, заключающие счета тт. Ленина, Троцкого, Зиновьева и др., открытые по приказу германского имперского банка за номером 2754…
О получении этих немецких денег в Стокгольме Ильич и сообщает Инессе, уговаривая ее ехать в Россию несмотря на болезни и отправляя ей деньги по почте: «Денег на поездку у нас больше, чем я думал, человек на 10–12 хватит, ибо нам здорово помогли товарищи из Стокгольма».
Конспиратор Ленин не называет «товарищей» по именам, но, может, он и не знал руководство немецкого генштаба и имперского банка поименно. Любопытно, как часто в его переписке слово «помогать» касается именно подкупа и вообще денежных операций.
«Вы скажете, может быть, что немцы не дадут вагона, — игриво писал Ленин Инессе в марте. — Нет ли в Женеве дураков для этой цели?»
Но дураки нашлись и в Германии (дураки, ибо в конечном счете все это обратилось и против немцев), так что в апреле, уже добравшись до места, Ленин мог сообщить с облегчением: «Германское правительство лояльно охраняло экстерриториальность нашего вагона».
Итак, Инесса вернулась в Россию в одном вагоне с Лениным, Крупской и всей компанией «товарищей». Ленин поселяется в Петрограде, а она в Москве. Она берет на себя (и ей доверяют) множество руководящих постов и нагрузок. Она становится членом Московского окружного комитета партии, членом Московского губернского исполнительного комитета, председателем Московского губернского совета народного хозяйства, а с 1918 года — заведующей ЦК РКП(б) по работе среди женщин. К управлению страной и хозяйством она была (даже по свидетельству партийных активистов) подготовлена не больше (и, наверное, не меньше), чем прочие подпольщики-агитаторы. Да и на ее связь с Ильичом, переехавшим в Москву, эти активисты, похоже, смотрели косо. Передают следующий рассказ большевички М. В. Фофановой:
Владимир Ильич назначил Инессу Федоровну председателем Совнархоза Московской губернии и поселил ее у кремлевских стен, напротив Александровского сада, рядом с квартирой своей сестры, Анны Ильиничны. Он часто пешком навещал Инессу Федоровну.
Надежда Константиновна заявила Владимиру Ильичу, что если он не прекратит связь с Арманд, то она уйдет от него. К сожалению, семейный конфликт стал достоянием членов ЦК партии и правительства, которые все знали и замечали.
Вскоре после назначения Арманд на должность председателя Совнархоза Московской губернии обнаружилось, что она не справляется с этой совершенно необычной для нее работой. Тогда по инициативе Ленина она была назначена на вновь созданную должность заведующей женским отделом при ЦК РКП(б).
Легко видеть, что Фофанова не испытывает к Инессе большой симпатии.
В 1985 году поэт Феликс Чуев записал и издал беседы со стареньким (95-летним) Молотовым, который вроде бы что-то вспомнил по этому поводу:
Вопрос: Говорят, Крупская настаивала, чтобы Инессу Арманд перевели из Москвы…
Ответ: Могло быть. Конечно, то необычная ситуация. У Ленина, попросту говоря, любовница. А Крупская — больной человек.
В 1919 году Инесса Арманд ездила в командировку во Францию в составе миссии Красного Креста. С дороги уроженка Парижа Инесса отправила старшей дочери письмо:
…через несколько часов уже не будем больше на нашей дорогой социалистической родине. При отъезде какое-то смешанное чувство. И хочется ехать, а когда подумаю о вас, то не хочется… В твое письмо вкладываю… письмо для Ильича. О последнем пусть знаешь только ты… пока оставь у себя. Когда мы вернемся, я его разорву. Если же со мной что случится… тогда передай это письмо Вл. Ил. Лично ему. Передать это можно таким образом: зайди в «Правду», там сидит Мария Ильинична, и передашь это письмо и скажешь, что это письмо от меня и лично для В.И. А пока держи письмо у себя…
Крупская вспоминает о визитах Инессы к ним в конце 1919-го вполне доброжелательно (трудно, впрочем, догадаться по этим всегда партийным мемуарам о ее истинных чувствах), отмечая, что в присутствии Инессы Ильич воодушевлялся и распускал хвост («Ильич при них, как я по старинке выражалась, “полки разводил”»).
В феврале 1920-го Инесса болеет, и ленинские «заботливые» записки к Арманд становятся особенно частыми. Ленин советует отдыхать и лечиться. Сам он ездил на охоту в бывшее имение Армандов (которых не тронули и в разгар тогдашнего террора) и «отдыхал… чудесно». Инессе Ильич советует отправиться на отдых на Кавказ, где Серго Орджоникидзе, который «там власть, все для нее устроит наилучшим образом». Идея, прямо скажем, не блестящая, так как на Кавказе было еще неспокойно. Серго еще не был всевластен, а вокруг санатория, где жила Инесса, частенько постреливали. В конце концов отдыхающих пришлось эвакуировать…
На Кавказе Инесса начала вести дневник, где писала об усталости, о каком-то равнодушии, цепенящем ее душу:
Горячее чувство осталось только к детям и к В. И. Во всех других отношениях сердце как будто вымерло. Как будто бы, отдав все свои силы, всю свою страсть В.И. и делу работы, в нем истощились все источники любви, которыми оно раньше было так богато. У меня больше нет, за исключением В. И. и детей моих, каких-либо личных отношений с людьми, а только деловые. И люди чувствуют эту мертвенность во мне, и они отплачивают той же монетой равнодушия или даже антипатии (а вот раньше меня любили). А сейчас — иссякает горячее отношение к делу. Я человек, сердце которого постепенно умирает…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
