— Она просто вцепилась в них и вопила, пока не прибежали Барней, Тед Ли и еще кто-то из наших, — сказал Том, входя в комнату. — Ей тоже здорово досталось от этих хулиганов.
— Как вы себя чувствуете, Эйли? — с тревогой спросила Салли. — А ты, сынок?
Она вышла и принесла таз с водой, чтобы обмыть Тому разбитый лоб.
— Ничего, мама, немножко пошатывает, да ты не беспокойся, — сказал Том, стараясь преодолеть головокружение. — Хуже всего был удар в пах. Меня так и скрючило.
Салли была потрясена и перепугана. Стало быть, Том прав, когда говорит: война — войне. Том борется за интересы рабочего класса, против введения воинской повинности, а с ним обращаются, как с врагом народа и родины. Она думала было послать за врачом, но Том и слышать об этом не хотел.
— Высплюсь и завтра буду совсем здоров, — сказал он.
Том пошел к себе, но на пороге обернулся и с застенчивой улыбкой посмотрел на Эйли.
— Спасибо, товарищ, — сказал он мягко. — Она замечательная девочка, правда, мама? Оставь ее у нас ночевать, ладно?
Когда Том вышел, Эйли расплакалась.
— Это было ужасно, миссис Гауг, — всхлипывала она. — Я думала. Тома убьют. Это не солдаты, а просто какие-то хулиганы в солдатской форме. И они не с приисков. Они пришли с сержантом-вербовщиком и нарочно старались затеять драку, чтобы наших перехватали.
— Уж лучше бы Том сидел в тюрьме, если все равно этого не миновать, — хмуро сказала Салли.
На другое утро Том не мог пошевельнуться — каждое движение причиняло ему острую боль, и он мочился кровью. Салли послала за врачом. Он сказал, что у Тома внутреннее кровоизлияние. Несколько дней полного покоя могут поправить дело. Если понадобится, он сделает просвечивание и положит Тома в больницу.
Тома злило и раздражало это лежание в постели; но к концу недели кровотечение прекратилось, и он заявил, что здоров как бык и без всяких разговоров выходит на работу.
Салли знала, что он еще не здоров — не настолько здоров, чтобы работать под землей. Его еще мучили боли в спине и в отшибленных почках. Однако Том начал работать. И не только на руднике, но и в Комитете борьбы против введения воинской повинности.
— Я тоже солдат, мама, — сказал он. — Я служу народу и не могу бездельничать.
Эйли по-прежнему занималась своим делом: распространяла листовки и даже выступала вместо Тома на уличных митингах, пока он был прикован к постели.
Мужество этой девушки поражало Салли.
— О господи! — говорила она. — Ну как можете вы, такая молоденькая, заставить людей думать и действовать по-вашему?
— Право, не знаю, — просто отвечала Эйли. — Но почему не попытаться? Раз больше некому говорить людям то, что они должны знать, так нужно хоть мне постараться это сделать. Я должна делать, что могу, раз больше некому.
Это был незаметный, неблагодарный труд человека, идущего против течения. Ни цветов, ни пышных речей не приходилось ждать в награду. Проработав весь день, Эйли сидела потом полночи за машинкой, размножая отчеты о выступлениях агитаторов в Восточных штатах, а на рассвете обходила улицы и забрасывала эти отчеты и нелегальные листовки за садовые ограды. Трудная задача, которую взяла на себя Эйли, ничуть не была похожа на то, что Эми называла своей деятельностью в помощь фронту, — Салли хорошо понимала это. Эми хвасталась, как она весело проводит время: повсюду — и на танцах и на пляже — ее окружает целая свита офицеров и моряков. Ей расточают комплименты, ее появление встречают аплодисментами и восторженными приветствиями, ее все знают — ведь она организовала столько патриотических концертов!
Конечно, Том и Эйли — фанатики, говорила себе Салли. Но она не могла не восхищаться их фанатизмом. Одержимые одной идеей — служения рабочему классу, — они готовы были пожертвовать ради нее всем, даже своей любовью друг к другу.
Салли не сомневалась, что Том любит Эйли. С того памятного вечера, когда его избили пьяные хулиганы, в его глазах при встрече с Эйли появлялось новое выражение — нежность и симпатия. Эйли ног под собой не чувствовала от радости.
— Том теперь каждый вечер целует меня на прощанье, — рассказывала она Салли. — А иногда обнимет и скажет: «Моя дорогая, моя любимая девочка!»
— Я очень рада, Эйли, — отвечала Салли. — Надеюсь, вы скоро поженитесь и будете счастливы.
— Мы еще не говорили об этом, — поспешно сказала Эйли. — Может быть. Том и захочет жениться на мне, но только после войны. Он мне сказал как-то: «Мы не имеем права думать о себе, Эйли, пока все это не кончится».
— Вздор какой! — воскликнула Салли.
— Нет, вы не правы, — упрямо возразила Эйли. — Я согласна с Томом. Сейчас столько дела, а много ли таких, кто поддерживает рабочих в их борьбе против воинской повинности, против несправедливости и угнетения? Я люблю Тома, и мне бесконечно радостно знать, что и он любит меня. Но мы не можем бросить на произвол судьбы товарищей, которые сидят по тюрьмам или сражаются на фронте, только потому, что нам хочется быть счастливыми вдвоем.
— Мы, кажется, не на митинге, — сердито сказала Салли.
— О господи, я, должно быть, и вправду стала завзятым оратором… — засмеялась Эйли.
Она была такая простая и милая, что Салли положительно не могла не полюбить эту девушку; но она видела, что Эйли и Том живут и думают не так, как все, а ей хотелось, чтобы они больше походили на обыкновенных людей. Казалось, вся их жизнь состоит в кипучей напряженной деятельности в различных комитетах; Салли жаловалась, что они готовы отказаться от чего угодно ради того, чтобы пойти на многолюдный митинг или посидеть вместе за учебниками по политэкономии и истории рабочего движения.
Правда, они чувствовали удовлетворение, видя, что не зря вложили столько энергии в кампанию против введения всеобщей воинской повинности. После провала второго референдума даже те, кто голосовал за обязательную службу в экспедиционных войсках, стали говорить: «Ничего не поделаешь, приходится снимать шляпу перед противниками воинской повинности. Ведь это они спасли Австралию от чрезвычайных законов, которые совсем ни к чему в нынешних и без того тяжелых условиях!» И в самом деле, война шла своим чередом, и набор новобранцев продолжался таким темпом, что добровольная система пополнения армии вполне оправдывала себя.
И все-таки молодежь, парящая в небесах, подобно Эйли и Тому, бывает по-своему вознаграждена, убеждала себя Салли. Они смотрят на звезды и не страдают от грязи у себя под ногами. Их забрасывают тухлыми яйцами, оскорбляют, избивают — и все это не действует на них. Они готовы работать до потери сил во имя своих идей и будут счастливы, если их труды пойдут на пользу каким-то неведомым людям, которых они называют «рабочие» или «мировой пролетариат». Конечно, период борьбы против введения закона о воинской повинности был тяжелым временем для Тома и Эйли. Но, в конце концов, они могут быть довольны — ведь их взяла. А теперь еще и революция в России. Это тоже для них праздник. У Тома такой гордый вид, словно это он ее совершил. Салли давно не видела его таким сияющим и оживленным, как в тот вечер, когда они с Эйли зашли сообщить ей эту новость.
Том услыхал, что в России произошла революция, когда поднялся наверх по окончании работы. В кабачках только об этом и говорили; люди весело чокались, пели «Красное знамя» и «Вечное братство». У всех было такое чувство, что рабочие должны отпраздновать эту победу и хотя война, быть может, и протянется еще немного, однако конец ее уже не за горами.
Том прочел телеграммы, выставленные в окне редакции газеты, но никаких подробностей о революции узнать ему не удалось. Он пошел в кабачок «Прибежище», где работала Эйли. В эти обеденные часы она бывала очень занята — в кабачке было полно рабочих. Но Эйли уже слышала новость и, принимая заказы, летала от столика к столику, чуть не приплясывая от радости. Она разносила тяжелые подносы так, словно они были легче перышка, и, сияя улыбкой, говорила каждому:
— До чего же замечательно, правда? До чего чудесно!
Увидев Тома, она лишь стиснула ему руку, повторяя снова и снова: «До чего же это чудесно!»
Том сел обедать за один из ее столиков, чтобы, как только она кончит работу, пойти вместе домой.
Когда они шагали по пыльной дороге, золотые лучи заходящего солнца вдруг прорвались сквозь тучи, заволакивавшие небо. Том и Эйли видели, что надвигается гроза, но сейчас для них весь мир был озарен сиянием.
— Если бы Надя знала… — прошептала Эйли.
— Я тоже думал об этом, — сказал Том.
Казалось, произошло невероятное чудо — свершилось то, о чем они мечтали, с трудом веря, что эта мечта может сбыться. Но она сбылась! Именно за это боролась когда-то Надя в далекой стране, о которой ома столько им рассказывала. Сейчас для них достаточно было уже и того, что царизм свергнут. Они верили — сделан первый шаг к достижению той цели, к которой стремилась Надя; верили, что русские рабочие, освободившись от векового гнета, создадут новый общественный строй.
