— Это проклятая страна и мы идиоты, что решили завладеть ею, — вырвалось у меня.
— Проклятая, благословенная и всё, что лежит между этими словами. И всё же мы должны были прийти сюда, иначе Ворота не открылись бы нам. Следовательно, во всём этом есть какой-то смысл, и мы должны раскрыть в чём он, зачем мы здесь.
— Ворота, — медленно проговорил я. — Я знаю, что пение бардов открыло их, но при этом из нашей памяти были вырваны все сведения о том, почему мы должны были уйти. Зачем это было сделано? — и тут мои мысли потекли в другом направлении. — Может, потому, что здесь нам придётся встретиться с новыми врагами, и воспоминания о прошлом будут только мешать нам? И всё же, думая, почему мы пришли…
Она отложила свой кусок хлеба и завязала мешок.
— Спроси об этом у бардов, но не жди ответа. Эта страна может быть более благословенна, чем проклята…
Она замолчала, потому что в вечернем воздухе послышался звук. Я затаил дыхание. Говорят, что барды своим пением могут выманить душу из человека, оставив ему лишь пустую оболочку. Я всегда считал это выдумками людей, которые любят враньём украсить рассказ. Но этот звук, который мы услышали в каменном мире, был пением, какого я не слышал никогда в жизни — даже когда пел бард Оуз на празднике середины лета.
Это был даже не голос человека, а скорее голос сразу нескольких женщин. Он достигал такой высоты звука, какую можно было услышать только у птиц. И он слышался откуда-то позади!
Я мгновенно вскочил на ноги, выскочил из-под укрытия и стал всматриваться назад, откуда мы пришли, так ошарашил меня этот голос. Гатея встала рядом со мной так близко, что мы соприкоснулись плечами. Это был хвалебный гимн — нет, это была призывная песня влюблённых. В ней звучала радость победы, приглашение в домашний уют тех, кто храбро дрался, не щадя себя, в ней звучало…
Теперь я их увидел. Женщины, да, хотя лица их были закрыты длинными волосами, которые волновались по ветру, хотя я не чувствовал никакого ветра. А их тела, стройные женственные тела, закрывались только длинными волосами, или же на них были одеты одежды, такие же тонкие и невесомые, как эти локоны, плавающие в воздухе? Серебряными были их волосы, серебряными были их тела. Они находились далеко от меня, и тем не менее, по мере того как каждая из них делала шаг, напевая этот гимн, мне казалось, что я вижу их яркие глаза, огненно яркие, так как они были цвета пламени, которые я видел, несмотря на то, что лица их закрывались вуалью волос.
Они шли рука об руку, но вот они разошлись и образовали круг… за ним другой… третий… Три круга! Я вскрикнул.
Там, где раньше стояли каменные столбы, образующие три круга, теперь шли эти поющие женщины. Может, это я вижу камни, и только предательское вечернее освещение обманывает моё зрение? Серебряные тела, волнистые волосы, которые светились сами по себе мягким таинственным сиянием…
И они продолжали своё обворожительное чарующее пение. Мир и счастье, любовь, счастливый дом, вечная жизнь. Нужно только подойти к ним и всё это будет, всё исполнится. Всё слаще, всё призывнее, соблазнительнее становилась песня. И я пошёл, хотя моё сознание не участвовало в этом. Но я должен идти…
И снова я был безжалостно и грубо брошен на камни. Сильный удар заставил меня перевернуться через голову. Затем рядом со мной упало второе тело, и мы некоторое время боролись между собой, пытаясь высвободить руки и ноги, до тех пор, пока большое, тяжёлое, мохнатое тело не легло на нас, придавив к земле.
Я почувствовал сильный кошачий запах, услышал глухое ворчание, такое низкое, что казалось скорее дрожанием его тела, чем настоящим звуком. Пение всё продолжалось и всё манило нас, но сбросить Гру было невозможно.
Затем сквозь разрывающее сердце пение прорвался голос Гатей. Лицо её оказалось совсем рядом, я даже почувствовал её дыхание на своей щеке.
— Пальцы… уши… заткни…
Я почувствовал, что она заворочалась, и решил, что она старается, заткнув уши, отгородиться от сладкого пения.
Я тоже освободил руки, хотя и не старался освободиться от пения, заткнув уши. Гру, однако, не шевелился, Гатея тоже не делала попыток освободиться из-под тела кота, прижимающего нас обоих к земле. Я чувствовал запах трав, чистый и свежий, который исходил от её волос, прядь которых лежала у самого моего носа.
Понимая, что это вторая часть ловушки, и может быть, гораздо более опасная, чем первая, я тоже заткнул себе уши и постарался сосредоточиться на другом, например, когда же мы уберёмся подальше от этого опасного места и сколько таких мест нам встретится ещё в этой незнакомой стране.
Я слушал слабые звуки пения и они тянули меня, заставляли предпринимать попытки к освобождению, чтобы бежать к женщинам. Но постепенно песня затихла, растаяла вдали. Может, мы просто потеряли сознание, во всяком случае я смутно помню всё, что происходило, пока белый лунный свет не лёг на нас.
Гру наконец поднялся. Я чувствовал себя избитым, так как слишком долго был прижат к камням, и медленно поднялся на колени. Гатея встала раньше меня. Она смотрела на луну и руки её двигались в каких-то ритуальных жестах.
Луна была очень яркой и от её лучей камни становились серебряными, или угольно-чёрными, если на них падала тень. Я убрал руки от ушей. Ночь была настолько спокойной и тихой, что я мог слышать слова, которые еле слышно произносила Гатея на незнакомом мне языке. Я отошёл от неё и снова оглянулся на каменные круги. Они стояли очень далеко, а между тем женщины были гораздо ближе. Камни теперь снова стали просто камнями, выстроенными определённым образом с неизвестной мне целью.
Вечерние певицы исчезли. Только луна висела над нами, да Гру прижимался к Гатее с мурлыканьем более громким, чем её шёпот.
Глава седьмая
— Опять твои ловушки? — спросил я, стараясь казаться невозмутимым.
— Не моя ловушка… — тон её был странно лёгким. Мне показалось, что я увидел тень возбуждения на её освещённом луной лице. — Сирены… да… они заманивали, — она раскинула руки. — Сколько же здесь чудес? Кто сотворил эти заклинания, это колдовство? Сколько же они должны знать? Насколько больше нас, которые считают свои жалкие знания великими? — Гатея задавала эти вопросы не мне, а самой ночи. Она вела себя так, как будто подошла к заставленному яствами столу и теперь не может выбрать, с чего ей начать, какое блюдо самое вкусное.
Может, потому что она уже имела кое-какие знания, выходящие за пределы наших обычаев и законов, для неё эта страна была действительно страной загадочных чудес. Но для меня всё было наоборот. Однако помимо беспокойства, настороженности, опасений, во мне зрели семена любопытства.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
