— …услышит, я не…
Эд закрыл мой рот поцелуем, надавил на сомкнутые губы языком, я впустила его, встретила своим, и они сплелись в танце страсти. Интересно, получится ли продержаться хотя бы пять минут? Я уперлась в его грудь ладонями, но он продолжал меня целовать, одной рукой прижимая к себе, а второй поднимая подол платья и сорочку. Если дальше изображать недотрогу, Эд может принять игру за чистую монету, а мне безумно хотелось, чтобы он продолжал, и я пала под натиском его руки, развела сомкнутые бедра и, закусив губу, чтоб не застонать, приняла его. Всхлипнув, укусила перину, зажмурилась и сумела не закричать, когда по телу прокатились волны судорог. Чувство было настолько мощным, что я не сразу поняла, что мы опять получили удовольствие одновременно.
Потом мы лежали, обнявшись, и гладили друг друга — просто чтобы прикасаться, обволакивать заботой, впитывать тепло. До сих пор не могу поверить, что все это — не сон, я молода и буду жить долго, любимый мужчина ответил мне взаимностью, вот он — теплый, настоящий. Мой палец касается его губ, скользит по шее, попадает в ямку между ключицами, медленно движется по безволосой груди, повторяет очертания кубиков пресса, рисует знак бесконечности на твердом плоском животе, ныряет в ямку пупка…
Эд хватает мою руку, подносит к губам.
Будь моя воля, ни на минуту его не отпускала бы! Но реальность диктует свои условия, к тому же с нами Арлито, потому мы не стали продолжать любовные игры, немного полежали, обнявшись, а потом мага на козлах сменил Эд. Мне надоело валяться, и я уселась на лавку напротив жующего Арлито. Он смотрел на меня так, будто не понимал, чем мы тут занимались с Эдом. Или он и правда не понял?
Насытившись, он проговорил шепотом:
— Вианта, я понимаю, можно увлечься Ларсо Элио, у него манеры светского льва, он красив. Но Фредерик… Почему именно он? Ведет себя, как простолюдин, прост и предсказуем. — Маг тряхнул головой. — Девяносто лет живу — не понимаю твоих поступков. Объясни.
— Потому что он — настоящий, — улыбнулась я, намотала на палец волос Эда, который секунду назад лежал на перине. — В нем нет притворства, с ним тепло и надежно, и я… люблю его как никого другого. Да, знаю, у него жена, но ведь ее здесь нет, зато есть счастье, пусть и недолговечное. — Я вздохнула, потупилась, потом вскинула голову: — Давай больше не будем об этом? Это сильнее меня. Больно думать о будущем, пусть мне хоть немного будет хорошо.
— Мне за тебя тревожно, — честно сказал Арлито. — Ты можешь не справиться…
— Могу, — кивнула я. — Но у меня есть три дня. Потом Ледаар поедет домой, а я останусь в ордене, и мне будет чем заняться, чтобы не сойти с ума от тоски.
Арлито посмотрел с долей скепсиса, но промолчал. Наверное, я повела себя странно, но не удержалась, села рядом с магом, обняла его и сказала:
— Спасибо тебе огромное за то, что заботишься и помогаешь!
Не успел он опомниться, как я отодвинулась и принялась теребить веревку, заменяющую пояс. Чувства переполняли меня, переливались через край, и хотелось одарить всех своим счастьем.
Потом мы остановились, чтоб конь поел и отдохнул, затем опять поехали, и к вечеру казалось, что я буду дрожать и дребезжать, даже когда ступлю на землю.
Заночевать решили в лесу, нашли подходящую опушку вдали от дороги, пока Эд разводил костер, Арлито жевал, а я расстилала ветошь возле кострища, чтобы сымитировать стол и было уютнее. Собрав достаточно хвороста, Эд обнял меня и уселся рядом, Арлито прикончил жареное мясо, не разогревая его, потянулся и зевнул:
— Пойду-ка я посплю, чтоб завтра быть во всеоружии.
— Спокойной ночи, Арлито! И еще раз — спасибо.
Когда он ушел, я почувствовала себя свободнее, легла на ветошь, уставилась в небо, где начали зажигаться звезды. Эд лег рядом на бок, сорвал травинку и принялся водить ею по моим губам. Странно, но страсть трансформировалась в неописуемую нежность, я сдула стебелек, перевела взгляд на лицо Эда, где плясали огненные блики. Хотелось не только осязать, но и смотреть, слушать, говорить, говорить, говорить.
— Какие мы счастливые. — Я зажмурилась и потянулась. — И ведь каждый так — говорит, что его любовь одна на много тысяч, она особенная, самая-самая. Как думаешь, он прав?
Эд молча пожал плечами и всунул травинку мне за ухо, я продолжила:
— Все, влюбляясь, чувствуют одно и то же, и одновременно — разное. Мы сейчас смотрим на небо, но я не могу видеть его, как ты. И любовь так же — каждая особенная. Как человек. Как целый мир. Когда умирает любовь, где-то гаснет звездочка.
Я протянула руку и погладила плечо Эда, он перехватил ее, поднес к губам:
— Ты — мечтатель, мне очень тревожно за тебя.
Сел, согнулся, закатал рукав и принялся развязывать свой браслет, сплетенный из множества разноцветных ремешков. Закончив, повязал его вокруг моего запястья.
— Пока мне нечего тебе подарить, не отказывайся от самого дорогого, что есть. Этот оберег принадлежал еще моей бабке, он очень мощный и не раз спасал мне жизнь.
— Спасибо. — Я улыбнулась, поднесла руку к глазам, чтоб лучше видеть браслет: напоминает фенечки, какие мы плели в школе и дарили тем, кого считали друзьями. — Слушай… А вот представь, что я — крестьянка, бедная, несчастная…
— Глупость сказала. Если бедная крестьянка, значит, счастливая в чем-то другом. В любви и детях так точно.
Точно! Тут же справедливый мир, счастья и горя — всем поровну. Если в начале жизни человек страдает, то потом ему воздается.
— А вот мне интересно, — не сдержалась я. — Если человек совершил злодейство, уверенный, что он прав? Что ему будет? Настигнет расплата?
Эд вскинул брови и наморщил лоб.
— Хммм… Такие вопросы обычно дети задают. Я не Спящий, и мне ответить сложно.
— Счастье нужно заработать, — сказала я. — Выстрадать. Если не знаешь горя, не сможешь оценить счастья. Говорят, что я была злобным и глубоко несчастным человеком, и знаешь, эти дни с тобой, наверное, стоят тех слез. «Наверное» — потому что не помню своих страданий.
Он опять сорвал стебелек, провел им по моему лбу, носу, губам, было приятно и щекотно — я закрыла глаза, улыбнулась. Эд погладил меня по щеке, надавил на губы, его пальцы скользнули по шее, груди, бокам… Незаметно потянули за поясок, я улыбнулась еще шире, но не стала открывать глаз. Вопреки ожиданиям, он сначала расплел мои косы и только потом снял верхнее платье, сорочку, и я осталась перед ним нагая, посеребренная лунным светом.
— Ты — совершенство, — выдохнул он, ужалил в пупок и сразу же отстранился, припал к губам.
Необузданная страсть поутихла, мы любили друг друга неторопливо, нежно, стараясь запомнить и впитать каждое прикосновение. Больше всего грела мысль, что Эд не бросил меня, хотя его обязательства передо мной закончились.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
