Гордиевский был в списках на проверку, и вызывал серьезные вопросы у службы Маркелова. С Поляковым — теперь точно нужно разбираться. Но то, что вдруг прозвучит один из главных секретов КГБ — все объясняло. И Чебрикову стало понятно и появление у него в кабинете начальника второго управления. И его желание предоставить факты а-натурель.
— Дальше я завалил кресло набок, как мне и советовали, и камнем порвал клейкую ленту, — продолжал капитан Комаров. — Ключи от машины лежали в кармане. Я вышел из цеха. И поехал в консульство.
— Что сам думаешь, про твоего собеседника? — перебил его Чебриков.
— Молодой человек. От двадцати до тридцати. В голосе слышны южнорусские интонации. В целом речь грамотная и сдержанная. Я бы сказал, что это человек, перебравшийся в Москву или Ленинград из Ростова или Краснодара. Но еще какой-то странный выговор. Может быть, результат жизни за границей.
— А наблюдения ты за собой не видел?
Комаров поколебался.
— Серьезного наблюдения не было. Точно. Разве что я, три раза за два дня, заметил старый Ситроен Дешво. Но, по дороге домой я часто вижу одни и те же автомобили. Там достаточно изолированный район. Это позволяет быстро устанавливать интерес к себе. Но наблюдать за мной одной машиной бессмысленно.
После того, как оперативник вышел, в кабинете некоторое время стояла тишина. Потом Чебриков заговорил.
— Значит так. Форсируйте работу по Гордиевскому. Я санкционирую арест. Капитана Комарова — отправь обратно. Пусть сидит в Антверпене. Вдруг этот деятель снова объявится. Ты тогда его не упусти. А если нет — ты мне этого предсказателя найди, Иван Алексеевич. Это главный приоритет. Все понятно?
Когда за начальником контрразведки зарылась дверь, Председатель КГБ еще некоторое время сидел отрешенно глядя в окно.
Он так и не стал своим для кадровых специалистов КГБ. Но за пятнадцать лет работы в комитете, получил достаточный опыт, чтобы оценить произошедшее.
На первый взгляд все выглядит банально. Некто получил горячую информацию. И довёл эту информацию до руководства Советского Союза. Экстравагантность способа передачи информации, гарантирует доставку адресату. Только вот, получается, захват и беседу проводил помощник…
Если перейти на второй уровень, и предположить операцию противника, то какая цель? Опорочить Гордиевского и Полякова? Как-то несерьезно. Отвлечь внимание от другой операции супостата? Но противник знает, что в таких случаях включается режим повышенного внимания.
И он согласился с выводами, к которым его подталкивали тщательно подобранными документами. Только не потому, что начальнику одной из самых серьезных спецслужб, пришла в голову блажь поддаться манипуляциям. Внутреннее чутьё редко подводило товарища Чебрикова. И оно ему уже не первый день говорило, что грядут серьезные события.
Вдобавок, совершено неожиданно, возник железный повод отозвать Гордиевского. Этот золотой мальчик давно ему не нравился. Хотя, казалось бы, сын заслуженного товарища. Зять Алиева. Но, будучи глубоко системным человеком, Чебриков не позволял собственной антипатии, хоть в малейшей степени влиять на его карьеру. Но теперь — убрать объект от возможной разработки, сам бог велел. Не то, что противоречит правилам — прямо предписывается.
И, наконец — главное. Очень интересно получается с этой атомной станцией. В папке лежал рапорт Технического отдела. При должном аппаратном обеспечении, на ЭВМ, по методу Леонова, можно не только планировать, но и прогнозировать разные события. Недавно во Франции заработала одна из крупнейших в Европе ЭВМ.
Выходит, это может быть правдой?
Он снова беззвучно ругнулся. Писмо в ЦК, не пройдет мимо его службы, если отправлено обычным порядком. Как и остальные письма в Союз. Да и в других случаях тоже. Только, неизвестный отправитель совершенно бессовестно, сделал крайним его, председателя КГБ!
В ЦК это письмо будет три месяца бродить из отдела в отдел, пока не осядет в архиве. У Славского просто пожмут плечами, они и не такое каждый день слушают. Разве что Александров заинтересуется.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
И, случись что, хорошо еще если освободят в связи с уходом на пенсию. А не просто освободят от занимаемой должности.
Сукин сын!
Потом председатель КГБ снял трубку, и попросил секретаря соединить его с академиком Александровым.
Глава 63
Поезд отправился по расписанию. Моим соседом на этот раз оказался чувак из торгового флота. Оказывается, финская фирма «Вяртсиля» строит ледоколы для СССР. В частности, для работы в Финском заливе. И он утрясал различные вопросы с финнами.
Я, молодой парень без вещей, с одним рюкзачком, вызвал у него жгучее любопытство. Мы оказались тезки. То есть, он-то — Николай Федорович. А я — просто Коля. Очень приятно. Ему хотелось поболтать, а я как-то был не настроен. Так что отделался дежурным — гостил у родственников. На что он только крякнул.
А я смотрел в окно и думал, что все через жопу. И если поначалу я был готов даже прорываться через границу, то сейчас подуспокоился. Чего суетиться? С другой стороны, все становится сложно и непонятно.
К примеру, что делать с Софьей Игоревной. План предполагал, что она еще год будет жить у себя. Пока меня — невозвращенца, не лишат гражданства, и не выпишут из домовых книг. Выселить или уплотнить, ее никто не может. А потом уже, она переедет. Разменявшись с сурковской сеструхой. Но теперь это все обретало какой-то фантасмагорический вид, с чертами вороньей слободки. Разве что товарищ Каверзнев будет счастлив.
По просьбе соседа, проводник принес чай. Мои мысли свернули в другую сторону.
Я совсем не жалел что подергал КГБ за усы в Антверпене. Я много читал про то, что товарищ Чебриков — человек крайне эмоциональный и обидчивый. Чрезмерно для должности, что занимает. И рассчитывал, что панибратское хамство его взбесит. От этого он все же вникнет в суть. И, хочешь — не хочешь, успокоившись, примет меры. Достаточно ли будет этого, чтобы предотвратить аварию? Кто знает. А искать — пусть ищут. Это не самый главный, но плюс в пользу возвращения. Нехай по Европе бегают в поисках.
Занятый этими мыслями, я сам не заметил, как задремал, привалившись к окну. Разбудила меня поездная трансляция, советующая приготовится к паспортному контролю.
Финский миграционный офицер был другой. И говорил по-русски получше. И я не стал умничать с английским. Да и вопросов ко мне у него не было. Шлепнул штамп, и пожелал счастливого пути.
Когда в купе зашел прапор-пограничник, запахло Родиной. То есть гуталином и одеколоном Шипр. Ну и суровость во взгляде. Не враг ли посягает на рубежи? Ясное дело, что с точки зрения тридцатилетнего прапорщика, я — крайне подозрителен, даже на первый взгляд. А уж когда он пролистал паспорт, то и вовсе. Шведская виза, датская виза. Отметки прибыл-убыл. Хотя, чего там подозрительного? На выездной визе ясно написано: выезд и въезд в СССР — через п/п Бусловская.[9] А где я там был за границей — не его дело. Но он считал явно по-другому, и вышел с моим паспортом в коридор.
Товарищ майор, видимо, старший наряда. Ражий мужик лет сорока, с красной мордой и сталью во взгляде. Именно он решил оценить исходящую от меня степень опасности для страны. Я встретил его строгий прищур хмурым взглядом. Я и вправду что-то подустал за эти мои каникулы. И не верю, что у него есть основания для моего задержания. Просигнализировать — скорее всего. А задерживать? За что?
— Вы, гражданин Андреев, выехали в Финляндию с какой целью? — тем не менее, заговорил майор.
— К родственникам.
— А почему покинули страну пребывания? — блин, дурдом, он и есть дурдом. Со своим дурдомским языком.
— Никаких ограничений в ОВИР мне не устанавливалось. Я и поехал.
— С какой целью?
— В смысле? — я и вправду не понял.
— С какой целью, и на какие средства вы направились в Швецию и Данию?
