Погибли жильцы в соседнем подъезде. Погибли соседи Тохи по подъезду. По лестничной площадке соседи погибли тоже. Тохины родители и… сестричка… также не выжили…
Он сумел преодолеть обгорелые остатки завала. Цепляясь за перила, смог перебраться через обрушившийся лестничный пролет. Перешагнул через двери, выпавшие из проема от жара или взрыва. Нашел родителей. Нашел сестричку. Это было нетрудно - из квартиры исчез весь хлам: пошел на завал внизу. Найдя Ксюшку, он пытался закричать, но из горла не вырвалось ни звука - от нервного потрясения парализовало голосовые связки. Потом ноги перестали ему повиноваться - он упал на колени, не чувствуя боли.
А что он еще ожидал здесь найти? Живых родителей и радостную Ксюшу? Он ведь всю дорогу сюда ехал, не задумываясь о том, каким образом они могли уцелеть при всем этом. Не верил он в подобное. Невозможно поверить даже не при таких отце и матери. Но заставил себя о страшном не думать - надеялся до последнего, искренне позволяя себе считать, что все будет хорошо.
Капризы дурацкого сознания…
Ему нужно было сюда попасть. Очень нужно. Теперь он понимал Олега - тот поступил правильно. Надежда, какой бы призрачной она ни была, имеет право на шанс. И за этим шансом он шел до конца, оставаясь все тем же Тохой-разгильдяем, для которого жизнь не более чем игра с простыми и удобными для него правилами. По этим правилам у него всегда все должно быть хорошо. А если неприятности, то мелкие и легко решаемые. А если он их упорно не решает, значит, они его не настолько беспокоят, чтобы заставить преодолеть демонстративную лень.
С ним такого не могло произойти. Он готов был даже смириться со смертью родителей - это абсолютный максимум того, на что был согласен. Но на Ксюшу он не соглашался. С ней не могло такого произойти. Но произошло. Почему так?
Он проделал долгий путь.
Он нашел своих родных.
Его путь теперь закончен.
Поднявшись с колен, Тоха, позабыв про оставленный на полу автомат, направился вниз. Там, неподалеку, он видел мусороуборочную машину. При ней обязательно должна быть лопата.
* * *
Память - странная штука. У Тохи она была более чем отличной, но первые часы после возвращения домой он запомнил плохо. Помнил, как тяжело было копать могилу: земля под окнами была не сказать чтобы слишком мягкой. Но он все же выкопал. Как он сумел стащить вниз тела родителей через разрушенный лестничный пролет, он не помнил - огонь их несколько уменьшил, но не настолько, чтобы оставшееся можно было перетаскивать с легкостью. Но точно помнил - как-то стащил. Закопал всех троих вместе.
Потом провал в памяти. Вроде бы он просто бездумно шатался по окрестностям. Вокруг кипела ночная жизнь. Новая жизнь. Хрустели кости под челюстями четвероногов, во мраке прошмыгивали длинные хищные тени. Тоху они не трогали - сытые. Или боялись связываться с таким придурком. Чувствовали, возможно, что с ним что-то не так.
Сколько это продолжалось, Тоха не мог сказать. Он будто сбрендил. Паралич сознания. И более-менее пришел в себя лишь в общественном сортире, занимаясь поливом писсуара. Как он попал в эту клоаку, он не помнил. Зачем сюда попал, тоже не понимал. Нет, в принципе понимал, но неясно, к чему такие цивилизованные сложности - малую нужду сейчас можно справлять хоть посреди главной площади города. Можно залезть на памятник «главной шишки» и помочиться ему на голову. Или даже кучу наложить. Никто не сделает ему замечания - свинкам по фигу, крысам тем более.
Туалет, как и положено, силами посетителей был оборудован коллекцией надписей, начиная от самых примитивно-практичных в духе: «Пассив. Зовут Федор. Анал. Звонить по телефону…» - до злободневных, политически-экстремистских или даже философских. Одна из таких непростых надписей красовалась прямо над используемым Тохой писсуаром: «Что я здесь делаю?»
Тоха задал себе этот вопрос вслух. Ему понравился звук собственного пробудившегося голоса и потаенный смысл удивительных слов - он повторил вопрос еще раз. А потом еще и еще. Примерно на пятнадцатый повтор он, застегнув штаны, вышел на улицу и уверенно направился к перекрестку - там полыхал костер, освещая рассевшихся кружком свинок.
Не переставая задавать себе понравившийся вопрос, он сорвал с разгрузки гранату, обхватил ладонью ребристый холодный бок. Что там говорил Чижов? Граната оборонительная, и бросать ее надо из укрытия, чтобы не пострадать самому: разлет осколков приличный. Глупый лейтенант - ничего он не понимал в гранатах.
Не заморачиваясь с возней над загнутыми усиками чеки, Тоха ухватил кольцо зубами, сжал челюсти, выдернул его под аккомпанемент треска рассыпающейся эмали, сплюнул. Костер уже перед носом - видно каждую деталь. На пылающем колесе от грузовика корчатся, чернея на глазах, куски картона - свинки подкармливают пламя упаковочными ящиками. Сидят вокруг на корточках, зажав автоматы меж колен, загадочно поблескивая стеклами противогазных масок. Да чего в вас загадочного? Вы все тупые твари - вам только детей заживо сжигать в родных домах, а против серьезного мужика вы никто - вас и десятка на такого мало.
Тоха не был серьезным мужиком. Но ему сейчас все было фиолетово. Он даже не забивал себе голову математикой - не пытался сосчитать противников.
Ему теперь по фигу - хоть все четыреста миллионов.
Гранату Тоха швырнул с некоторым сожалением - жалел, что бросает не атомный снаряд. Тот бы всех упокоил. Гарантированно. Не притормаживая, продолжая идти в том же ускоренном темпе, вытащил пистолет. Онищенко, услышав, как Чижов учит «молодых», потом уже дал дельный совет - в нарушение всех инструкций и правил безопасности патрон всегда должен быть в стволе. Всегда. Это рано или поздно пригодится. Так что Тохе не пришлось устраивать лишней возни - просто опустил предохранитель.
Стрелять начал одновременно с разрывом гранаты. Свинки, сгрудившиеся вокруг огня, покатились на спины, горящие ошметки костра раскидало на десятки шагов. Над головой Тохи пролетел пылающий картонный ящик, что-то острое стремительно чиркнуло по уху, но больше ничего угрожающего - ошибался Чижов насчет опасности оборонительных гранат. Перед носом грохнула, и хоть бы хны!
Пистолет подпрыгивал в руке, пули отбрасывали поднимающихся врагов назад, на спины. Один, лежа на спине, поднял автомат, повел стволом в сторону Тохи. Тот спокойно взял его голову на прицел, выстрелил дважды. Голова, брызнув осколками разбитого стеклянного глаза, откинулась на асфальт, пистолет мерзко щелкнул. Все - патронов нет.
Гадство, а он только во вкус вошел!
Сдвинувшееся сознание настоятельно требовало продолжения резни, но конечности решили иначе - Тоха рванул к углу. За спиной треснула автоматная очередь, от стены отлетели осколки бетонной крошки и пуль, что-то больно стегануло по щеке. Резкий поворот - все: здесь его не достанут.
Враги поднимаются, хватаются за автоматы. Дышат ему в спину. Мечтают догнать. Фиг вам - он никуда не собирается убегать.
Десяток шагов вперед, теперь через улицу, на другую сторону. Пригнуться, укрываясь за сгоревшей машиной, добраться до остановки, присесть за ее стеной. Пустая обойма звякает об асфальт - в рукоять отправляется новая. Полная. Затвор потянуть на себя, отпустить, позволяя с лязгом вернуться на место, загоняя попутно первый патрон в ствол.
Ну где же вы?!
Первый свинтус выскочил из-за угла, на бегу открыл огонь, бессмысленно расходуя боеприпасы на разгон тьмы пороховыми вспышками и украшение новыми выбоинами и без того испохабленных стен впереди расположенных зданий. Или не видел в темноте, или надеялся, что статистика на его стороне и хоть одна пуля настигнет неизвестно куда подевавшегося Тоху. Отставшие от своего шустрого собрата свинки, вырвавшись, занялись тем же - грохотало уже не менее десятка стволов.
Дождавшись, когда это глупое стадо отбежит чуть подальше, Тоха спокойно навел пистолет на четверку сгрудившихся кучкой врагов, быстро, но без сует, выстрелил в них пять раз, после чего рванул назад - к брошенному врагами костру. Пока до тех дошло, что их нагло поимели сзади, пока они остановились, пока развернулись, Тоха уже был за углом.
Пробегая мимо костра, он прострелил головы парочке ползающих здесь раненых свинок, подхватил брошенный автомат, скользнул в узкую дыру, оставленную в стене на стыке плит взрывом или ударом тяжелой бронированной техники. Едва не изорвав одежду и кожу о торчащие прутья арматуры, растворился в воняющем гарью мраке, развернулся, присел.
Свинки, более чем поспешно выскочившие к своему костру, замерли, бестолково обстреляли окрестности, начали смешно крутить головами, не понимая, где искать этого сверхнаглого офонаревшего подонка, посмевшего прервать их заслуженный отдых. Тоха, спокойно примостив ствол автомата на удачно загнутую арматурину, потянул за спусковой крючок. Ливня свинца, обрушившегося, казалось, прямо из бетонной стены, враги не ожидали - отреагировали не сразу. А когда отреагировали, было уже поздно - Тоха, отбросив опустошенный «калашников», уже пробирался к противоположной стене дома.
