Ходжа, весело напевавший только что сочиненную им песенку, не сразу понял, что это обращение относится к нему.
— Да, да, именно к тебе мы обращаемся, — послышался скрипучий голос из кустов, растущих в тесном переулке у забора.
Насреддин на всякий случай оглянулся. Он был один на пустынной улочке, и поэтому приходилось думать, что таинственный незнакомец заинтересовался именно его ничем не примечательной персоной:
— Так это ты ко мне?!
— К тебе, к тебе, дырявая твоя голова.
Ходжа вспылил и, презрительно глядя сквозь густые ветки в то место, где, как он полагал, прятался его невидимый собеседник, ответил:
— Чья голова дырявее, мы еще посмотрим, воришка. Сейчас кликну стражников — живо поймешь, что ты и твой гнусный язык не правы, — и Насреддин набрал полную грудь воздуха…
— Во имя Аллаха, во имя Аллаха! — застонал прятавшийся. — Остановись, благородный юноша!
Ходжа хитро улыбнулся и шагнул к перепуганному незнакомцу. Сквозь пыльную листву он увидел довольно грузного мужчину почтенного возраста в новом дорогом, но испачканном и в нескольких местах порванном халате. Своим опытным взглядом Насреддин сразу определил, что пятна грязи на расшитой золотом материи совсем свежие, да и разодранные в клочья полы одежды еще недавно были целы. Ухоженное, лоснящееся от жира, хотя и выпачканное в саже и песке лицо, выдавало попавшего в неприятную историю вельможу, ну, на худой конец, очень богатого купца, неведомо каким образом оказавшегося в этом глухом бухарском переулке. Между тем незнакомец тоже не терял времени зря. Вперив в Насреддина взгляд, он внимательно его изучал, размышляя про себя, не зря ли доверился этому юноше, пригласив к разговору.
— Мы хотели бы… — не очень уверенно начал толстяк, — чтобы ты помог нам.
«Сколько же их там, в кустах», — подумал Ходжа и покрутил головой по сторонам, отыскивая глазами сообщников купца. Но вокруг, во всяком случае, в обозримом пространстве, он никого не увидел, зато услышал скрип арбы. Недоумение на лице Насреддина сменилось неподдельным интересом, и он было повернулся, чтобы выглянуть из переулка, в котором оказался, благодаря незнакомцу. Но не тут-то было. Толстяк, крепко ухватившись за халат Ходжи, удержал его около себя:
— Не выдавай нас, о благородный юноша! — взмолился купец, на лице которого появились растерянность и животный страх, в искренности которых можно было не сомневаться.
Ничего не понимая, юноша уставился на толстяка и обрушил на него целый град вопросов.
— Ты один или вас здесь несколько? Где прячутся остальные? Что же ты хочешь от меня, купец?
От взгляда юноши не ускользнула искорка гнева и презрения, мелькнувшая в глазах его собеседника лишь на мгновение. Толстяк гордо вскинул голову, но, вспомнив о чем-то, сразу поник.
— Мы… то есть я, прячемся от наших… — купец затряс головой, — …от моих преследователей. Я хотел бы, чтобы ты помог мне, о благородный юноша, покинуть Бухару. Ибо нам здесь несдобровать!
Ходжа не сразу понял, что так уважительно богач именует себя одного, и поэтому еще раз невольно оглянулся в поисках сообщников незнакомца.
— Так, значит, ты желаешь… — юноша замолчал, оценивающим взглядом меряя толстяка, — …чтобы я, Ходжа Насреддин, не зная, кто ты и что ты совершил, помог тебе бежать из Бухары, подвергая тем самым свою жизнь страшной опасности, которая, скорее всего, тебя подстерегает?!
— Да, да, да, — закивал головой человек, — я очень хорошо тебе за это заплачу, только поспеши и не расспрашивай меня больше ни о чем, ибо мы теряем время, тогда как они ищут меня везде.
— Кто они?
— Мы… я не могу сказать, — теряя терпение, проговорил незнакомец.
— Так, ясно… тебя ищет эмир! Нет, в этом деле я тебе не помощник! — ответил Насреддин и решительно направился из переулка.
— Во имя Аллаха, во имя Аллаха! — снова запричитал толстяк. Но Ходжа не останавливался. Сзади слышались бормотания, перешедшие затем во всхлипывания. Это заставило юношу замедлить ход и обернуться.
«Эх, и зачем он это сделал!» — воскликнем мы.
Но изменить уже ничего невозможно, как говорят, судьба. А Насреддин думал в этот момент о том, что планы незнакомца каким-то образом совпадают с его собственными, ибо он давно уже хотел побродить по земле и посмотреть на жизнь. А иметь попутчиком такого богатого, хоть и попавшего в опалу человека, будет и интересно, и… Насреддин ухмыльнулся — не так уж плохо — кому помешает лишнее золото… К тому же бесславное окончание учебы в медресе требовало от Ходжи поступка, способного заставить его поверить в себя, свои силы… И почему-то этот испуганный человек невольно вызывал сочувствие и желание помочь, ведь в чем-то они были похожи — оба гонимые судьбой…
— Хорошо, — проговорил Ходжа, — я помогу тебе. Как мне тебя называть?
— Скажем… Рустам, — казалось, искренне радостным тоном ответил незнакомец.
Юный Насреддин еще не умел к тому времени различать коварные нотки в голосах некоторых людей… Говорят, опыт приходит со временем. Ходже еще предстояло познать смысл этой истины.
Насреддин решил сразу же взять быка за рога:
— У тебя действительно есть деньги?
— Конечно, конечно, — закивал толстяк. — Сколько тебе нужно?
— Нам надо купить двух ишаков, еды на первое время и заплатить пошлину при выезде из города — это будет стоить… — юноша пошевелил губами, что-то считая, и наконец назвал сумму, вдвое превышающую ту, которая была необходима.
Сделал он это намеренно, но, к его удивлению, Рустам молча достал кошелек, плотно набитый золотыми монетами, и быстро отсчитал деньги. Насреддин никогда не держал в руках такой суммы и невольно залюбовался золотом, сверкающим в его руках.
— Я вижу, дружок, ты еще не привык к настоящему богатству, — заговорщически прошептал толстяк. — Поможешь мне, выведешь из города — не пожалеешь — получишь в десять раз больше! — на губах Рустама заиграла хитрая улыбка.
— Я сделаю это, но поклянись, что ты не убил и не украл золото. — И вновь в глазах незнакомца увидел Ходжа вспышку гнева. В следующий момент Рустам овладел собой и тихо произнес:
— Клянусь Аллахом — я никого не убивал, а деньги эти по праву принадлежат мне. — Это было сказано так, что юноша ни на секунду не усомнился в честном ответе толстяка.
— Я тебе верю, — удовлетворенно проговорил он, — а теперь иди за мной.
Достаточно было произнести эти слова, как спесь с незнакомца исчезла так же быстро, как исчезает вода, пролитая на песок в знойной пустыне… В его голосе вновь зазвучали трусливые нотки, но, не обращая на это никакого внимания, Насреддин направился из переулка. Рустаму больше ничего не оставалось, как следовать за ним.
По дороге к дому Шир-Мамеда толстяк ежеминутно оглядывался по сторонам. Пот ручьями катился по его лоснящемуся лицу и, перемешавшись с грязью, делал его физиономию теперь неузнаваемой. У самой калитки Рустам уперся и, замотав головой, проговорил:
— В дом я не пойду… мы подождем здесь!
Его заявление оказалось весьма кстати, так как Ходжа все это время безуспешно сочинял более-менее правдивую историю для объяснения своего неожиданного появления, да еще в компании с этим незнакомцем, помятый вид которого у кого угодно мог вызвать подозрения. Старики встретили своего любимца со слезами радости, и, чтобы не огорчать их, Ходжа не стал рассказывать о завершении учебы в медресе. Он поведал им о последних новостях, об успехах в постижении наук, справился о здоровье родителей. А затем, вызвав у низе глубокое чувство гордости за своего добропорядочного сына, заявил, что некоторое время не сможет посещать дом в связи с предстоящим углубленным изучением курса наук. «Всемилостивый Аллах, прости меня!» — повторял про себя Насреддин.
При расставании со стариками, предвидя долгую разлуку, Ходжа проявил чрезмерную чувствительность, чем вызвал немалое удивление Шир-Мамеда. Гончар, конечно, не сомневался в искренней сыновьей любви Насреддина, но был растроган обильным потоком его добрых и нежных слов, произнесенных на прощание. Расстались они, как обычно, за калиткой, и родители еще долго смотрели вслед своему ненаглядному сыночку. Потом они направились во двор, и, оглянувшись в последние раз, Шир-Мамед краем глаза заметил озирающегося по сторонам толстяка, крадущегося вслед за Ходжой.
Но пока гончар рассуждал: «К чему это?» — сын скрылся из виду. Тревога, закравшаяся в сердце, погнала старика по следам Насреддина. Да куда там… почтенный возраст и обилие переулков, пересекающих друг друга, в которых можно было легко затеряться, заставили Шир-Мамеда вскоре остановиться, задуматься, а затем и повернуть домой.
ГЛАВА 12
Рустам скоро присоединился к Ходже и шел молча, шумно сопя и воровато оглядываясь. Его богатая, но уже потерявшая былую важность чалма была надвинута на глаза и явно мешала своему хозяину. Но, несмотря на это обстоятельство, он не хотел поправлять головной убор. Наоборот, при виде каждого нового встречного он пытался еще глубже нахлобучить ее, вызывая тем самым пристальное к себе внимание. С таким беспокойным попутчиком Насреддин чувствовал себя весьма неуютно, а поэтому решил на время избавиться от него, отправив в харчевню. Такой поворот, дела устраивал и Рустама, который только и мечтал о том, чтобы забиться в дальний темный уголок, подальше от глаз людских. Он задал Ходже лишь один вопрос, но с такой мольбой в голосе и затравленным выражением в глазах, что юноша тут же пожалел не только самого Рустама, но и всех его предков.
