– Девочка моя! Как же я соскучился!
– Тити, любимый, я так ждала, так боялась! – шептала я, оттаивая в его руках. – Как ты нашел меня?
– Не поверишь! Мадам Тэйра и тут оказалась кстати, – весело сообщил Этьен. – Я бродил по богатым кварталам, расспрашивая, где можно найти графиню де Клермон. Но в вашем Париже никто ничего не знает. Уже темнело, и я решил остановиться в первой попавшейся гостинице. Стою, привязываю гнедого в стойле, как вдруг появляется наша бодрая старушка и тащит меня сюда. Даже интересно, на нюх она меня вычислила или на воде нагадала?
Я лишь развела руками.
– Вот именно, объяснений от нее не допросишься. Так вот мадам привела на площадь, ткнула пальцем в твои окна и фюйть – только ее и видели!
– Наверное, мадам Тэйра обо всем догадалась, – предположила я. – Боже, храни ее! Однако, Тити, нам нужно торопиться к Тюильри. Я условилась о встрече с алхимиком у входа в сад, в полночь. У нас мало времени.
– О-ля-ля, Абели, ты собиралась идти одна ночью черте куда на встречу черт знает с кем? – строго спросил Тити.
– Он совсем не черт, он… такой! – ахнула я. – Светится как солнце.
– Мне стоит ревновать? – сдвинул брови Этьен.
– Что ты, любимый! – смутилась я. – Разве кто-то может тягаться с тобой?
– Уши обрежу любому, кто попробует, – буркнул Этьен, но приосанился, явно довольный моим ответом.
– А у тебя все в порядке? Как поездка? – опомнилась я. – Отца не встретил?
– Бог миловал, только…
– Что только? – забеспокоилась я.
– Мне ужасно не хватало вот этого, – лукаво улыбнулся Этьен и приник к моим губам.
* * *
Мы торопились к Сене, подгоняемые стуком собственных каблуков. Шагая рядом с Этьеном, я снова чувствовала себя живой, настоящей и не переставала поражаться: обстоятельства складываются как нельзя лучше, хотя еще полчаса назад казалось, что все погибло. Воистину само Провидение помогает нам!
На повороте к Риволи нам преградила дорогу парочка пьяных. Этьен задвинул меня за спину и выхватил шпагу:
– Ну, кого первым отправить на тот свет?
Хмельные повесы забормотали извинения и посторонились, предпочитая искать приключения там, где их не проткнут за здорово живешь.
Этьен покрепче сжал мою руку, и мы пошли дальше по пустым улицам. Каким же счастьем было вновь ощущать тепло его ладони и видеть сияющий розовый цветок в его груди. Тити меня любит! Его чувство было ярким, осязаемым, почти материальным. О большем я и не мечтала.
– Тебе не кажется, что за нами кто-то идет? – Этьен обеспокоенно посмотрел через плечо.
– Нет. Разве все те же пьяные… Да, смотри-ка, эти шалопаи опять орут на перекрестке.
– Канальи! – сплюнул Этьен и еще раз вгляделся в темноту.
Ночной воздух наполнил гулкий звон – часы Консьержери пробили один раз. Половина двенадцатого, мы успели. У массивных кованых ворот сада Тюильри нас никто не ждал. Высаженные вдоль ограды липы сплелись кронами и, будто единое существо, шевелились от прикосновений июньского ветерка, шелестели, словно их кто-то гладил невидимой рукой. От Сены несло прохладой. Здесь было жутковато – ни фонаря, ни огонька из окон особняков, выстроившихся по другую сторону Риволи. Я прижалась к Этьену.
– О-ля-ля, и как бы ты гуляла тут сама? – обхватил он меня, накрывая плащом.
– Умерла бы от страха, – призналась я.
– Но все равно бы пошла, – подмигнул Тити. – Отважная маленькая курочка. Позвала бы Голема своего, что ли? Ты же не знала, что я приеду, а договорилась.
– У меня не было выбора. Знаешь, с тех пор, как мы приехали в Париж, я не видела Огюстена и только раз мадам Тэйра. Украдкой. Старая мегера, графиня де Клермон, держит меня взаперти, как в тюрьме, – вздохнула я и поведала о своих обидах.
Тити выругался сквозь зубы.
– Так и знал!
И тут мы увидели всадника, скачущего со стороны Лувра. Издалека казалось, что к нам приближается золотое облако на белом коне. По моей спине побежали мурашки.
– Это он, – шепнула я.
– О-ля-ля, и правда светится, как шаровая молния, – присвистнул Этьен.
* * *
Граф Салтыков спешился возле нас и поклонился:
– Мадемуазель, мсьё.
Тити снял шляпу и поклонился в ответ, а я невольно отметила, что с таким отсутствием грации его бы засмеяли на приеме у мадам д’Эдикур. Однако граф не обратил никакого внимания на неуклюжесть Этьена в реверансах.
– Слушаю вас, сударыня, – он обратил на меня свой взгляд.
В нем было столько мудрости, глубины и простоты, что я затрепетала снова. Сглотнув, я протянула алхимику рубин с черной сердцевиной:
– Моя прабабушка сказала, что он принадлежит господину с необычным золотым сиянием. Полагаю, это вы.
– Возможно, – граф Салтыков стянул перчатки и взял камень из моих рук. – Существует всего три подобных рубина.
Мы с Этьеном ахнули, увидев голубоватое свечение, исходящее от ладоней алхимика, усиливающееся у кончиков пальцев. При соприкосновении с кожей багряные края рубина засияли, и черная, покрытая трещинками сердцевина, показалась мне отвратительным комком грязи, болезнью, поразившей драгоценный камень. Пальцы Тити неестественно задрожали. О, Господи, как я могла забыть?!
– Этьен, отвернись, пожалуйста, – попросила я, накрыв рукой камень. – А лучше отойди, умоляю.
– Зачем это? – возмутился Тити. – Мне тоже интересно!
– Да, зачем? – полюбопытствовал граф.
– Демон. За камнем охотится водный демон, – пояснила я. – Он вселялся в Этьена. Да, любимый?
Этьен поморщился:
– Ладно. Я здесь, если что, – и отошел на дюжину шагов.
Я услышала, как он пинает носком сапога траву.
Граф понимающе взглянул на меня, и мы отступили еще немного. Благодарно кивнув, я убрала ладонь, и кровавый отсвет от камня снова упал на запястье графа.
– Так что же вам нужно? – спросил он.
– Очистить камень.
– Вот как! Вы хотите больше силы, мадемуазель?
– Нет, мне не нужна сила. Мне сказали, что мой дар поможет отыскать вас. Я готова отказаться от него, если это спасет моих близких, если избавит Этьена, моего жениха, от опасности возвращения демона. Прошу вас, заберите камень насовсем. Уничтожьте его, если хотите. Но судьба моего рода, судьба Этьена больше не должна от него зависеть.
– Похвальная жертвенность, однако уверены ли вы, что все обстоит именно так на самом деле? – сощурился граф. – Не поступаете ли опрометчиво, желая избавиться от силы? Многие, напротив, ищут ее.
– Ничего, кроме несчастий, мне этот дар не принес.
– Неужели? Подумайте. Такими вещами не разбрасываются. Это равно тому, как если бы музыкант отказался от абсолютного слуха или танцовщик предпочел ходить с костылем, – внимательно посмотрел на меня граф. – Мне ничего не стоит удовлетворить вашу просьбу, но будете ли вы рады? Не пожалеете? Вы точно хотите отказаться от силы?
Я переступила с ноги на ногу, голова снова закружилась. Отчего же он мучает меня вопросами? Хочу ли я расстаться с даром? Я закусила губу. Вспомнилось привычное тепло и ощущение силы, идущее от рубина. Оно дарит мне уверенность, спокойствие и даже некоторое превосходство. Затем я вспомнила ни с чем несравнимое чувство безграничности, которое мне довелось испытать в Бург-ан-Брессе. О, сладкая эйфория, когда казалось, что я способна взлететь над городом и повелевать каждым. Легко ли отказаться от этого? Хочу ли? Пожалуй, нет.
Но едва сомнения коснулись моего разума, тут же память вспорол дикий крик покрытого ожогами Этьена, перед глазами встал подвал инквизиторов, измученный Голем-Огюстен в цепях во дворе короля Савойи и собственная жуткая агония после исцеления его любовницы. И это тоже все случилось из-за дара. Я припомнила нескончаемые чужие боли, людей в Сан-Приесте, дергающих меня за платье, за руки, лишь бы почувствовать себя лучше. Я вздрогнула. Нет, такого я точно не хочу.
Сердце ухало, мои ладони увлажнились. И тогда я подумала обо всех родственниках, пришедших ко мне в видении, о малышах Моник и о самой тетушке с хитрой, но доброй смешинкой в глазах. Разве стоит моя эйфория их спокойной жизни?
Я обернулась на Этьена. Он почувствовал мой взгляд, и тоже обернулся. Подмигнул, подбадривая. Должно быть, не слышал ни слова из нашей беседы. Я улыбнулась ему в ответ. Разве стоит счастье любимого того пьянящего чувства власти?
– Я говорю о силе, Божественной силе, выделяющей вас из многих, дающей многие возможности, – проговорил алхимик. – Вы готовы отказаться от нее?
Я вздохнула, собираясь с духом. И тут на ум пришел чернокнижник, его цепкий взгляд, вкрадчивый голос и то, как он сцеживал мою кровь. Бессердечие к сыну. Эксперименты на нем, на крошке Клодин. Я никогда не прощу ему этого. Так стоит ли жалеть о чем-то, если можно отнять силу у подобного чудовища? Лишить возможности колдовать снова?
