Ситуация определенно менялась от плохого к худшему.
Словно подтверждая ее предположение, вновь зазвучал голос «Догана», неотличимый от голоса Блейна.
– ВНИМАНИЕ! – разнесся по «Догану» крик. – СИСТЕМА ПЕРЕГРУЖЕНА! БЕЗ УМЕНЬШЕНИЯ НАГРУЗКИ В СЕКЦИИ «АЛЬФА» ПОЛНОЕ ОТКЛЮЧЕНИЕ СИСТЕМЫ ПРОИЗОЙДЕТ ЧЕРЕЗ СОРОК СЕКУНД.
По предыдущим визитам в «Доган» Сюзанна не помнила никакой секции «Альфа», но нисколько не удивилась, увидев соответствующую табличку. Один из пультов рядом с этой табличкой вдруг заискрил, и оранжевые искры подожгли сиденье стула. Упали еще несколько потолочных панелей, потянув за собой провода.
– БЕЗ УМЕНЬШЕНИЯ НАГРУЗКИ В СЕКЦИИ «АЛЬФА» ПОЛНОЕ ОТКЛЮЧЕНИЕ СИСТЕМЫ ПРОИЗОЙДЕТ ЧЕРЕЗ ТРИДЦАТЬ СЕКУНД.
Как насчет диска «ЭМОЦИОНАЛЬНАЯ ТЕМПЕРАТУРА»?
– Оставь его в покое, – пробормотала она себе.
Хорошо, тогда МАЛОЙ? Как насчет него?
После мгновенного раздумья Сюзанна перевела тумблер из положение СОН в положение БОДРСТВОВАНИЕ, будоражащие голубые глаза мгновенно открылись, уставились на Сюзанну, как ей показалось, с неистовым любопытством.
«Ребенок Роланда, – думала она, и в душе бушевали противоречивые эмоции. – И мой. А Миа? Девочка, ты всего лишь ка-мей. И мне тебя жаль».
Ка-мей, да. Не просто дура, а одураченная ка, одураченная судьбой.
– БЕЗ УМЕНЬШЕНИЯ НАГРУЗКИ В СЕКЦИИ «АЛЬФА» ПОЛНОЕ ОТКЛЮЧЕНИЕ СИСТЕМЫ ПРОИЗОЙДЕТ ЧЕРЕЗ ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ СЕКУНД!
Значит, пробуждение младенца пользы не принесло, по крайней мере не остановило отключение системы. Пора переходить к плану Б.
Она потянулась к нелепому диску ИНТЕНСИВНОСТЬ СХВАТОК, выглядевший точь-в-точь как регулятор температуры духовки электроплиты ее матери. Поворот диска к цифре 2 дался ей ценой больших усилий и большой болью. В обратную сторону диск вращался куда легче. Она даже почувствовала облегчение где-то в глубине головы, словно некая группа мышц, долгое время пребывавшая в невероятном напряжении, послала мозгу благодарственный сигнал.
Смолкла и ревущая сирена.
Сюзанна установила против стрелки цифру 8, помедлила, потом пожала плечами. Чего тянуть кота за хвост, пришло время родить и покончить с этим. И довела диск до 10. Как только это число встало напротив стрелки, сильнейшая боль скрутила живот, тут же спустилась вниз, к паху. Ей пришлось закусить губы, чтобы сдержать крик.
– ОБЕСПЕЧЕНО УМЕНЬШЕНИЕ НАГРУЗКИ В СЕКЦИИ «АЛЬФА», – сообщил голос Блейна, а потом вдруг переменился, стал голосом Джона Уэйна, который Сюзанна так хорошо помнила. – СПАСИБО ЗА ПОМОЩЬ, МАЛЕНЬКАЯ ДЕВЧОНКА-КОВБОЙ.
Она опять закусила губы, чтобы не вскрикнуть, но на этот раз не от боли, а от ужаса. Можно, конечно, напоминать себе, что Блейн Моно мертв и голос его – грязная шутка собственного подсознания, но напоминание это не избавляло от страха.
– РОДЫ… НАЧАЛИСЬ. – Из усиленного динамиками голоса исчезли интонации Джона Уэйна. – РОДЫ… НАЧАЛИСЬ. – И тут голос запел, ужасно и гнусаво, имитируя Боба Дилана, отчего Сюзанна аж скрипнула зубами. – С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ… КРОШКА!.. С ДНЕМ… РОЖДЕНИЯ! С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ… ДОРОГОЙ МОРДРЕД… С ДНЕМ… РОЖДЕНИЯ!
Сюзанна визуализировала огнетушитель, висящий на стене у нее за спиной, когда повернулась, он, само собой, там и висел (правда, без надписи ТОЛЬКО ТЫ И «СОМБРА» МОГУТ ПОМОЧЬ ПРЕДОТВРАТИТЬ ГОРЕНИЕ ПУЛЬТОВ и рисунка, изображающего Шардика, хранителя Луча, в шляпе медвежонка Смоуки[110] – опять подшутило подсознание). Когда она спешила к стене, по неровному, в трещинах полу, обходя упавшие потолочные панели, новый приступ боли пронзил тело, опалив огнем живот и бедра, вызвав желание согнуться пополам и обхватить руками огромный камень в ее чреве.
«Долго это не продлится, – подумала она голосом, который частично принадлежал Сюзанне, а частично – Детте. – Нет, мэм. Этот малой несется, как экспресс».
Тут боль чуть отступила. Сюзанна сдернула со стены огнетушитель, направила черный рожок на горящий пульт управления, нажала пусковую кнопку. Из огнетушителя вырвалась струя пены, накрывая пламя. Послышалось шипение, в нос ударил неприятный запах, напоминающий запах горящих волос.
– ПОЖАР… ПОТУШЕН, – объявил голос «Догана». – ПОЖАР… ПОТУШЕН. – И вновь изменился, быстро, как вспышка, стал голосом английского лорда Хау-Хау[111]. – ДОЛЖЕН ПРИЗНАТЬ, ОТЛИЧНАЯ РАБОТА, СЮЗАННА, СРАБОТАНО ПРЕВОСХОДНО!
Сюзанна вновь метнулась через напоминающий минное поле пол «Догана», схватила микрофон, включила. Над головой, на одном из двух работающих телевизионных экранов, Миа шла к цели, пересекала Шестидесятую улицу.
И тут Сюзанна увидела зеленый навес с поджаренным поросенком, и сердце ее упало. Не Шестидесятую, а Шестьдесят первую. Укравшая ее тело стерва практически добралась до цели.
– Эдди! – закричала она в микрофон. – Эдди или Роланд! – Какого черта, надо обращаться ко всем, вдруг кто-нибудь да услышит. – Джейк! Отец Каллагэн! Мы уже у «Дикси-Пиг» и собираемся родить этого чертова ребенка! Постарайтесь найти нас, если сможете, но будьте осторожны!
Она вновь посмотрела на экран. Миа уже перешла улицу; она стояла на той стороне, где находился ресторан, смотрела на зеленый навес. В нерешительности. Могла она прочитать ДИКСИ-ПИГ? Скорее всего нет, но уж смысл картинки наверняка поняла. Улыбающийся, поджаренный поросенок. И долго стоять на пороге она не могла, роды-то начались.
– Эдди, я должна идти. Я люблю тебя, сладенький! Что бы ни случилось, помни об этом! Никогда не забывай! Я тебя люблю! Это… – Ее взгляд упал на шкалу с тремя секторами. Стрелка уже вышла из красного. Сюзанна подумала, что в желтом секторе она останется до завершения родов, а потом сместится в зеленый.
Если, конечно, все пройдет гладко.
Тут до нее дошло, что она все еще сжимает в руках микрофон.
– Это Сюзанна-Мио, связь отключаю. Да пребудет с вами Бог, мальчики. Бог и ка.
Она поставила микрофон на пульт и закрыла глаза.
12
Сюзанна мгновенно почувствовала происшедшие в Миа изменения. Хотя она по-прежнему стремилась в «Дикси-Пиг» и схватки значительно усилились, в мыслях у нее было другое. Она думала об Одетте Холмс и о том, что Майкл Швернер называл «Миссисипским летним проектом» (а работяги Оксфорда называли его еврейчиком). Эмоциональная атмосфера, в которую вернулась Сюзанна, напоминала затишье перед яростной сентябрьской грозой.
Сюзанна! Сюзанна, дочь Дэна!
Да, Миа.
Я согласилась стать смертной.
Ты так говорила.
Миа определенно выглядела в Федике смертной. Смертной и глубоко беременной.
Однако я, кажется, упустила многое из того, что является привлекательным в такой короткой жизни. Не так ли? – Горе, переполнявшее голос, рвало душу; удивление раздирало ее еще сильнее. И у тебя нет времени рассказать мне об этом. Во всяком случае, сейчас.
Поедем куда-нибудь еще, предложила Сюзанна без особой надежды. Остановим такси, поедем в больницу. Родим его вместе, Миа. Может, даже сможем вместе рас…
Если я поеду куда-то еще, он умрет, и мы вместе с ним, сказала она со стопроцентной уверенностью. А я должна его родить. Меня лишили всего, кроме моего малого, и я его рожу. Но… Сюзанна… прежде чем мы войдем… ты говорила о своей матери…
Я солгала. В Оксфорде была я. Легче солгать, чем объяснить путешествия во времени и существование параллельных миров.
Покажи мне правду. Покажи мне свою мать. Покажи, прошу тебя!
Времени просчитать все последствия этой просьбы у Сюзанны не было. Она могла или согласиться, или резко отказать. Сюзанна выбрала первое.
Смотри, коротко ответила она.
13
В стране Память время всегда настоящее.
Там есть Ненайденная дверь
(о, потерянная)
и когда Сюзанна нашла ее и открыла, Миа увидела женщину с черными, зачесанными назад волосами и удивительными серыми глазами. Блузку женщины у шеи украшает камея. Он сидит за кухонным столом, это женщина, и ее навечно освещают падающие в окно солнечные лучи. В этом воспоминании часы всегда показывают девять минут третьего октябрьского дня 1946 года. Большая война закончилась, по радио поет Ирен Дей, на кухне стоит запах имбирной коврижки.
– Одетта, подойди и посиди со мной, – говорит женщина, ее мать. – Съешь что-нибудь сладенькое. Ты хорошо выглядишь, девочка.
И она улыбается.
О, ушедший, унесенный ветром скорби призрак возвращается вновь!
14
Прозаично, однако, скажете вы, можете так сказать. Юная девушка возвращается домой из школы, портфель с учебниками в одной руке, мешок с физкультурной формой – в другой. На ней белая блузка, плиссированная юбка из шотландки, гольфы с бантами по бокам, оранжево-черные – цвета школы. Ее мать, сидящая за столом, поднимает голову, смотрит на нее, предлагает кусок только что испеченной имбирной коврижки. И этот лишь единственный момент из миллиона ему подобных, единственное мельчайшее событие, из которых соткана жизнь. Но от этого видения у Миа перехватывает дыхание
