Небритый, тощий, щеки запавшие. Мало что общего с тучноватыми крестьянами, что уже отдали Богу душу. Наемный пахарь какой, что ли?
— Оружие еще есть? Патроны?
— Там же, в казарме, — нервно, будто бы в эпилептическом припадке закивал тот. — Но только патроны, ружей больше нет.
— Точно?
— Зуб даю.
— Соврал — не жить тебе.
Подойдя к будке КПП, я не без нервной дрожи в руках приблизился к разъему между створками. Серое, изрядно потрескавшееся от времени, но зато ровное, как стрела, дорожное полотно уводило прочь от деревни. Вдоль него было чисто и аккуратно.
Как вор, готовящийся на дело, выглянул наружу. Для этого пришлось наступить на пятна стариковской крови, но этого я не заметил. Выглянул, что та белка — раз, второй, направо, налево. Кули не видать, но чувствую — близко. Где-то совсем рядом.
— Салман, что там? — негромко окликнул Трофимов.
— Никого. Но нужно бы обойти базу со всех сторон.
— Отставить. Каждый ствол на весь золота. Нельзя чтоб тебя тупо подстрелили.
Мы поспешили столкнуть стонущие ржавыми колесами створки лбами, полностью закрыв проем. Молодой «дог» в спешке перемотал цепью петли на створках. Бухта сзади тарахтел собранными ружьями, докладывая, какой ствол поднял и какой с него толк: «пустой», «бесполезный», «сойдет», «вау! джекпот!».
— Таможня на замке, — бросил через плечо Рафат.
— За холмом следите, — Трофимов обернулся и рукой прочертил невидимую арку над ангаром. Если оттуда Куля с парнями прорываться станет, мы тут будем открыты как на ладони. — Чирик, возьми «помпу», что ты играешься с этой зажигалкой?
Руслан с неохотой снял с плеча Бухты пятизарядное ружье, рукавом стер с рукоятки кровь. Сразу видно, не привык к таком калибру.
— Че сразу «зажигалка»? — с обидой за верный ствол, он упрятал «форт» за пояс. — Нормальная пушка.
— Не понял, а Призрак где? — кажись только сейчас поняв, что давненько не вижу неформала в кожанке, спрашиваю я.
Рафат, приложив приклад к щеке и направив автомат на холм, равнодушно пожал плечом. Безоружный человек, который к тому же не был из состава его группы, его не интересовал. Даже если у него имелся, как питбуль на коротком поводке, свой снайпер.
— К бабам кинь, — распорядился Трофим, и Бакун, толкнув пленного в спину дулом, повел его в казарму. — Только осторожно там, Антоха, чтоб бабенка какая качалкой не угрела.
— Да хай попробует только, — Бакун протер лицо, улыбнулся. — Своя качалка имеется.
Стало заметно холоднее, с пустой дороги потянул неприятный, насыщенный пылью и мелким сором ветер. Сколько ж мы там промешкали с разборками-то? Минут десять или пятнадцать. А солнышко уже явно скатилось ниже к своей оранжево-сизой огненной колыбельке. Еще немного — и начнет темнеть. Еще немного — и баста тут всему, к чему мы стремились.
Впрочем, чувство такое, будто бы баста эта уже случилась. И счастье только в том, что мы этого еще не поняли.
Глава 12
Исход
28 октября 2015 г., 17.35
25 минут до часа «X»
Я ведь всегда мечтал жить у моря. Где-нибудь на краю тихого мыса, километрах в двух от ближайшего соседа с его шумной, большой родней. И чтоб хижина моя на курьих ножках была на самом берегу, в песке. И во время прилива под дощатым полом шумела вода. Да, я об этом часто думал. Рай на земле может существовать только там. Остров — это реально просто мечта. Слушать крик чаек вместо грохота автоматов, шум прибоя — вместо того чтоб прислушиваться к звуку шагов на площадке. Просыпаться и видеть океан, а не реки крови на улицах. Но, знаешь… если довольно долго париться в аду, то начинаешь к нему привыкать. Пусть я буду дураком, но я уже привык тут. Я бы мог, наверное, мигрировать куда-нибудь в Крым и устроить свою жизнь гораздо лучше. Там тепло, там круглый год есть рыба, людям не нужно убивать друг друга в сумасшествии, вызванном чувством голода, — я такое слыхал от тех, кто прорывался с юга на север, в Россию. Но в то же время… мне сложно представить себя разводящим овец или дремлющим в рыбацкой шхунке. Мне сложно поверить в беззаботную жизнь на пляже. У нас тут, конечно, суровые русские зимы и условия выживания приближенные к постъядерным, но, возможно, если нам удастся навести тут порядок…
— Ну че, хорьки, — оборвав ход моих размышлений, выкрикнули с той стороны бетонного заграждения, — что делать с вами будем?
Это было очевидно, но Трофимов на всякий случай языком жестов подтвердил присутствие «врага у ворот». Подобрались, сволочи, к стенам. Тихо подобрались, мы даже не поняли когда. А я ж говорил — чувствую.
— Кто там старшой? Давай за жизнь побазарим. — Голос Кули бренчал как расстроенная гитара. — Я слыхал, среди вас есть кто-то с базы. Назовись, брателло, потолкуем.
— О чем мне с тобой толковать? — прижавшись спиной к стене казармы, вступил в переговоры Трофимов. — Иди своей дорогой, останешься цел.
— Ха, зема, да ты никак шутник? «Своей» дорогой. Моя дорога как раз и проходит через этот курятник. А ты передо мной ворота захлопнул. Набедокурил там, гляди, а? Охотники местные, я так понимаю, уже в краях богатых дичью и бобрами? Всех нашинковал или, может, оставил кого?
— Станок судьбы был не на их стороне. Ты бы лучше о себе заботился. Если не отвалишь вместе со своим отрядом колокольчиков — отправишься следом.
Куля помолчал, подумал. Так казалось. На самом же деле он присосался к бутылке и сделал несколько крупных глотков (я их слышал даже через стену).
— Послушай меня, хлопчик. Я не знаю, кто ты там такой — никакого Филарета на базе никогда не было, — но вот что я знаю точно, так это то, что ты в дерьме по самые ноздри. Вас там сколько, человек шесть? Ты трезво оцениваешь свои возможности? Я ведь могу не понять тона, и наш базар не состоится. Сам понимаешь, что будет, если я умолкну.
— Да сколько влезет, — хохотнул Трофимов. — Мне базар с тобой водить не о чем. Ты либо костыляешь отсюда, либо кормишь на задворках червей. Выбирай.
Его голос все еще звучал твердо и монолитно, не давая и намека на трещину, но мы четверо, оставшиеся во дворе базы, понимали — блеф, пусть и качественный, все равно блеф. Старлей не располагал достаточными силами для сопротивления двадцати лбам с автоматическим оружием. Тем не менее он напоминал предводителя гордых и непокорных казаков, по воле случая оставшихся на обороне важного объекта. Умрем, но не позволим сорвать операцию.
Наступила нехорошая тишина. Ощущение врага, налипшего к стенам, вынуждало сердце стучать быстрее, а пальцы — отбивать чечетку на крышке «еврейчика». Мы заняли оборонные позиции, но даже так — высовываясь из-за своих укрытий как живые перископы, были слепы и беспомощны. Мы понятия не имели, откуда и каким образом они будут атаковать.
Эх, если б был свой «глаз» со стороны, вроде Окуляра, просто чтоб наблюдал и докладывал…
Трофимов оглядел каждого из нас.
— Будьте готовы отходить в бункер, — тихо сказал он.
И этим самым будто бы подал команду. Все. Началось. Полетели из-за стены к нам черные маленькие «флаконы». Штук пять одновременно.
Знакомые вещицы.
— «Заря»!!! — закричал Трофим, нырнув за «уазик».
Он выкрикнул это слово еще раз, но услышал я только «Заррррррр…» — а дальше все сорвалось в свист. Взорвались в воздухе. Мне хватило ума в этот раз закрыть глаза и спрятать лицо в локтевом изгибе, но вспышка света все равно меня достала. Она была настолько яркой, будто во двор упала атомная бомба.
Опустив руку, я увидел троих чужаков. Соскочили с ограждения как обезьяны. Они были в такой же черной форме, как и наши «доги», но для меня они отличались так же, как для пчелы отличаются пчёлы из другого улья. Наглые хари, ненавидящие очи, в каждом движении тела стремление во что бы то ни стало порвать нас в клочья. Бросовый отряд, прикрытие для остальных.
Автоматный стрекот сквозь свист в ушах напоминал озвучку для давешнего фильма про войну. Мы шарахнули по ним вместе с Трофимовым. Но ушли, черти, сразу в укрытия — за трактор, кирпичную навалу, за которой прятался Бакун. Хоть и не спецназ, но и с нерасторопными крестьянами никакого сходства. Да и местность для них, сразу видно, знакомая. Ответили агрессивно, шквально, не давая возможности выпрямить спину. Я скукожился за бочкой от бензовоза, слыша как пули с глухим эхом дырявят ржавую емкость.
Затарахтел из окна казармы Бакун, но неудобное расположение строения не давало ему возможности вести прицельный огонь. Высунувшись в окно, он напоминал бандюгу, отстреливающего преследователей, высунувшись по пояс из машины.
Напугал вроде бы, затихли.
— «Заррррря»! — снова голос Трофимова.
Я вскинул взор к небу. «Флаконы» уже пересекли перигей траектории. В боку резануло, когда валился лицом на асфальт. Пуля попала или шов разошелся — неважно. Важно, что я чувствовал, как прилипает к телу напитанная кровью тельняшка. Это не боль, это огорчение. Если меня подстрелили, то это огорчение, что Олька достанется кому-то другому. Да, дураки в такие минуты думают именно об этом. И я был ярчайшим тому примером.
