отозвался он.
Сэм ушел. Несколько часов спустя я хватился его и, решив, что он попал в беду и погиб, тяжело вздохнул, ибо очень к нему привязался. Вероятно, он, «содрогаясь от страха», растерялся и с одеялами и котелками побежал не в том направлении.
Вначале через город мы шли сравнительно легко, но когда пересекли рыночную площадь и попали в переулочек, петлявший между хижинами и выводивший к южным воротам, продвигаться стало очень трудно из-за беспорядочной толпы перепуганных беглецов — стариков, больных, детей, женщин с младенцами на руках. Управлять такой толпой невозможно — пришлось через нее пробиваться. Зато, поднявшись по склону, мы заняли удобнейшую позицию под самым гребнем: деревья и крупные валуны образовывали надежное прикрытие от пуль. Кроме того, мы сложили из камней небольшие брустверы. Сопровождавшие нас беженцы у гребня не остановились, а поспешили по дороге дальше и исчезли в лесу.
Я предложил Брату Джону взять животных и вместе с женой и дочерью последовать за беженцами. Он хотел согласиться, не ради себя, конечно, он не робкого десятка, но обе леди наотрез отказались. Хоуп не пожелала бросать Стивена, а ее мать сказала, что вполне полагается на меня и предпочитает остаться здесь. Тогда я предложил Стивену бежать вместе с ними, но он так рассердился, что пришлось спешно прекратить тот разговор.
Итак, женщины остались. Мы устроили их в лощине у ручья на самой вершине горы. Там пули грозили им лишь в том случае, если арабам удастся обойти нас с флангов или смести стремительной атакой. К тому же мы без лишних слов вручили дамам по двустволке и по заряженному пистолету.
Глава 20
БИТВА У ВОРОТ
У северных ворот города послышалась пальба и громкие крики. Вначале густой туман не давал ничего разглядеть, но вскоре подул сильный суховей, всегда следующий за таким туманом, и, набрав силу, поднял и рассеял его. Тогда Ханс, взобравшись на дерево, на гребне горы, сообщил, что арабы приближаются к северным воротам, стреляют на ходу, а мазиту в ответ пускают в них стрелы из-за палисада, окружающего город. Состоял палисад из земляной насыпи, плотно утыканной стволами деревьев. Попав на плодородную почву, они дали ростки и образовали живую изгородь. С внутренней и наружной стороны палисад оброс опунцией и высокими, похожими на пальцы кактусами. Спустя некоторое время Ханс сообщил, что мазиту отступают. Действительно, через пару минут они потянулись через южные ворота, унося раненых. По словам вождей, мазиту не выдержали обстрела, решили покинуть город и схлестнуться с врагом на горе.
Чуть позже подоспели остальные воины, которые вели стариков, женщин и детей, замешкавшихся в городе. С ними был король Бауси, вне себя от волнения.
— О Макумазан, — сказал он, — напрасно ли я говорил, что боюсь работорговцев и их ружей? Теперь они пришли сюда, чтобы перебить стариков и угнать в рабство молодых.
— Да, Бауси, ты был прав, — ответил я. — Но если бы ты послушался меня и усилил оборону, Хасан не подкрался бы к нам, как леопард к козе.
— Это правда, — простонал он. — Но кто узнает вкус плода, не отведав его?
После этого Бауси отправился осматривать диспозицию своих воинов на гребне горы. По моему совету он поставил больше людей по краям линии обороны, на случай если неприятель попытается обойти нас с флангов. Мы же раздали ружья, захваченные в первом бою с работорговцами, тридцати или сорока воинам, которых научили обращаться с огнестрельным оружием. «Даже если они не попадут в цель, то хотя бы внушат арабам, что мы вооружены до зубов», — рассуждал я.
Минут через десять появился Бабемба с последним отрядом из пятидесяти воинов. Он сообщил, что старался выиграть время — пока мог, удерживал северные ворота — и что арабы прорываются в город. По моей просьбе Бабемба приказал воинам сложить из камней укрытие и лечь за него.
Немного спустя показался большой отряд арабов. Они двигались к нам по центральной улице. Человек двенадцать, помимо ружей, несли копья, на которые были насажены головы убитых мазиту. Арабы размахивали копьями и торжествующе кричали. Отвратительное зрелище! Я от злости скрипнул зубами. Поневоле думалось, что вскоре на остриях окажутся наши головы. Я решил, что при наихудшем раскладе живым не дамся — меня не сожгут на догорающем костре и не посадят на муравейник. Спутники со мной соглашались, хотя Брат Джон не одобрял самоубийства даже в отчаянной ситуации.
Тогда я и заметил, что Ханс исчез, и спросил, где он. Мне ответили, что он убежал.
— Пятнистая змея нашла себе нору! — воскликнул Мавово, распаляясь все больше и больше. — Змеи шипят, но не нападают!
— Иногда они кусаются, — заметил я; не хотелось верить, что Ханс струсил.
Мы надеялись, что опьяненные близкой победой работорговцы двинутся по рыночной площади, весьма удобной для обстрела с наших позиций. Так и случилось. Но мазиту, которым мы раздали ружья, к моему великому отчаянию, по собственной инициативе открыли огонь с расстояния около четырехсот ярдов и после беспорядочной пальбы убили или ранили двоих или троих. Почуяв опасность, арабы отступили, потом разбились на два отряда и снова пошли в атаку, но сей раз улочками, плотно застроенными хижинами. Улицы тянулись между палисадом и рыночной площадью, которая, как я уже упоминал, в случае надобности служила загоном для скота и была обнесена прочной деревянной оградой. Замечу, что в описываемое время мазиту и не помышляли о возможной атаке на родной город, а скот держали на отдаленных пастбищах. Между палисадом и оградой стояло несколько сот хижин из сухих веток и травы, в основном крытых пальмовыми листьями, — здесь жило большинство населения города Беза, а северную часть города занимали король, военачальники и старейшины. Кольцо хижин вокруг рыночной площади было шириной ярдов сто двадцать.
Около четырехсот арабов и полукровок двигались к южным воротам с восточной и западной стороны, пробираясь тропками среди хижин. Все несли ружья и, без сомнения, хорошо стреляли. Встреча
