с другом. Больше не было никаких провокаций от Мамы, только шум яростной борьбы.
Я повернулся обратно к кокону и обеими руками ухватился за участок, который был похож на мерзкую складку. Я практически уверен, что слизь начала злобно верещать высоким тоном, когда я дёрнул складку на себя. Ещё я практически уверен в том, что она вцепилась в мои пальцы и попыталась расползтись по моей руке, всеми силами пытаясь меня остановить. К счастью, взрослый мужчина оказался сильнее какой-то слизи…
— А, у нас проблема. — произнёс я достаточно громко, глядя на результат. — Кокон зарастает быстрее, чем я могу его сломать.
Вместо ответа из облака пыли в моем направлении вылетела вещь, которая была как нельзя кстати. Это была рука-лезвие. Отрезанная, но всё ещё шевелящаяся там, где это было возможно. Я подбежал к «предмету» и ухватился за него обеими руками.
— Продержись ещё немного, я сейчас. — эту фразу мне явно не стоило говорить. Обычно это смертельный флаг для того, кто ждёт.
Отмахиваясь от этих мыслей, я без раздумий ткнул клинком в кокон. Слизь буквально заверещала, словно живая, а затем попыталась закрыть рану, но клинок разрезал её с невиданной лёгкостью. Вскоре отверстий в коконе стало больше, чем слизь успевала залечить. Как обезумевший маньяк я продолжал тыкать лезвием по краям, стараясь не повредить содержимое в центре. Наконец, я додумался вырезать полукруг в нижней части кокона и откинул его в сторону, воспользовавшись рукой-мечом, как рычагом. Всё это время мои ладони светились, словно пытаясь залечить обрубок. Поэтому, как только я закончил, я сразу же отбросил руку в сторону и замер, пытаясь понять, на что я смотрю. Как и следовало ожидать, это была голая женщина, сидевшая ко мне спиной в позе эмбриона, что не могло не вызвать у меня небольшого разочарования. В таком виде я не мог определить её рост, но она, кажется, выше меня и, судя по выдающимся округлостям, выступающим по бокам даже со спины, она и впрямь была такой, как выглядел её силуэт. Это же подтверждала и форма головы, напоминающая древесный завиток на затылке. Белоснежная спина была неестественно бледной и местами напоминала лакированную поверхность, которую кто-то заботливо отполировал. Что бы ни было Мамой, она не могла быть человеком. Не бывает чего-то настолько неестественно привлекательного.
Сглотнув подступивший к горлу ком, я, без толики отвращения, протянул руку к её покрытой неведомой жидкостью спине. Я даже не думал о том, брезговать ли соприкосновением с неизвестной субстанцией.
— Я же говорила, что она хороша. — раздался преисполненный гордости голос. Покрытая тенями рука схватила меня за запястье и сдавила. Из моих уст тут же вырвался болезненный стон, больше напоминающий стон скулящей собаки, нежели гордого и взрослого человека. — Кажется, я немного перестаралась. Но и ты меня пойми — после боя с А трудно рассчитывать силу. Я практически забыла, какие вы хрупкие.
Сквозь слёзы, вновь подступившие к глазам, я попытался разглядеть, что же стало с А. К счастью, она ещё не была повержена. К несчастью, она сидела вдалеке, опираясь на одно колено, воткнув руку-клинок о землю. Её тело было изрезано, левая рука была оторвана чуть ниже локтя, заливая поверхность зелёной жидкостью. Из того, что мы с ней практически дышали в унисон, можно было сделать вывод, что нам обоим было невыносимо больно. Похоже, что перелом около запястья для меня ощущается едва ли не больнее, чем для неё — потеря руки. Это уже не насекомые, а биороботы какие-то.
— Боюсь, что это тело не выдержит, если я продолжу, — сказала Мама. — Но использовать тебя ради лечения я тоже не могу. Неужели вам меня не жалко?
Мама и сама выглядела избитой и оборванной, насколько это можно понять по её покрытому туманом телу. Все глаза на её крыльях были повреждены. Мгла, образующая её теневое покрытие, странно расползалась в некоторых местах, будто бы от кровотечения, но затем возвращалась обратно в общую массу тумана.
Второй рукой я невольно потянулся к тому месту, где болело больше всего, но Мама, похоже, сочла это угрозой для себя и швырнула меня на землю подальше от своего тела и… от своего второго тела. В моей голове мелькнула мысль о том, что я подхватил эту глупость от А, но удар о землю дал понять, что физическая боль в этот момент была гораздо ощутимее ущерба рассудку. Разница лишь в том, что тело я могу вылечить, а вот привести в порядок душу — нет.
— Ох-х… — застонал я от облегчения, когда моя сломанная рука была вылечена. Боль исчезла без следа, но её отголоски сохранились в виде мигрени в моей голове. — А мы точно не можем всё решить мирно?
— Эй, я ведь даже ещё ничего не сделала! — произнесла наигранно расстроенным голосом Мама. — И лучше не вставай, если не хочешь, чтобы я сломала тебе ноги.
Я тут же прекратил попытки подняться. Ни малейшей мысли о противостоянии ей у меня с этого момента не возникло. Всё, что я сейчас могу — это только разговаривать, глядя, как её тело постепенно заживает у меня на глазах. До А я точно не добегу, по крайней мере целым. Надеюсь, что она что-нибудь придумает к тому моменту, как эта передышка закончится. Пока попробую выиграть немного времени.
— Я вот чего не понимаю.
— Что ты хочешь знать, человек?
— В каком-то смысле, я тебе нужен. Иначе, я был бы уже мертв. Вероятнее всего, ты хочешь, чтобы я воскресил твоих дочерей.
— Да, это так.
— Но разве моё прикосновение не «разбудит» их от Зова? Разве они не могут восстать против тебя, как это сделала А?
Мама внезапно разразилась искренним, живым смехом, словно я сказал какую-то наивную глупость.
— Ты не можешь полностью «излечить» их от меня. — сказала она, тыкая пальцем в настоящую «себя». — Я — их Мать, и стремление подчиняться мне никогда в них не угаснет.
На мгновение я перевел взгляд на её настоящее тело и подумал о том, что довольно страшно представлять, как оно даёт жизнь гигантским насекомым. Словно прочитав мои мысли по выражению лица, Мама тут же дополнила:
— Я создала их. Не родила, как это делаете вы, люди. Именно поэтому в каждой из дочерей есть частичка меня. Буквально. Вот, смотри.
Мама подняла руку, выставив ладонь вверх. Сквозь тень проклюнулся маленький зелёный росток, листья которого были неестественно треугольной формы. Она сжала кулак и тень снова поглотила ладонь девушки целиком.
— И такое есть… в каждой из них? — сказал я, оглядываясь
