— Это была туристическая поездка, организованная моими финским родственниками, — отбарабанил я. Нужно только что-нибудь еще эдакое добавить, чтоб отстал. — Они надеялись, что я, насмотревшись на заграницу, у них и останусь, товарищ майор. Старенькие уже, а по дому работы много. Сами не справляются.
— Эту поездку, товарищ Андреев, могут расценить как утрату бдительности с вашей стороны, — слава богу, товарищ а не гражданин. — Вы могли стать объектом провокаций.
Майор окинул купе взглядом. Сосед дисциплинированно выложил рядом с собой двое джинсов Ли Купер в пакетах, и коробку с магнитолой Шарп. Потом посмотрел на мой открытый рюкзачок. И зацепил взглядом лежащий там томик Ильина. Протянул руку, и без разрешения его взял.
— Вот, к примеру, книжка. «Ильин. Философия бытия», — прочитал он название сборника. — Вы там купили?
— Да, товарищ майор. По просьбе кафедры марксизма-ленинизма моего института купил. Для критического изучения студентами буржуазных философов.
Это я влип по полной. Майор держал в руках пять лет лагерей в Мордовии. А то и десять. Провоз через границу, владение. И распространение пришьют. Как бы не десятка. Ильин, по спискам КГБ, проходил как махровый антисоветчик. Пойманный с ним на руках, по-любому имеет срок. Я вдохнул-выдохнул, и начал прикидывать, как буду вырываться. Здесь — точно не выйдет. Лучше всего, когда будут вывозить из Выборга. А майор-пограничник между тем продолжал:
— Вы уверены, что под обложкой — действительно заметки по философии, а не какая-то антисоветчина?! — пограничник бегло пролистал томик и перевел на меня строгий взгляд.
— Я тщательно проверил, товарищ майор, — признался я. В случае разбирательства, это признание — уже срок. Но я впал в полнейший ахуй. Потому что Ильин майора не заинтересовал.
Он увидел блеск внутри рюкзака. И, совершенно беспардонно, полез в него, положив Ильина на купейный столик. И вытащил на свет божий стальную флягу. В нулевые такая изогнутая стальная фляга будет у каждого половозрелого россиянина.
— Подарок родственников, — пояснил я без вопросов. — Коньяк.
Флягу я купил и наполнил ещё в Антверпене. Рассуждая про мало ли, как бегать по лесам может понадобиться. Да так и не достал ни разу.
Не дожидаясь приказов, взял флягу из рук майора, открутил крышку, и налил в неё. На весь вагон одуряюще запахло хорошим коньяком. Сосед потянул носом. Глаза пограничника мечтательно увлажнились.
— Дисциплина хромает у вас, товарищ Андреев! Нужно работать над собой, — проворчал майор. Потом собственноручно поставил в моем паспорте печать, и вернул его мне. Пожелал счастливого пути и вышел из купе. Тут же раздалась невнятная команда, и, судя по звукам, пограничная группа покинула вагон. Я так и стоял с налитой рюмкой в руке.[10]
— Николай Фёдорович! Не составите компанию? А то, что я, один буду?
Протянул соседу крышку-рюмку. Чокнулся с ним фляжкой, и отпил парой глотков с треть объема. Взял сигареты и пошёл курить в тамбур.
У страха глаза велики. Десятку мне бы конечно не дали. Максимум трёшник. Но посадили бы точно.
Я курил и злился. Глянув в рюкзачок, перед тем, как выйти к такси, я видел томик Ильина. И даже подумал, что будет что полистать в поезде. Просто забыл, как в Союзе относятся к такого рода книжкам. И вспомнил, лишь увидев в руках пограничника. Расслабился я в зарубежах.
Хорошо, что самое лучшее советское образование, состоит из сплошных пробелов.
Выйдя из вагона на платформу Финляндского вокзала, я про себя ругнулся. Родное Гадюкино, форева! Даже мороз был градусов на пять больше, чем в Хельсинки. Натянул поглубже вязаную шапку, замотался в шарф и пошел к вокзалу.
Главная причина моего возвращения стояла на выходе с платформы. Рядом топталась причина номер три, то есть Сурков. Мороз не позволил Вике сиять великолепием, и, кажется, она этим расстроена, пряча нос в шарф. Рядом с ними мемориальный паровоз, что когда-то привез Ленина.
Вынырнул из толпы пассажиров прямо к ней. И сказал:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Девушка! Моя подружка, эта шаболда, меня бросила. И уехала в Ригу. Я теперь страдаю от одиночества. Давайте дружить?
Она просияла глазами, пискнула, и повисла на шее. Я закружил ее, отыскав своими губами самые вкусные в мире губы. Краем уха услышал как Сурков кому-то говорит:
— Чего вылупились? Его в Сигуранце пытали, жена думала, без ног вернется. А он, видишь — ходит. Вот она и радуется.
А я поставил ее на землю, и мы уставились друг другу в глаза. Мне не хотелось что-то говорить, а она, похоже, не знала с чего начать. Как всегда, выручил Сурков. Похлопал меня по плечу, и сказал:
— Господин иностранец. Меня зовут Сурков. Я на сегодня назначен вашим водителем и гидом. Еще страна вам предоставляет девушку-переводчика, чтоб по сторонам особо не пялились. Зовут Вика. Если не злить, очень милая.
Я отдал ему свой рюкзачок, и сказал:
— А вам, гражданин водитель, разрешено рот открывать в присутствии высокого гостя? Или надеетесь, что я вас жвачкой награжу?
Мы повернулись и пошли в вокзал. Проходя главный зал, Вика так и молчала, вцепившись мне в руку, и иногда заглядывая в лицо.
— Ты эгоист и жмот! — отмахнулся Сурков. — Откуда у тебя жвачка? Ты даже своей девушке ничего не привез, жлобяра.
Я смущенно крякнул. Действительно, я в заграницах расслабился. Забыл, что хоть что-то но нужно привезти. Вика фыркнула.
— Я думаю, Дух, — не останавливаясь трещал Серега. — Ты еще и за это получишь от Вики.
— А за что еще? — поинтерсовался я.
— Я так понимаю, ты решил от нее уйти, не выяснив подробно обстановку.
— Обстановку?
— Ха! А ты знаешь, что у нее есть охотничье ружье? Честно предупреждаю тебя, Дух. Если вдруг, решив с ней расстаться, услышишь металлический щелчок за спиной, сразу резко бросайся в сторону чтобы сбить прицел. Меня спасла только отличная выучка и мастерство.
— А ты с ней расставался. Или приставал?
— Я ее пытался утешить!
— А она?
— А она хотела пристрелить любого, кто помешает ей остаться безутешной!
Вышли из вокзала и повернули направо. Сурков открыл свою Волгу и завел двигатель. Мы с Викой уселись на заднее сиденье.
— Серега, покури пока, ладно?
Он повернулся, окинул нас взглядом и вылез из машины. По-таксистки присел на капот спиной к нам, и закурил. Я посмотрел ей в глаза:
— Ты от меня ушла.
— Ты хотел меня бросить!
Мы целовались как в последний раз. Но она вдруг вырвалась, и начала стучать мне в грудь кулачками:
— Не смей меня больше бросать, понял! Я пропаду без тебя, скотина!
Снова сгреб её в охапку, жалея что Волга — вовсе не удобная кровать. А тут и Сурков постучал в окно, а потом и уселся за руль.
— Граждане! Во-первых, вы рискуете остаться без водителя. На улице минус двадцать три, вообще-то. Во вторых, я конечно знаю, что иностранцы, увидев русскую девушку, сразу теряют остатки мозгов. Но вы могли бы хоть немного держать себя в руках!
— Да ладно тебе, Сурков! Красивые девушки везде есть, — прерываться как-то не хотелось.
— Вика, думаю, тебе стоит у него спросить, что это за красивых девушек он встретил за рубежом?
Вика беззвучно смеялась, уткнувшись мне в плечо. Все ей про меня ясно. Никуда не денусь и не собирался. Но женская вредность требовала, и она сказала:
— Да, Коля. Расскажи, где ты видел там красивых девушек, — и удобно положила голову мне на плечо. Сурков тронулся.
— Скажу честно, на туманных улицах ночного Копенгагена, я однажды решил, что увидел принцессу. Тоненькая, изысканная фигура, стильное платье выглядывающее из-под манто. Но приблизившись, разглядел кадык и легкую небритость. И решил не смотреть там в сторону девушек.
Давно стемнело. Мы ехали по промерзшему Питеру, и я чувствовал себя удивительно уютно. Я рассказывал, как посмотрел заграницу, и дал ей посмотреть на себя. Теперь твоя очередь, Сурков. Я все подготовил. Тебя не испугаются, и потерпят.
