Я не смог удержаться и сказал, что Раффлс никогда ни в кого не стрелял. Я стоял, прислонившись спиной к ближайшему окну, с натянутой до бровей шляпой и поднятым до ушей воротником.
– Это единственный случай, о котором мы знаем, – признал клерк, – и доказать ничего толком не смогли, иначе его драгоценный приятель так легко не отделался бы. Вот в этом пустом патроне Раффлс прятал императорскую жемчужину. Эти буравчики и клинья он использовал для взломов. Вот веревочная лестница, которую он закреплял с помощью трости; говорят, все это было у него с собой в тот вечер, когда он обедал с лордом Торнаби, предварительно успев его ограбить. А это его дубинка, но только никто не может догадаться, зачем нужен вот этот небольшой плотный бархатный мешочек с двумя дырками с резинками вокруг каждой. Может быть, у вас есть предположения?
…но только никто не может догадаться…
Раффлс взял в руки мешочек, который он изобрел для бесшумного подпиливания ключей. Сейчас он держал его как кисет – двумя пальцами, большим и указательным – и пожимал плечами с непередаваемым выражением лица. Тем не менее он показал мне результат своих изысканий – несколько стальных опилок – и прошептал на ухо: “Что за прелесть эта полиция!” Мне ничего не оставалось, как осмотреть дубинку, которой я когда-то сбил Раффлса с ног: собственно говоря, на ней до сих пор была его кровь; видя мой ужас, клерк поспешил изложить характерно искаженную версию этого происшествия. История эта, среди прочих, стала известна в Олд-Бейли и, вероятно, сыграла роль в том, что по отношению ко мне было проявлено определенное милосердие. Однако выслушивать ее снова, к тому же в таком пересказе, было слишком мучительно, поэтому Раффлс благородно отвлек внимание на собственную давнюю фотографию, которая висела на стене над историческим сундуком и которую я предпочитал до этого момента не замечать. Во фланелевом костюме, с зажатой между губами “Салливан”, Раффлс с видом победителя позировал на крикетном поле. В полузакрытых глазах – выражение ленивой наглости. У меня тоже была такая фотография, и должен сказать, это не самый удачный портрет Раффлса. Впрочем, черты лица правильные, резко очерченные. Иногда мне хотелось одолжить снимок скульпторам, чтобы показать им, как должна выглядеть хорошая статуя.
– Вы бы никогда на него не подумали, верно? – сказал клерк. – Теперь вы понимаете, почему в свое время никто его даже не подозревал.
Юноша смотрел прямо в лицо Раффлсу водянистыми доверчивыми глазами. Меня так и подмывало превзойти друга в его тонкой браваде.
– Вы сказали, у Раффлса был приятель, – начал я, поглубже зарывшись в воротник. – У вас есть его фотография?
Бледный клерк ответил такой вымученной улыбкой, что мне захотелось отхлестать его по одутловатым щекам, чтобы влить в них немного крови.
– Вы говорите о Банни? – сказал этот фамильярный тип. – Нет, сэр, ему здесь не место; у нас тут только настоящие преступники. А Банни – он ни то ни се. Он только таскался всюду за Раффлсом и больше был ни на что не способен. В одиночку он ничего из себя не представлял. Даже когда он затеял постыдное ограбление своего бывшего дома, говорят, ему не хватило смелости забрать добычу и Раффлсу пришлось за ней возвращаться. Нет, сэр, нам нет дела до Банни, мы никогда о нем больше не услышим. Если хотите знать мое мнение, это был вполне безобидный пройдоха.
Я совершенно не собирался спрашивать его мнения – я и так задыхался от ярости под своим поднятым воротником. Мне оставалось лишь надеяться, что Раффлс что-нибудь скажет, – и он сказал.
– Единственное дело, о котором я хоть что-то помню, – заметил он, постукивая зонтиком по окованному сундуку, – вот это, и в тот раз человек снаружи сделал ничуть не меньше, чем человек внутри. Могу я спросить, что вы держите в этом сундуке?
– Ничего, сэр.
– Я думал, там внутри другие вещи. У него ведь было какое-то приспособление, чтобы влезать и вылезать, не открывая крышку?
– Вы имеете в виду, высовывать голову, – возразил клерк, демонстрируя свою осведомленность. Он сдвинул кое-какие мелкие экспонаты и перочинным ножом открыл люк в крышке.
– Только световой люк, – с восхитительным разочарованием отметил Раффлс.
– А вы чего ожидали? – спросил утомившийся клерк, с несчастным видом опуская крышку люка.
– Ну хотя бы боковой дверцы! – ответил Раффлс, поглядев на меня с таким лукавством, что мне пришлось отвернуться, чтобы скрыть улыбку. Это была моя последняя улыбка за день.
Открылась дверь, и в помещении появился человек, в котором можно было безошибочно узнать детектива. Его сопровождали еще двое посетителей вроде нас. Детектив был в жесткой круглой шляпе и тяжелом темном пальто – общепризнанной униформе своего племени, и на одно ужасное мгновение его стальные глаза остановились на нас с холодно-пытливым выражением. Но тут из уголка, отведенного коллекции Раффлса, вынырнул клерк, и опасный незнакомец отвел своих спутников к противоположному от двери окну.
– Инспектор Дрюс, – почтительным шепотом объяснил нам клерк, – тот, что раскрыл дело в Чок-фарм[79]. Вот это был бы противник для Раффлса, будь он жив!
– Не сомневаюсь, – последовал угрюмый ответ. – Лично я бы совсем не хотел, чтобы за мной охотился такой человек. Однако ваш музей пользуется популярностью!
– Вообще-то нет, сэр, – прошептал клерк. – Иногда у нас по целым неделям не бывает обычных посетителей вроде вас, джентльмены. Думаю, это знакомые инспектора, пришли взглянуть на фотографии из Чок-фарм, благодаря которым повесили того типа. У нас очень много любопытных снимков, сэр, если интересуетесь.
– Если это не займет много времени, – ответил Раффлс, вынимая часы. Как только клерк отошел, он схватил меня за руку.
– Э-э, да тут становится жарковато, – прошептал он, – но сразу же удирать нельзя. Это может иметь необратимые последствия. Отвернитесь к фотографиям, а остальное предоставьте мне. Как только наступит подходящий момент, я уйду, якобы опаздывая на поезд.
Я молча повиновался, но, обдумав ситуацию, немного успокоился. Меня даже удивило, что Раффлс против обыкновения склонен преувеличивать несомненный риск пребывания в одной комнате с офицером, чье имя и репутация нам слишком хорошо известны. В конце концов, Раффлс, безусловно, постарел и изменился так, что его невозможно узнать, но отнюдь не потерял дерзкого хладнокровия, позволявшего ему выпутываться из куда более опасных переделок, чем та, которая нам могла угрожать сейчас. С другой стороны, казалось маловероятным, чтобы выдающийся детектив помнил в лицо такого мелкого преступника, как я; к тому же он начал свою карьеру уже после моего ухода со сцены. Но все же риск оставался, поэтому я, без улыбки, склонился вместе с клерком над альбомом со всякими ужасами. Несмотря ни на что, меня заинтересовали фотографии преступников и жертв, они взывали к темным сторонам моей натуры, и это же извращенное любопытство заставило меня окликнуть Раффлса, чтобы привлечь его внимание к какой-то картинке печально знаменитого убийства. Ответа не последовало. Я осмотрелся по сторонам. Раффлса не было. Только что мы втроем рассматривали фотографии возле одного из окон; трое вновь прибывших занимались тем же возле другого окна. Воспользовавшись тем, что мы отвернулись, Раффлс бесшумно исчез.
К счастью, клерк сам был всецело поглощен кошмарным альбомом; прежде чем он оглянулся, я успел справиться с изумлением, но инстинктивно не стал скрывать свое недовольство.
– Мой друг – самый нетерпеливый человек на свете! – воскликнул я. – Он сказал, что боится опоздать на поезд, и вот теперь ушел, не попрощавшись.
– А я ничего и не слышал, – признался озадаченный клерк.
– Да я тоже, но он потянул меня за рукав и что-то сказал, – сочинял я. – Я был слишком занят этой гнусной книгой, чтобы отвлекаться. Наверное, он сказал, что уходит. Что ж, ну и пусть! Лично я намерен посмотреть все, что тут у вас есть.
Я так старался развеять все подозрения, которые могли возникнуть в связи со странным поведением моего компаньона, что задержался в музее даже дольше, чем знаменитый детектив со своими спутниками. Я наблюдал, как они рассматривали реликвии Раффлса, обсуждали меня самого у меня под носом, и наконец остался наедине с анемичным клерком. Опустив руку в карман, я незаметно смерил его оценивающим взглядом.
Я осмотрелся по сторонам. Раффлса не было.
Система чаевых всегда была кошмаром моей жизни – пусть и не худшим из них. Не потому, что мне жаль денег, а просто потому, что иногда трудно разобраться, кому и сколько надо давать. По себе знаю, каково быть замешкавшимся клиентом, который не спешит доставать кошелек, но это не от скупости, а из желания правильно угадать. Тем не менее я не ошибся в случае с клерком, который охотно принял серебряную монету и выразил надежду, что скоро увидит обещанную мной статью. Ему предстояло ждать ее несколько лет, но я льщу себя надеждой, что эти запоздалые страницы вызовут скорее интерес, чем обиду, если когда-нибудь будут прочитаны его водянистыми глазами.
