Чай кипел, и картошка пеклась в тлеющих углях костра, когда со стороны противоположного берега стали доноситься какие-то звуки. Похоже, одинокая лошадь рысцой двигается вдоль реки. Неясные звуки приближались, и через полминуты он уже был уверен, что на берегу сейчас появится всадник. Он тихо выругался, с раздражением думая о суетности и людском любопытстве, поднялся и тотчас увидел того, кто так торопился нарушить его уединение. Это была всадница. Ее светлая лошадь и светлое же платье отчетливо проступали на фоне темно-синего, почти черного неба в россыпи мелких звезд.
– Ну, что же вы стоите? Помогите перебраться к вам, иначе мне придется плыть.
– Здесь глубоко, плыть не стоит, – откликнулся Владимир, плохо скрывая раздражение в голосе.
Он отвязал лодку, направился к пологому берегу, на котором нетерпеливо перебирала копытами Сонечкина лошадь.
– Оказывается, Софи, вы большая любительница приключений, – буркнул он, подавая ей руку и дожидаясь, пока нежданная гостья усядется.
Она промолчала. Когда причалили, она подошла к костру. Владимир понял, что девушка замерзла, что поступок, на который она отважилась ради того, чтобы остаться с ним наедине, дался ей непросто. И что сейчас она волнуется и его невольная грубость и неприветливость причиняют ей боль. Все эти мысли и ощущения мгновенно пронеслись в его голове, он подошел и сказал:
– Вы как раз поспели к ужину, Софи. Хотите печеной картошки?
– Хочу! – воскликнула она с благодарностью, улыбнулась, вздохнула и стала прежней Сонечкой, которую он знал всегда.
А ей и в самом деле непросто было решиться на такое! Сразу после работы она, озираясь, стараясь остаться незамеченной, пробежала на берег Учи. Спустилась к мосткам и пробралась в заброшенную купальню Карыгиных, чтобы убедиться, что Владимир действительно отправляется на рыбалку. Тропинка к купальне сплошь заросла крапивой, Сонечка обожгла ноги, а войдя в купальню, тотчас обмочила подол и едва не свалилась с мостка, потому что одна из досок подломилась прямо у нее под ногой. Выглядывая в небольшое оконце, неудобно устроенное на самом верху, Соня проторчала битый час безрезультатно. Мальчишки удили рыбу в кустах, на том берегу заучские шумно купались, а она, учительница из школы рабочей молодежи, пряталась в своей засаде и ждала! А если бы кому пришло в голову заглянуть в купальню? Впрочем, все ее мучения были сторицей вознаграждены, когда раздался стук весел о дно лодки. Собралась выглянуть и тут же заметила… что она в купальне не одна! В глубине темной воды среди колышущейся травы замерла длинная крупная щука. Глаз ее – круглый, блестящий – косил в сторону Сонечки и выражал полное презрение. Сонечка готова была поклясться, что щука все поняла о ней, знает, зачем она здесь, и втайне смеется над влюбленной барышней. Сонечка вспыхнула, топнула ногой, рыбина неторопливо вильнула и скрылась за бревнами. Когда девушка наконец выглянула из своего укрытия, лодка «Волна» уже отчалила. Сонечка увидела спину своего возлюбленного, плечи, легко управляющие веслами… Она тотчас решила, как поступит дальше.
…Они сидели на бревнышках, чистили обжигающую картошку, и Владимир с удивлением осознавал, что вторжение Сонечки уже не вызывает в нем прежнего раздражения. Сбоку ему было видно, как вздрагивают ее ресницы и смешно вытягиваются губы над горячим чаем. Его всегда прежде немного смешила ее детская влюбленность, он, как мог, подыгрывал ей, бывая в Любиме. Понимал, как важно не обидеть, не спугнуть первую любовь. Сам пережил что-то подобное, тайком вздыхая по своей молодой тетушке, жене дяди Георгия. Когда случайно тайна раскрылась и отец стал подтрунивать над ним, он по-настоящему страдал и всерьез обижался. Когда это было? С ним ли это было?
А Соня выросла и стала совсем даже ничего. И кажется, по-прежнему влюблена. Когда он это обнаружил, то перестал подыгрывать. Пусть девушка оглядится и выберет кого-то для себя, игры кончились.
Но Соня, похоже, думает иначе. А она хорошенькая…
«Женюсь, – подумал Владимир. – Женюсь, поселюсь рядом с родителями, буду ходить на охоту, сын вырастет, стану его за собой таскать. Все будет хорошо». Наверное, так и должно было быть.
– Хотите порыбачить? – неожиданно для самого себя предложил Вознесенский, на что Сонечка живо откликнулась:
– Хочу!
Они забрались в лодку, отплыли немного от острова. Владимир забросил леску и отдал удилище Сонечке.
– Вы, наверное… плохо думаете обо мне? – спросила Сонечка вдруг.
– Почему я должен думать о вас плохо?
– Вы сами знаете. Вы меня не звали, а я пришла. Я просто… Я не могу больше ждать, понимаете? Я так долго ждала, когда война кончится и начнется прежняя жизнь, и вы приедете…
– Смотрите, у вас клюет.
Сонечка не увидела, а почувствовала – удилище едва не выскользнуло у нее из рук. Сильная рыбина тянула леску на себя, Сонечка пыталась тянуть на себя.
– Погодите, я помогу вам.
– Нет, я сама!
Вознесенский все же шагнул к ней, надеясь успеть поправить ситуацию, но Сонечка не выдержала неравной борьбы с рыбиной, покачнулась, изо всех сил стараясь удержать в руках удилище, и… плюхнулась в воду.
Пришлось снова разводить костер. Вознесенский набросал побольше веток, пока она, стуча зубами, пыталась обсушиться.
– Так не пойдет. Раздевайтесь, мы развесим ваше платье на ветках. А вы завернитесь в шинель.
Он ушел в лес за ветками, чуть ли не на ощупь набрал сушняка. Он не торопился. И все же, когда собрался возвращаться, отчетливо увидел ее силуэт на фоне ярко горящего костра. Она была без одежды и выжимала свое платье. На ее бедрах плясали блики огня. Он не мог оторвать глаз от этого зрелища. Соня была стройной, но крепкой. В ней не было искусственной хрупкости его кузин, для которых хотелось читать стихи и писать в альбомы комплименты. В ней присутствовало что-то крестьянское, и это волновало. Она отжала платье и теперь развешивала его, наклоняясь над кустами. Вознесенский стоял с охапкой сушняка и смотрел на эти ее действия, чувствуя, как в паху пульсирует кровь. Она побежала за шинелью, но, вероятно, наступила на сучок или сосновую иголку. Запрыгала на одной ноге, наклонилась, убирая колючку. Где-то над самой головой Владимира заухал филин. Сонечка оглянулась, прыгнула к шинели, в одно движение зарылась в нее, как в нору.
Когда Вознесенский вернулся к костру, она смирнехонько сидела на бревнышке. Из-под полы шинели выглядывали розовые пальцы ноги.
Он сложил поодаль сушняк и остался стоять у кустов, по ту сторону костра, глядя на эти розовые пальцы.
