До сих пор не могу понять, как у меня хватило глупости сделать это — на самом деле шансов не было почти никаких — но я просто решил, что раз мне повезло с минами, то повезет и здесь. Вообще-то, меня просто трясло от ужаса — но тогда моя жизнь не была нужна никому, кроме меня, и, может быть, только поэтому… Я смотрел словно со стороны… и дико, до безумия, ненавидел эту собственную трусость. В конце концов я понял, что если отступлюсь, то буду презирать себя до конца моих дней. Все остальное уже не имело значения. И я вошел.
Это все, собственно. Перед тем, как пойти, я оставил записку в своей комнате — просто чтобы отец не гадал, что же со мной сталось. Меня нашли часов через пятнадцать, — с разбитым в кровь лицом, в синяках, полуживого от холода. Странно, что я вообще не замерз…
Анмай говорил тихо, словно во сне.
— Очнулся я уже в больнице, — по-прежнему в чем мать родила, но в нормальной постели и с трубками, которые входили мне чуть ли не во все отверстия на теле. Все мускулы у меня были как ватные, голова дико кружилась, я с трудом соображал, кто я и где. Надо мной стояли физики, которым было интересно, почему я еще жив. Позже один из них сказал, что в деформационном поле невозможно выжить и меня выкинуло случайной флуктуацией — вступив в ядро, я должен был умереть. Я бы и умер — от стыда, если бы мог! А вот врачам было очень интересно, зачем я это сделал. Сказать им правду я не мог. Тогда они посадили меня под замок и пригласили психиатров — ох, как я злился! Сказал им, что пока жив, не дам к себе прикоснутся никому. Но они тоже читали «Откровения» Варатаса. Они знали также мои увлечения и быстро добрались до истины. Вся эта история с самого ее начала и до самого ее конца была следствием моей глупости. Но ко мне стали относиться иначе. С уважением?.. Не знаю. Все же это был уникальный случай. Никто прежде не выходил из ядра таким, каким вошел. И очень немногие смогли вообще из него выйти…
— И ты так ничего и не видел?
Анмай усмехнулся.
— Видел, разумеется. Я много что там видел…
— Но что? Что ты видел?
— Когда я вошел в ядро… ну, как это объяснить? Всего один шаг отделял обычную нечувствительность от насыщенного новыми, неизвестными, изысканными цветами потока впервые переживаемых ощущений, расширяющих диапазон чувствования в геометрической прогрессии. Эта сверхчувствительность пришла внезапно, как воспоминание, как пробуждение от глубокой телесной и духовной амнезии. Я словно бы вспомнил… вспомил себя через наслаждение, через боль и страх вновь потерять себя. Это новое чувствование ворвалось в меня, как ворвалась позднее любовь, как могла бы придти внезапная смерть, это чувствование оказалось настолько глубоко и отлично, что я не мог даже представить себе, что потом все может быть иначе. Я двигался вверх, двигался вниз, рос, уменьшался — все это было второстепенно, потому что главное — это, прежде всего, шок, чудо пробуждения от самого себя, надменного молодого, глупого приемыша. Шок, после которого умерли приобретенный мной опыт и мудрость других, как листья облетели годы моей короткой жизни и родилась свобода, безличная и безжалостная, как огонь. Я внезапно вспомнил себя, возможность быть расслабленным, текучим, гармоничным, вспоминил способность выходить за границы физического мира и делаться волной живого света, осязаемой и интенсивной. Свободное падение из пространства в пространство, из момента в новый, более расширенный момент; скольжение сквозь смену декораций в будущее, восторг и страх — настоящее вне времени, доверие, растворение в его тишине, в безграничности, растворение в самом отсутствии времени, расширение до масштабов другого измерения, стремительное и невесомое погружение на каждую последующую глубину Реальности — от сновидения к сновидению. Я по-прежнему был в пустоте, но она раскрылась, стала бесконечной, и я видел… кажется, только свое будущее, это естественно… Я, увы, сам не понимал очень многого, но главное… главное я помнил.
Я видел гибель нашего мира — он взорвется, разлетевшись на множество частей. Я видел тьму, полную звезд, гигантские корабли, летящие от звезды к звезде… я видел их так точно, что, пожалуй, смог бы построить, — если бы умел! И я видел себя на таком корабле! А все остальное… Миры — мертвые, лишенные жизни, — ты не сможешь представить, сколько их! Или полные такой жизни, что лучше они были бы мертвыми… Жизнь очень редко приводит к возникновению разума. Чаще всего она идет дальше… Я видел, что представляет собой жизнь, эволюционирующая двенадцать миллиардов лет. Я видел планеты, где чудовищная жизнь таится под ледяной броней толщиной в сотни миль, в не знающем света океане, видел гигантские планеты, состоящие, в основном, из воды, — в них сплошь кипит жизнь, питаясь внутренним теплом такого мира. Я не могу описать, на что похож такой океан — особенно, если он существует втрое дольше, чем наши моря! Живые существа во Вселенной столь многообразны… некоторые из них своим разумом намного превосходят нас — но вовсе не обладают самосознанием… в нашем смысле. А те, кого мы считаем разумными существами… но тут я не понимал почти ничего. Я видел населенные планеты… неописуемо прекрасные и одновременно полные невыразимого зла.
Ты думаешь, что есть только обитаемые миры и мертвые миры? Но есть еще и третьи, не-планеты. Иногда они обитаемы, но не похожи ни на что — несомненно, это искусственные конструкции, но таких размеров… по сравнению с ними планеты кажутся крошками, они вращаются внутри них, во имя вечной славы их создателей. Не-планеты трудно описать… их форма не похожа на все, что мне известно… но я видел их изнутри. И они похожи… на те конструкции, что стоят у берега Пустынного Моря!
Анмай яростно встряхнул волосами.
— Их создал вовсе не Межрасовый Альянс, они неизмеримо старше. Ведь могут быть сооружения, внешне мертвые, но способные чувствовать и восстанавливать себя. Их поставили здесь как воспоминание… или как предупреждение? Во Вселенной нет жалости — и в ее обитателях тоже! Я видел войны, чудовищные взрывы… и шел все дальше, навстречу своему страху — все дальше во тьму… без конца. Почти все, что я видел там, было мне непонятно, но я уверен — я не видел конца, не видел своей смерти! Я заглядывал очень далеко и не видел… Это должно было меня обрадовать, но я ощутил только страх… идти все дальше во тьму… без конца… чтобы достичь… чего?
Анмай вновь яростно встряхнул волосами, отбрасывая их назад, с глаз и лба.
— А сейчас я снова начал видеть это — и то, чего не видел раньше! Я пробую все это записать и привести в порядок, но времени нет! Это очень интересно… и страшно. Мне кажется, что когда-нибудь весь мир, все звезды, все, изменится необратимо, чтобы стать… чужим и непознаваемым. И я боюсь этого.
Он замолчал. В подземелье повисла тишина.
— Ты рассказывал кому-нибудь… это?
— Нет. Кроме Хьютай — никому. Я даже не знаю, что из увиденного мной было… настоящим, а что мне просто привиделось, что я придумал. Иногда так плохо иметь богатое воображение! Ну, им тоже хотелось знать, что я увидел, но я не мог им сказать. Просто… не мог. Это было… словно отдать смысл себя, свою мечту, свою тайную суть… не могу объяснить лучше. Они настаивали, даже вновь посадили меня под замок. Я сказал, что убегу и убью любого, кто встанет у меня на пути. Они знали, что это правда. Я знал, что не скажу им больше, чем хотел. Да и что они могли со мной сделать? После этого? Но потом — когда меня отпустили, — я смог объяснить многие из межзвездных посланий, которые иначе остались бы непонятными. Вот с тех пор ко мне и стали относится иначе — словно я один знаю, что надо делать. А еще потом на основе этих сообщений удалось создать гамма-лазер. Тогда Армфер Тару и решил сделать меня Единым Правителем, — он думал, что у него есть еще лет десять жизни… Теперь эти лазеры спасли нас всех. Забавно вышло, правда? Ладно, все. Время выходит. А у меня есть и своя работа, помимо порученной. Я стараюсь узнать, что может сделать Эвергет — без приставки «про». Это очень сложно, теория еще разрабатывается, а вычисления очень трудоемки, даже несмотря на компьютеры.
— Но зачем это нужно? Какое это имеет отношение…
— Когда война закончится, начнется разработка Эвергета. Все наши должны знать, ради чего они сражаются!
Философ опустил голову.
— Армфер Тару не ошибся в выборе. Но ты совершенно не жалеешь — ни себя, ни других!
— А зачем? Если бы я жалел себя, то давно был бы мертв — еще там, в пустыне. Жалеть других… иногда слишком трудно, да и что это меняет? Знаешь, что я больше всего ненавижу? Для Вселенной не существует ни добра, ни зла, ни жизни, ни смерти — ей это все безразлично. Может быть, это звучит странно, но я хочу это изменить.
— Нельзя изменить Вселенную. Это невозможно.
— А ты знаешь, что лептокварки, — те, что создают законы природы, — они повсюду? Все их разновидности существуют в виртуальном море, появляясь на мгновение и исчезая — напоминание о том, что все законы мироздания — лишь случайность, что все может быть совсем другим! И, если приложить достаточно энергии, мы сами сможем… Я думаю, с помощью Эвергета мы сможем изменить мир. И тогда цепь судьбы будет разорвана.
