Я хочу, чтобы вы усвоили, дети, что поэзия опирается на четыре опоры: размер, рифму, чувство и содержание. Без них стихи - пустой набор слов.
Наш народ всегда чувствовал поэтическое слово. Не только чувствовал, но и создавал. Наш народ дал миру великих поэтов, каждым из которых гордится культурный мир: Шейха Низами, Хагани Ширвани, Мухаммеда Физули и многих, многих других, имена которых перечислить невозможно. У истинных поэтов главным был их непревзойденный талант. Их поэзию рождало вдохновение... Но главным среди главных было знание жизни, глубина познаний. Поэт должен знать и свойства родного языка и уметь украсить стихотворения сравнениями, символами. Поэт должен очеловечивать безжизненные предметы, наделять их новыми качествами, уметь создавать новые определения. Когда Физули говорит, что его слезы могут "потопить весь мир", он прибегает к преувеличению, гиперболе. Когда говорит, что его могила "выложена камнем рока", это особый вид сравнения, который передает большое горе Физули...
Речь учителя внезапно прервал крик: пронзительный голос глашатая Махмуда призывал людей идти на площадь Весов. Вот голос приблизился, видимо, путь глашатая пролегал недалеко от школы, и тогда все ясно услышали:
- Эй люди-и-и! Губернатор зовет всех на площадь Весов! Сегодня после полуденного намаза по приказу царя будет повешен Джаби оглу Джавад, главарь разбойников, враг правительства и правосудия, грабивший людей, убивавший путников на дорогах, нападавший на караваны, убивавший погонщиков... Многие семьи по его вине остались без отцов... Люди-и-и! Все на площадь Весов! На площадь Весов!
Дети замерли. На лицах одних застыл испуг, на других - печаль, на третьих - удивление... "И невдомек им, что мир покинет еще один человек, пытавшийся своими силами отнять богатства у богатых и раздать их беднякам, враг захватчиков и защитник униженных!.." - подумал Ага. Он был рассержен громким голосом, прервавшим урок. Но в этот миг дверь в класс приоткрылась и в щель просунулась продолговатая, словно дыня, голая голова глашатям Махмуда. Махмуд видел, что в армяно-молоканских школах учителя и ученики снимают шапки, заходя в класс. Желая продемонстрировать, что он человек культурный, он снял папаху и был удивлен, что в этой странной школе, хоть дети сидели и не на полу, как в моллахане, а за столами, как в школе урусов, на мальчиках и учителе были надеты папахи. А в классе его голая яйцеобразная голова вызвала приступ безудержного смеха, будто не они минуту назад были похожи на испуганных ягнят. Быстрая смена чувств на детских лицах еще раз напомнила, что в этой удивительной жизни плечом к плечу идут рядом горе и веселье, печаль и смех...
- Что тебе, Махмуд? - строго спросил Ага.
Глашатай все еще продолжал изумленно оглядываться, как будто забыл, зачем пришел. Учитель снова повторил вопрос.
- Ага, господин пристав велел сказать, чтобы школьные моллы вместе с учениками обязательно пришли на площадь Весов, с целью назидания... Чтобы каждый все видел своими глазами...
У Сеида Азима упало настроение... Не следует детям видеть, жестокость, кровь и смерть, это он понимал ясно. Но если он не пойдет на площадь и не поведет с собой учеников, это будет вызовом приказанию властей. Недоброжелатели наверняка не пропустят возможности указать на этот факт в своих доносах, используя его для борьбы против него и его школы.
- Хорошо, мы придем...
Дети снова примолкли.
Остановись, читатель! Не спеши! Знаешь ли, куда ты идешь? Я боюсь, что сердце твое не выдержит, ты не привык к таким зрелищам, ты - дитя другой эпохи...
... Середина площади Весов пока пуста. По приказанию властей ее освободили от грузов, ожидавших своей очереди перед весами Ага Расула, вымыли и посыпали чистыми опилками, принесенными специально из Столярных рядов... Неосведомленному зрителю может показаться, что идут приготовления к выступлению народных силачей-борцов. Так же середина площади готовится к этому, любимому народом, зрелищу. Но сегодня на этом приготовления не закончились; как только принесли опилки, начали сколачивать виселицу... Разве ты не слышал глашатая Махмуда, дорогой друг? Сегодня казнят Джаби оглу Джавада, одного из самых храбрых сынов своего народа, наследника легендарного Бабека и мужественного Кероглу... Я надеюсь, что ты чтишь их имена, мой читатель. С каким бы негодованием я отказалась идти на казнь, но туда идет наш герой, и мы не можем не последовать за ним... Ну что ж, нам выпала доля увидеть, как уходит из жизни мужественный человек, герой, не склонивший голову перед врагом!
Площадь заполнялась народом... Вот справа от виселицы появился Молла Курбангулу, недавно назначенный приходским моллой. В руках он держит коран бухарской работы. Этим кораном он осенит Джаби оглу перед концом, примет покаяния "преступника" и отпустит ему грехи. Коран бухарской работы взят Моллой Курбангулу на казнь, чтобы привлечь внимание верующих к своей новой должности... Молла поверх черного одеяния накинул на плечи дорогую хорасанскую шубу, голову его венчает огромная чалма из самого тонкого белого ширванского шелка. Ему нравится центральная роль, которую он сегодня призван исполнить.
... Пока дети шли к площади Весов, Сеид Азим разрешил самым маленьким уйти домой. Он бы отпустил всех, чтобы избавить детей от кровавого зрелища, но вынужден был оставить старших. "Жуткая картина и для глаз взрослого человека, но что поделаешь, пусть это будет для них жизненным уроком..." Необходимость, только необходимость заставила учителя привести на площадь Весов своих учеников. Будь прокляты законы, которые рождают ее!
В передних рядах, как нарочно, стояли самые маленькие дети, пришли даже шести-семилетние девочки, приведенные за руку взрослыми. Они прятались за спинами своих маленьких братьев.
Сеид Азим посмотрел на Моллу Курбангулу. "Эта старая лиса готовится послать на тот свет несчастного, прикрываясь священной книгой... Он смог принять обет покаяния у Алыша - настоящего разбойника? Не побоялся отдать за него свою родную дочь и ввести его в свою семью?.. А этого несчастного..."
Думы поэта прервала дробь барабана. На площадь Весов ввели Джаби оглу Джавада. Он шел меж двух рядов вооруженных ружьями стражников. Толпа расступилась, приговоренного повели к центру площади. Дробь барабана эхом отдавалась на площади. Встревоженно бились сердца присутствующих. Если бы его воля, поэт прекратил бы барабанный бой, он был готов закрыть уши от ужаса, чтобы ничего не видеть и не слышать. Что поделаешь? На земле пока еще нет места, где повелевали бы поэты... Как говорил Ширин Абдулла, если бы правили поэты, на земле не осталось бы голодных, раздетых и разутых...
Вперед вышли офицер и переводчик. Стих шум на площади, умолкли барабаны. Офицер начал чтение смертного приговора. Время от времени его голос сменялся голосом переводчика... "Кто ты такой, парень? Почему убежал в горы? Какими грехами ты "дослужился" до виселицы? За что ты поджег стога Алхаз-бека? Что в твоем сердце? О чем ты думаешь? Что хочешь сказать в эти последние минуты?.." Сеид Азим не спускал взгляда с парня. Джаби оглу был еще молод, ему едва исполнилось двадцать пять - двадцать шесть лет. На нем была поношенная, но совершенно чистая, заштопанная чуха, на ногах домашней вязки шерстяные носки и самодельные кожаные чувяки, на голове лохматая баранья папаха. Его горящие глаза искали кого-то в толпе. Сеид Азим проследил за взглядом и увидел, что парень смотрит на старую женщину с непокрытой головой и стоящую рядом с ней молодую, обе смотрели на осужденного с тоской, обе не ощущали холода. Отсутствие на обеих чадры говорило о том, что к ним траур уже пришел...
Поэт перевел взор на парня, присмотрелся внимательней. Открытый лоб над черными бровями был пересечен, морщинами горя, тонкий рот слегка улыбался. По знаку есаула парню разрешили попрощаться с близкими. Старая женщина опустилась на колени и поползла к сыну... Она не спускала с него глаз. Джаби оглу гневно посмотрел на есаула Ага Башира. Есаул тут же наклонился, поднял женщину и под руку подвел к сыну. Старуха припала к нему. Многие женщины на площади зарыдали. До слуха Сеида Азима донеслись слова осужденного:
- Не плачь, мама, не плачь! Если ты хочешь, чтобы я спокойно покинул мир, ты не должна плакать... Чтобы враг не видел твоих слез, мама... Спасибо тебе за жизнь, которую ты дала мне, спасибо за молоко, которым меня вскормила...
Он наклонился и поцеловал у матери руку, потом грудь и глаза:
- Не плачь, родная, чтобы враг не видел твоих слез! Я не был бесчестным человеком, пусть плачет мать бесчестного. Держи голову высоко, твой сын не преступник!
- Не-е-е плачу-у...
Из глаз несчастной женщины непрерывным потоком лились слезы. Она целовала сына, прижимала его к груди и никак не могла оторваться. По знаку офицера есаул Ага Башир с силой взял ее под локоть и увел. Взгляд уводимой силком женщины не отрывался от сына. Ага Башир подвел ее к молодой, стоявшей в первом ряду, она поддержала ее: старуха словно осела на землю, глаза ее заволокла дымка, она потеряла сознание.
