борода его касалась ее шляпы, проговорил:
— Очень прошу извинить меня, мисс! Вы, кажется, изволили говорить, что кто-то потерял кольцо?
— О! — воскликнула Джесси. — Я ничего решительно не знаю об этом. Отчего вы спрашиваете меня?
— Мне казалось, будто я слышал, что тот господин с красным галстуком говорил, что кто-то потерял кольцо, а я нашел его…
Джесси смотрела на него с нескрываемым недоумением. Этот человек внушал ей положительное отвращение.
— Так почему же вы не обратились к мистеру Бэнтаму?
— Потому… потому, что это утерянное кольцо, вероятно, должно быть знакомо вам! — сказал он и, показав его ей издали, уронил ей затем прямо в колени. Это было самое обычное скромное кольцо, широкий золотой обруч с одной большой бирюзой, но Джесси сразу узнала его, и глаза ее затуманились слезами.
— Да, я видела это кольцо раньше, мистер Маркс! — сказала она тихо.
— И вы знаете, кому оно принадлежит? Ну, значит, вы знаете и человека, который…
— Человека, который… — повторила она и вдруг смолкла, лицо ее вспыхнуло яркой краской, теперь только ей стало ясно, почему этот человек обратился к ней.
— Который застрелил вашего брата, он теперь здесь, на этом пароходе… Да, именно это я и желал вам сообщить! — И, не дожидаясь ее ответа, он, так же крадучись, увильнул от нее.
В этот момент викарий с улицы Соквилль показался на верху лесенки.
— Мой добрый гений не улетел! — шутливо, радостно воскликнул он, увидев Джесси на прежнем месте и направляясь к ней. Но она, не ответив ни слова, встала со стула и медленно, не поворачивая головы, удалилась, оставив высокочтимого викария в глубоком недоумении и огорчении.
VI
КАТАСТРОФА
На палубе парохода находились очень немногие из его пассажиров, когда произошла катастрофа. Дело в том, что в это самое время высокочтимый викарий с улицы Соквилль держал пламенную речь о радостях и пользе благотворительности, о важном значении ее для спасения душ, о священном законе братолюбия, и чуть не все население парохода столпилось вокруг него, внимая этой прочувствованной и вдохновенной речи. Джесси уверяла, что, если бы лакеи не разносили стаканов и бокалов, она могла бы вообразить, что находится в какой-нибудь элегантной церкви. Но в тот момент, когда мистер Джон Трю только что приступил к блестящему финалу своей проникновенной речи, двигатель парохода вдруг перестал работать. Если не все сразу уловили смысл и значение этого факта, то все же самый факт этот не остался незамеченным и возбудил всеобщее недоумение и любопытство. Весьма значительная часть аудитории викария без стеснения устремилась наверх. Правда, червонцы и ассигнации поспешно кидались в большой серебряный салатник, предусмотрительно поставленный слугой на пунцовой плюшевой скатерти перед эстрадой оратора, но лишь немногие слушатели остались дожидаться конца. Даже сам высокочтимый мистер Джон Трю слегка побледнел и стал затрудняться в выражениях и подыскивать слова. Сознавая, что мысли всех присутствующих уносятся наверх, он поспешил закончить свою речь и вслед за другими вышел на палубу с нескрываемым вздохом облегчения.
— Что такое случилось, Бэнтам? — спросил он маленького человечка, которому теперь приходилось отвечать целой группе интересующихся.
— Сущие пустяки! У нас сломался винт, но инженеры и механики уже крепят новый! Через час, не больше, мы снова двинемся! Что, у нас нет инженеров, что ли?
Молодой инженер, проходивший мимо, весь черный и мрачный, грубо засмеялся.
— Так, так, — подтвердил он, — у нас сломался винтовой стержень, и капитан достал новый из кармана своего жилета. Все обстоит благополучно, леди, не извольте беспокоиться, это сущие пустяки!
— Вот видите! — обрадовался Бэнтам. — Пустяшное дело, всего каких-нибудь десять минут задержки. Что вы скажете, барышни, не устроить ли нам танцы?! Они развлекают как нельзя лучше… — обратился он к девицам из казино.
Те выразили свое полное одобрение его предложению, и, пока маленький человечек метался от одних к другим, уговаривая всех не беспокоиться, досточтимый викарий, разнервничавшийся и встревоженный, расспрашивал всех, не видал ли кто мисс Голдинг. Наконец, после долгих поисков он набрел на нее случайно: она расположилась в тени рулевого помещения, в обществе «Негодяя», что немало смутило и озадачило почтенного старца.
— Как! Разве вы не слушали мою речь? — с едва заметным упреком в голосе обратился он к Джесси.
— Как можете вы быть столь несправедливы и неблагодарны?! Я первая плакала, слушая вас!
— Боже мой! Да, да, ведь вы сидели под органом, рядом с Бэнтамом, я вас видел! Кажется, в том конце залы было довольно шумно?
— О да, мы все были ужасно растроганы, мужчины поминутно требовали крюшон, боясь, что им станет дурно. Кстати, скажите, господин викарий, почему это мужчины постоянно нуждаются в таком громадном количестве подкрепляющих напитков? Уж не потому ли, что они «сильный пол»?
— Нет, это после того, когда первая женщина попросила у мужчины кое-что, с того времени мужчины постоянно это ищут и тратят силы в беспрерывных поисках! — вмешался в разговор «Негодяй».
Викарий гневно метнул на него взгляд и затем, желая дать разговору иной оборот, сказал с видом компетентного человека:
— Мне кажется, что у нас сломался винтовой стержень! Насколько я понимаю, мы должны теперь нестись по течению, предав себя в распоряжение волн и ветров! Это может продлиться несколько часов, положение, думается, во всяком случае, довольно опасное!
— Столь же опасное, как игра в крокет впотьмах, — сказал Мюрри, усмехнувшись. Затем, обратившись прямо к викарию, сказал: — Надеюсь, вы составили свое завещание?
— Боже мой, неужели вы думаете, что есть какая-нибудь надобность в этом? Нет, вы, конечно, шутите!
Мюрри перегнулся через борт и посмотрел, как плескались волны о борт парохода. Яркая полоса света вырывалась с освещенной лестницы. Пронзительный женский голос доносился из салона. Капитан нервно шагал по мостику, как человек, мучимый беспокойством. Мюрри Вест не сразу ответил викарию, словно его мысли были где-то далеко… Наконец он обернулся и, выпрямившись нервным движением, свойственным ему, во
