Граф Салтыков стоял у колонны, заложив руки за спину.
– Вы искали разговора со мной, мадемуазель…
– Де Клермон-Тоннэр, – подсказала я и присела в реверансе. – О, да, господин Салтыков, мне непременно надо поговорить с вами! Полагаю, вы не только выдающийся скрипач, но также алхимик, знающий многое о сущности камня?
Русский граф посмотрел с интересом:
– Отойдемте к окну. Вам в отличие от меня имеет смысл бояться злых языков.
– Господин граф, у меня есть вещица, которая принадлежит вам, но которая достаточно долго хранится в моей семье. Я бы хотела… – я перешла на шепот и, взмокшими от волнения пальцами начала доставать спрятанный в складках юбки рубин.
Однако граф остановил меня движением руки:
– Сейчас не стоит. Я вижу, мадемуазель де Клермон-Тоннэр, нам определенно есть, о чем поговорить. Но не здесь и не сейчас.
– Когда же, мсьё? – вскинула я на него умоляющий взгляд. – Боюсь, у меня не так много возможностей, чтобы распоряжаться временем свободно. Заклинаю вас…
Господин Салтыков мягко улыбнулся:
– Вы плохо знаете свои возможности, мадемуазель. Уверен, вы изыщете способ, если разговор со мной действительно важен, – и совсем тихо, одними губами добавил: – Жду вас к полуночи у входа в сад Тюильри.
– Но граф…
Мой собеседник не дослушал, учтиво поклонился и шагнул к выходу из комнаты. У портьеры уже стояла с обиженным видом мадам д’Эдикур:
– Отчего вы покинули нас, граф? Вам не нравятся мои музыканты?
– Помилуйте, они чудесны! И я весь в вашем распоряжении, – с обезоруживающей улыбкой подал ей руку алхимик, бриллианты в перстнях сверкнули и погасли. – К тому же мне непременно нужно поговорить с вашей подругой, любезнейшей госпожой де Ментенон.
Остаток приема я провела, как на иголках. Граф удивлял публику то рассказами о путешествии на Восток, то скрученной взглядом ложкой, то глубокими познаниями в истории и искусстве. Кто-то ахал и восторгался, кто-то крутил нос и бормотал о лжи. Я же думала лишь о том, как сбежать от графини. Сейчас или позже? Уйду ли я далеко по ночному Парижу в таком наряде? Поможет ли мне алхимик или снова увильнет от ответа? Как рассказать о предстоящей встрече мадам Тэйра? Почему-то казалось, ей важно это знать.
Волнение зашкаливало, каркас парика давил на виски, корсет сжимал ребра все сильнее, духота в салоне, пропитанном запахами духов и пота, становилась невыносимой. Голова закружилась. И, когда граф Салтыков сказал с полной серьезностью:
– Через год скончается король Испании, и грядет большая война…
Я потеряла сознание.
* * *
Меня привели в чувство, и графиня заторопилась домой. В карете она молчала, и это не предвещало ничего хорошего. Однако едва мы переступили порог моей комнаты, мадам де Клермон набросилась на меня:
– Итак, Абели Мадлен, как ты посмела подвести меня?! Надо было постричь тебя в монахини, как советовала аббатиса.
– Но, мадам… – опешила я, борясь с тошнотой и слабостью.
– Как посмела ты, маленькая дрянь, огрызаться? А за мужчинами бегать в открытую? Такая же, как мать, да простит меня Господь… Нет, надо было послушать аббатису. И потом, где ты украла этот камень? – графиня сунула мне под нос огромный рубин с черной сердцевиной.
Я покрылась холодным потом:
– Отдайте! Этот рубин принадлежал моей прабабушке. Она дала его мне…
– Вздор! Даже с изъяном этот камень – целое состояние! В своей нищете ты бы его уже давно продала, голубушка! Не говоря о твоей прабабке, – прошипела мадам де Клермон. – Повторяю вопрос: у кого ты украла этот камень?
– Он мой, – я гордо вздернула подбородок: – Отдайте камень, мадам, и я навсегда покину ваш дом.
– Да, конечно, нагребла сундуки подарков и можно уходить? – ехидно скривилась графиня.
Сардина сушёная! Вскипая, в последнее мгновение я успела вспомнить, к чему приводил мой гнев. Нет, надо держать себя в руках. Мадам Тэйра просила: никакой магии. Осталось совсем немного. Скоро все кончится.
– Я не возьму ничего. Только переоденусь в платье, в котором пришла. И заберу свой камень, – холодно проговорила я и протянула ладонь.
При этом ненависть, видимо, так жарко полыхнула в моих глазах, что старая графиня подобрала юбки и с неожиданной прытью выскочила за дверь. Хлопнула, и ключ провернулся в замке.
– Воровка! – завопила мадам, чувствуя себя в безопасности. – Лицемерка неблагодарная! Ну погоди, мы еще займемся спасением твоей души!
Я бросилась к двери и затарабанила по ней:
– Вы не имеете права! Выпустите меня сейчас же и верните камень!
– Об этом не может быть и речи, – неожиданно спокойно ответила графиня. В ее голосе послышалось дьявольское удовлетворение: – Ты вверила свою судьбу мне. Этот крест я буду нести до конца. Завтра во всем сознаешься, и я решу, как тебе искупить вину. Надеюсь, ты проведешь бессонную ночь.
Ее каблуки мелко застучали по паркету.
– Вернитесь! – закричала я не своим голосом.
Шаги слышались все дальше, дальше, пока не стихли совсем. Боже, что делать? Из-за этой мегеры все мои старания пойдут прахом!
Часы на башне Консьержери пробили десять раз. Я рванула парик и взвыла от боли. Дерьмо, совсем забыла о шпильках! В зеркале отразилось мое искаженное лицо, брызнули синим светом сапфиры. Мне не нужны эти дерьмовые сапфиры! Мне нужен один единственный, порченый камень. Порченый, как Этьен. Возможно, его жизнь сейчас в опасности, а я торчу тут, бесполезная кукла в шелках!
Я принялась раздирать шнуровку на платье, чтобы высвободиться от неудобных одежд. Сколько же их, Мон Дьё! Юбки-юбки, тьфу, шнуровки-шнуровки, все к дьяволу!
Часы Консьержери ударили один раз – еще полчаса прошло. Чертов алхимик, чертова графиня, чертов камень! – ругалась я адским басом, пока, наконец, не сменила шелковое платье на скромный наряд, купленный еще в Бург-ан-Брессе.
Вдруг что-то стукнуло о стекло. Еще раз. Будто камешек. Я прильнула к окну и не поверила своим глазам – под уличным фонарем стоял Этьен. Задрав голову так, что шляпа едва не падала с его головы, он смотрел на меня и улыбался. Я подпрыгнула, и тут же всплеск радости затмило отчаяние. «Он здесь, а я заперта! – сердце билось, как оглашенное. – Но главное – Тити, мой Тити жив! Он приехал!» Я попыталась объяснить ему жестами, что люблю его, что заперта, что надо бежать, и что подлая мегера отняла у меня камень… Но Этьен лишь хлопнул ресницами в удивлении и непонимающе пожал плечами. Я дернула изо всех сил створку окна. Забито.
Этьен поманил меня к себе. Я всплеснула руками и скрестила пальцы, изображая решетку.
Наконец-то понял! Тити нахмурился и схватился за эфес шпаги. Ой, куда он пошел? Я чуть не свернула шею, пытаясь проследить за ним. Тщетно. Но через несколько минут щелкнул замок, дверь в мою комнату распахнулась, и я увидела Этьена перед собой.
– Тити! – я бросилась к нему на шею. – Как они впустили тебя?
– Я умею уговаривать, – хмыкнул тот, смыкая руки на моей талии. – Но пойдем скорее, пока верзила в ливрее не очухался.
– Сумасшедший, – счастливо выдохнула я.
Утягивая меня в коридор, Этьен хохотнул:
– Ты так дико жестикулировала в окне и таращила глаза, словно тебе окуривали опием. Из всего, что ты показывала, я понял только, что кто-то снес яйцо от большой любви, а потом сошел с ума. Ты это хотела сказать?
– Нет… – невольно захихикала я, но сразу же стала серьезной: – Графиня, тетка моего отца, отняла рубин, а через час я должна встретиться с алхимиком. Представь, я нашла его!
– Умница. Давай заберем камень обратно. Делов-то, – Этьен снова схватился за шпагу, – куда идти?
– Подожди меня здесь. Я сама справлюсь.
Чмокнув Этьена в щеку, я устремилась к покоям графини. Из-под двери пробивался тусклый свет. Не спит, ну что ж… Хватило минуты, чтобы почувствовать, как зарождается во мне голубой поток, а затем представить, как холодные струи просачиваются в щель под дверьми, ползут к потолку и заливают спальню графини. Мне ничего не стоило восстановить в памяти каждый уголок комнаты. В своем воображении я устроила настоящее наводнение. И скоро что-то глухо грохнуло об пол.
Вуяля! – не удержалась я от коварной улыбки и дернула за дверную ручку.
Сопя и попискивая, графиня в кружевном чепце и старомодной ночной рубашке спала на полу, у изогнутых ножек трюмо. Рубин лежал рядом с ней, застряв в густом ворсе персидского ковра.
«Прощайте, тетушка, – шепнула я. – Я не стану по вас скучать».
Часы Консьержери пробили одиннадцать. Сжимая рубин, я вернулась к Этьену, и мы побежали по коридорам, держась за руки, а затем вниз по парадной лестнице. Пронеслись, как сумасшедшие, мимо лакея, растянувшегося на мраморном полу, выскочили на крыльцо и юркнули в аллею. Лишь миновав Королевскую площадь, мы остановились. Никто за нами не гнался, но отчего-то шальная кровь пульсировала и разносила по телу пьянящий привкус незаконной свободы, сдобренной пузырьками страха. Наверное, так чувствуют себя преступники. Едва я перевела дыхание, Этьен прижал меня к себе и покрыл поцелуями лицо, волосы, шею:
